Танатонавты - Вербер Бернард (список книг TXT) 📗

— Ну вот, я туда ближе, потом еще ближе, а потом чую, еще малость, и я уже не вернусь. Ну-у, думаю, и нафига я тогда срок скашивал! А свет твердит в башке, что, дескать, это все неважно, что на земле одна суета… Эх! И здоров же он говорить! И тут я чувствую, будто попал в пещеру Али-Бабы, а там полно сокровищ, только не золото-серебро, а всякие приятные ощущения. Хорошо так, тепло, сладко, мягко. Как маму нашел. Это самое… водички бы стаканчик, а? Во рту все пересохло.

Амандина пошла за стаканом. Он осушил его одним глотком и продолжил:

— Я ничего не мог поделать, только вперед идти. Блин! Но там вижу, вроде как стенка прозрачная. Не кирпичная, а мягкая, как ж…па. Я так и подумал: я в прозрачной ж…пе. Ну, думаю, так дело не пойдет. Ежели я ее пересеку, стенку эту, то назад уже не вернусь и прости-прощай мои двадцать восемь лет зачету. Тут я по тормозам.

Вот, пожалуйста, этот тип решил мою проблему «выбора». Он нашел причину остаться жить. Я бы не вернулся.

Феликс вздохнул:

— Это, знаете, нелегко. Сам с собой боролся, чтоб развернуться на сто восемьдесят, вместе с душой-то. А потом вдруг какая-то длинная веревка, белая вроде серебра, меня сюда — раз! и тут уж я гляделки открыл.

Мы втроем — я, Рауль и Амандина, — были словно на седьмом небе. Все наши жертвы оказались не напрасны. Наши усилия наконец-то дали плоды. Человек прорвал барьер смерти и вернулся с рассказами о том свете. А что же там, еще дальше, за этим светящимся и нематериальном миром?

После холодной воды Феликс потребовал стакан рому. Амандина налила ему еще один.

Меня трясло от возбуждения:

— Надо созвать пресс-конференцию. Люди должны узнать…

Рауль тут же меня осадил:

— Слишком рано, — сказал он. — Пока что наш проект должен оставаться таким, как он есть: «Совсекретно».

64 — ЛЮСИНДЕР

Президент Люсиндер поглаживал шею Версинжеторикса. Он был в восторге.

— Так что же, Меркассьер, у них получилось?

— Да. Я своими глазами видел кассету с записью взлета и посадки этого… танатонтавта.

— Танатонавта?

— Это они изобрели такое слово для обозначения своих «подопытных кроликов» или «свинок». Означает «разведчик смерти» или что-то в этом духе, по-гречески.

Президент прикрыл глаза и улыбнулся.

— Неплохо, совсем даже неплохо. Очень поэтично. По крайней мере, мне нравится. В какой-то степени технический жаргон, но некоторая серьезность нам не повредит.

В действительности, Люсиндер просто ликовал. Неважно, как их назвать: некропилоты, смертолетчики, визитеры рая… Смысл один и тот же.

Меркассьер попробовал привлечь к себе внимание. В конце концов, именно он организатор проекта и, стало быть, имеет все основания гордиться успехом. Доверяя, как и прежде, той линии поведения, что разработала его супруга, он рискнул:

— По сути дела, они стали пионерами-разведчиками Новой Австралии.

— О да, Меркассьер! Вы наконец-то поняли мою мысль.

Министр пытался убедить его в выгодах этого открытия, но именно он, президент, обладающий столь грандиозной дальновидностью, войдет в учебники истории. Люсиндер подумал, что вот оно — бессмертие. Ему возведут памятники на площадях, улицы станут носить его имя… Он уже заплатил цену: десятки погибших или, кажется, что-то около сотни… Но ему удалось!

Меркассьер прервал поток мечтаний о славе:

— А сейчас, мсье президент, что будем делать?

65 — УЧЕБНИК ИСТОРИИ

66 — КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ

67 — ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА

— Хотела бы я быть Феликсом.

Амандина, обычно столь сдержанная, уже не пыталась скрывать свою радость. Как и после каждого сеанса эксперимента, я провожал ее домой. В тот вечер мы были слегка под мухой. На танатодроме мы смогли отпраздновать наш секретный триумф только бутылкой игристого — денег-то не хватало. И все же наши пластмассовые стаканчики подлетали высоко.

— Какой же фантастический момент мы пережили! Как бы я хотела стать первым человеком, первым танатонавтом, ступившем на запредельный континент и вернувшимся оттуда! Как бы я хотела быть Феликсом!

Я же пытался удержаться пока на этой земле.

— Не так-то это просто. У него была причина, движущая сила. Вы же слышали, его самого притягивал свет. Он колебался, возвращаться ли ему. Феликс сумел это сделать только оттого, что был прежде всего «запрограммирован» добиться снижения срока заключения именно в этом мире.

Я прибавил газу. За стеклами машины, в полумраке проносился угрюмый пригородный пейзаж. Я взглянул на Амандину, которая вновь углубилась в себя, несмотря на ухабистую дорогу.

Я начинал ее лучше понимать. Рауль однажды мне о ней рассказал. Эта красивая женщина была очень сознательной медсестрой. Даже слишком сознательной. Амандина не могла больше выносить, как в той больнице, где она работала, на ее глазах умирают порученные ей пациенты. Еще в школе она терпеть не могла, когда ей ставили плохие оценки. В больнице же каждая такая смерть ей казалась еще одной единицей. Когда ее больной умирал на операционном столе, она чувствовала себя за это ответственной.

Коллеги ей все время твердили, что не ее это вина, но она им не верила. Она продолжала упорствовать во мнении, что каждая смерть была новым доказательством ее некомпетентности.

Амандина считала, что люди умирают из-за нехватки любви. С ее точки зрения, даже умирающий от рака человек сам его выбрал. А если он сделал такой выбор, то только оттого, что его окружение оказалось не в состоянии привить ему любовь к жизни. Соответственно, она все больше и больше должна была любить каждого из своих пациентов. И так как они все равно умирали, она упрекала саму себя, что не достаточно разнообразно их развлекала.

Бесполезно лишний раз подчеркивать, что Амандине — с таким ее характером — подошла бы несколько иная профессия. Но, как и в случае Рауля, неудачи лишь заставляли ее пытаться вновь и вновь — вплоть до полной победы или самоуничтожения. Когда она случайно увидела небольшое объявление о проекте, связанном с сопровождением умирающих, куда требовалась трудолюбивая медсестра, она немедленно откликнулась. Едва Рауль Разорбак упомянул о «Проекте Парадиз», как Амандина уже решила посвятить себя телом и душой этому начинанию, направленному на возвращение мертвых в мир живых.

Удивительно, но казалось, ее ничуть не смущало столь большое число жертв на начальной стадии проекта. Амандина обладала странной логикой: она была готова не колеблясь убить один за другим несколько человек в надежде, что в каком-то неопределенном будущем это спасет множество других людей.

— Как бы я хотела быть Феликсом, — повторила она. — Он такой храбрый и сам такой красивый.

Я надул губы. Какая такая необходимость преувеличивать? Храбрый — может быть, но красивый? Этот питекантроп?

— Должно быть, он перенес такие ужасные испытания на том свете.