Живый в помощи. Часть вторая .А помнишь, майор... - Николаев Виктор (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
Высадив две группы десантников по десять человек, вертолетчики встали в круг и начали тщательно обрабатывать НУРами (неуправляемыми ракетами) и пушками подход для спецназа по высмотренным тропам. "Духи" заметили высадку по звуку бортов слишком поздно и, побросав скотину с зашоренными кожаными наглазниками, которая, вздыбившись и ревя по-дурному от перекатывающегося в ущелье грохота и запаха гари, начала сшибаться лбами друг с другом, истекать обильной пеной и ходить на задних ногах в поисках спасения. "Духи", одуревшие от гашиша и от всей этой массы мечущихся животных, палили из всех видов оружия куда попало, норовя поразить стремительно проносившиеся вертолеты. От разнокалиберной мощной стрельбы в глубоком извивающемся ущелье появилось необычное искаженное пещерное эхо, от чего смертный хор добиваемого каравана стал, как наяву, слышаться в противоположной стороне. Спецназ, поднявшись в стойку, пошел наступательной цепью на это обманчивое эхо... спиной к "духам". Обалдевшая бандгруппа, первые секунды не веря своим глазам, в последующие открыла догонный огонь со всех стволов в спину десантникам. Вертолетчики, чуть не щелкая стойками шасси по головам спецназу, носились над ними и, высунувшись из блистера по пояс, показывали руками, где "духи". Наконец, десантники, сообразив в чем дело, сориентировались... Плата за ошибку — четверо тяжелораненых.
Во время очередного прохода над местом боя та пуля и попала Кольке в правое плечо. Но она в пылу боя показалась легким шлепком. Что он серьезно ранен, Колобов понял в конце боя, когда добивали оставшихся целыми верблюдов и "духов". Живых бандитов, прикрутив чалмами затылок к затылку парами, раскидали по бортам, прихватив трофейное оружие. Своих раненых уложили к Колобову и, взлетая, дожгли ракетами все, что осталось. При подлете на аэродром у Николая от обильного кровотечения начало сильно ухудшаться зрение и стало пропадать ощущение горизонта. Он просипел правому летчику:
— Промидол...
Молоденький пилот так растерялся, что выронил шприц-тюбик. Бортач перехватил обязанности врача на себя, всадив командиру через штаны до упора, с размаху сразу два тюбика. У себя на аэродромную полосу сели грубо и боком. Секунды спустя их, при работающих винтах, вынимали привычные ко всему свои мужики.
Через двое суток после операции Колька, едва ворочая горячим и толстым языком, клянчил у врача выписку.
— Меня мужики там ждут, — вяло плел он.
Мужики ждали не там, а под дверями. Перед вылетом в госпиталь на "Чайку" они зашли к командиру эскадрильи и без особой дипломатии поставили условие:
— В плановый "профик" (лечебно-профилактический центр в Союзе) летим только с Колобовым. Без него ни в Союз не поедем, ни здесь летать не будем.
Имам Ильич в ответ на аналогичную просьбу ходоков и Колькину просьбу о выписке упорно сопротивлялся только первые два часа. Сдался с условием:
— Выпишу, как только он поднимет стакан с водой прооперированной рукой.
Хороший хирург, он знал, что раньше чем через месяц Колобову это сделать не удастся. Этого времени достаточно было, чтобы удачно залечить непростое ранение. Мужики и больной воодушевились. Друзья Кольку кормили как на убой, привозя на последние деньги лучшие продукты из газнийских дуканов. Девять дней спустя хирург крякнул и махнул рукой:
— Выписываю.
Колька с трудом, но стакан держал. Горше всех было Николобаевскому однопалатнику, советнику из посольства.
— Жаль, что рано тебя забирают, — бурчал он. — Я благодаря тебе только отъедаться начал.
Горчило и в Колькиной душе. Он, морщась, вспоминал о невосполнимой потере — ноже-разведчике, стреляющем боевым патроном из рукоятки, который ему подарили десантники из "Чайки". Когда его после боя, раненого, вытаскивали из вертолета, тот нож буквально сорвал с него "заслуженный подлец части" — замполит эскадрильи. Этот давно не летавший человек был жалок в своих действиях и оправданиях при увиливании от боя. Это понимали и видели все, но смущались и отворачивались от него не от его пугливости, а от вранья, каким он оправдывал свою трусость: он всегда чем-то был серьезно болен. В тот раз, когда раненого Колобова осторожно вынимали из вертолета, он подскочил к нему и первое, что нервно проговорил:
— Колян, отдай мне твой нож разведчика. Ты все равно уже отлетался, а мне он жуть, как нужен.
Белый Колька с висящей, как плеть, рукой, задохнувшись от такой наглой просьбы, здоровой сорвал с себя любимое оружие и со всей силой врезал рукояткой ножа по морде замполита. Двое суток спустя политработник, благодаря Колькиному стреляющему ножу, удачно списался с летной работы. Провожать его не пошел никто. В Кабул он летел в хвосте "восьмерки" и вышел, как в ночи растворился, навсегда.
Белое солнце таможни
Самая трудная дорога с войны — домой, если она пролегает через таможню. Наивные мужики, убежденные, что самое тяжелое осталось за ленточкой, со всего маху напоролись под белым солнцем Ташкента на бескомпромиссного нового Верещагина. Газнийцы в шесть голов отчаянно решали, как прорваться сквозь таможенные турникеты, хотя бы за сутки.
Пограничный накопитель на глазах раздувался от все прибывающих почерневших, измятых афганцев, которые от увиденного не особенно радовались, что они дома. Проходимость через таможенный контроль была невыносимо медленной: шесть—восемь человек в час. Над точкой досмотра висело темное облако из непереводимых слов. Все решали свою задачу по разному: одни — исходя из служебных обязанностей, которым было всерьез обидно за державу, и это заставляло их быть излишне дотошными; другие — от нетерпения эти обязанности стремились максимально упростить, отчего предлагали злющими языками тьму рекомендаций. У Кольки невыносимо ныла прооперированная рука, и он ее нянчил, пытаясь хоть как-то уменьшить боль. А людская кишка из сотен единиц, тянувшаяся со скоростью десять см в час, не думала ускоряться.
— Товарищ капитан! Подойдите ко мне!
Колобова манил к себе полковник, начальник таможенной службы.
— Я могу пойти Вам навстречу.
И началась, ну что ты будешь делать, штатная вербовка. Николаю было предложено засунуть ржавую гранату без запала в свою сумку на дно и на контроле, проходя сканер, усыпить бдительность сержанта, убедив его, что это звенят невынутые осколки. Если Колобову проходить удается (начальник таможни обещал это сделать вне очереди), то газнийцы в награду получают то, о чем мечтали — сокращают время досмотра. Обе стороны, хлопнув по рукам, быстро сошлись в цене. Смущавшая Кольку неожиданная роль, тем не менее, навела на умное решение.
От завопившего сканера у сержанта округлились глаза.
— У меня в сумке граната,— спасая пограничника, шепотом признался Колобов. Повеселевший таможенник с удовольствием принял шутку.
— Скажи еще, что начальник таможни подложил. Проходи, без тебя таких хватает.
Стоящий рядом второй пилот Тимка Распутин весело подытожил:
— Это звенит его железная воля!
Подошли к следующему столику:
— В сумке боевая граната,— Колобов, изо всех сил уговаривая взглядом женщину-прапорщика поверить ему, тянул с отходом. Та, не глядя на перебинтованного капитана, заполняя паспорт, негромко порекомендовала:
— Это не ко мне. Это к психиатру.
Дело принимало критический оборот. В Колькину честность никто не верил! Оказывается, благодаря честности через государственную границу можно было пронести любой груз. Группу контроля еле спас старший лейтенант, ставивший печать у выхода. Николай, шипя, так отчаянно убеждал его о наличии в сумке гранаты, что едва не подрался с ним. Когда, наконец, ошарашенный старлей решился все-таки досмотреть сумку, подскочивший полковник быстро загладил дело. Мужики уходили довольные: и время сэкономили, и погранцов не подвели.
Сутки спустя Колобов добирал здоровье в своем крепком семейном тылу. Жена с дочерью восстановили его на одном сердечном дыхании лучше любых врачей. Колька был в Афгане во второй раз. На первой войне Бог его от пуль миловал. Лишь под Гардезом, при добивании каравана, разрывная пуля, пробив дверь салона, инерционно влетела в пилотскую кабину, прошла между ног у борттехника, стрелявшего стоя из носового пулемета, в том месте, откуда ноги начинали расти, затем она ударилась о приборную доску и разорвалась. После этой удачи экипаж пил весь вечер за здоровье до полной невозможности произнести "будь здоров". В другой раз пробивший борт во время боя осколок от ЗГУшки, как лезвием срезал Колькино пилотское кресло. Он, сидя на полу вверх ногами, держа руки на ручке управления вертолетом выше головы, орал правому летчику:
