Навь и Явь (СИ) - Инош Алана (серия книг .TXT) 📗
Золотыми душистыми яблоками катились летние дни; черешни клонили тяжелые от спелых ягод ветви, и по дорожкам сада бегали ребятишки – так же, как и при Светолике. Огнеслава, подняв на руки Раду с Ратиборой, помогала им дотянуться до самых спелых и красивых черешенок. Сердце сжалось от синеглазого упрёка неба, и Берёзка смахнула слезинки со щёк. Галдящие со всех сторон девчушки протягивали ей корзинки, полные ягод – тёмно-красных, желтых, ярко-алых.
– Благодарю… Благодарю, мои хорошие, – растерянно бормотала Берёзка, пробуя черешню из всех лукошек. – М-м… Добрая уродилась!
Сладость мешалась в горле с солью слёз, а навстречу Берёзке шагала преобразившаяся Гледлид – в белогорской рубашке с алым кушаком и вышитой чёрной безрукавке. Волос на её голове стало существенно меньше: собранные в тугой конский хвост, они были подбриты сзади над шеей и на висках. До причёски оружейницы ей оставалось не так уж много.
– Что ты с собой сотворила? – не удержалась от смеха Берёзка.
– Говорю же – жарко у вас, – смешливо блеснула навья глазами сквозь пушистый прищур ресниц. – Непривычна я к здешнему лету, от зноя задохнуться можно.
Черешенки-близнецы покачивались на её пальце и горели на солнце яркими лалами; подразнив Берёзку ягодкой и позволив ей поймать её ртом, вторую навья съела сама. Знойная близость поцелуя обожгла губы золотой змейкой, и Берёзка отпрянула, а девчушки завели вокруг них шумный, хохочущий хоровод.
– А ну, пустите! – сердилась Берёзка, тщетно пытаясь вырваться из кольца.
А к ним бежали две девчонки с венками, в которых алели вплетённые черешни. Хоровод разомкнулся, и один венок водрузился на голову нагнувшейся Гледлид, а второй она надела Берёзке.
– Поцелуйтесь, поцелуйтесь! – требовали ребятишки, прыгая вокруг них.
– Да ну вас, – махнула рукой Берёзка и сердито зашагала прочь.
Открыв проход, она упала на деревянное сиденье в уединённой беседке, окружённой плотной стеной вишнёвых кустов, склонилась на стол и уронила голову на руки. Надрывный крик зрел в груди, сердце было готово лопнуть спелой черешней, а в беседку ступила нога в высоком чёрном сапоге. В белогорском наряде и с новой причёской навья выглядела странно, дерзко и притягательно, и Берёзка не знала, то ли швырнуть венок с ягодами ей в лицо, то ли позволить ей, коленопреклонённой, дотронуться до живота и поцеловать его… Впрочем, Гледлид и не спрашивала на это дозволения.
– Это уже слишком, навья, – еле справляясь с дыханием, пробормотала Берёзка.
– Прости меня, я ничего не могу с собой поделать, – улыбнулась та обезоруживающе и светло. – С каждым днём я нуждаюсь в тебе всё больше.
– Ты знаешь, что я не могу… Не могу, не могу! – С каждым «не могу» Берёзка ударяла кулаками по плечам навьи, пока не оказалась в её объятиях. Она рванулась, но сильные руки ласково и твёрдо удержали её.
– Мне больно видеть твои слёзы, – шепнула Гледлид. – Я хочу вернуть улыбку на твоё лицо… А пойдём-ка, посмотрим, как там наши розовые кусты.
Повинуясь её руке, Берёзка шагнула в проход. Цветник благоухал душным и густым, сладким дурманом; розы всех расцветок покачивали головками на ветру, а недавно посаженные кустики поразительно пышно разрослись, выпустив свои первые бутончики. Гледлид склонилась и дунула на один из них, и он распустился – одновременно с заплаканной улыбкой на губах Берёзки.
– Ну вот, уже лучше. – Пальцы навьи шутливо подцепили её подбородок и приподняли. – Прости меня, это я подговорила детей. Считаешь, глупая была затея?
Берёзка теребила венок и общипывала ягодки, сплёвывая косточки к ногам. Поднять взгляд на Гледлид казалось невыносимым и невозможным, но та сама заглянула ей в глаза с грустной нежностью, а потом дунула в сердце, и по жилам Берёзки заструилось хмельное тепло.
– Позволь мне быть тебе другом, – молвила навья. – Просто быть рядом, не требуя ничего. Лелеять твоё сердце, как вот эти розы… Беречь его и утешать, защищать. Всё, что мне нужно взамен – это твоя улыбка и твой животворный смех, от которого просыпается не только сад, но и сердца всех вокруг.
Их пальцы сплелись, и Берёзка уткнулась в плечо Гледлид, прильнув к нему щекой; эти чуть усталые, тёплые объятия были далеки от сладострастности – по крайней мере, с её стороны. Навья подстелила на нагретую солнцем землю свою безрукавку, и они уселись среди душистых роз, отщипывая от венков по ягодке и стреляя косточками.
Днём ребёнок совсем не беспокоил Берёзку, убаюканный движениями матери, но стоило ей лечь в постель, как началось неугомонное барахтанье. Промучившись целый час в поисках подходящего положения, она встала и вышла в сад; летняя ночь стрекотала хором кузнечиков, дышала сладостью цветов, тлела на краю неба тусклым воспоминанием об угасшей заре. Берёзка бродила меж деревьев, на которых ещё оставалось немало ягод, и бросала в рот черешенку-другую. Все спали: и Огнеслава после дневных трудов, и Зорица с детьми, и, наверное, Гледлид… Только неусыпное эхо шелестело: «Ты. Моя. Жена».
Беззвучный стон улетал в ночное небо, а Берёзка, вросшая душой и сердцем в сад, укоренившаяся в нём и до слёз полюбившая здесь каждую травинку, не могла покинуть землю вслед за ним: сладостной тяжестью её пригибало их со Светоликой дитя. Как жить дальше с обрубленными крыльями, лишь в синеве небесного купола угадывая призрак родных глаз, вздрагивая от поступи за дверью и от знакомого голоса за обедом? Если днём в круговерти хлопот тоска отступала, то ночью она навёрстывала упущенное, повисая на сердце незримым грузом.
Новый день принёс встречу с родными: в гости пожаловала матушка Милева с дочками. Гуляя по черешневому саду, девушки восторженно озирались, щебетали, рвали ягодки и ели их горстями, баловались и стреляли косточками. Вдруг Влунка тихо ахнула: из-за дерева шагнула пригожая, статная женщина-кошка. Её чистые голубовато-серые глаза, опушённые тёмными ресницами, испытующим взором пронзили девушку.
– Это кто тут зёрнами кидается? – спросила незнакомка строго, но с лёгкой дрожью улыбки в уголках губ.
Увидев матушку Милеву, кошка сняла шапку и поклонилась; в лучах солнца блеснула гладкая голова, а на плечо упала русая коса. Веки Влунки обморочно затрепетали, и она без чувств простёрлась на земле.
– Ох, дитятко! – всплеснула руками испуганная Милева.
А из-за деревьев раздался молодой звучный голос:
– Хранка, ты где? Пошли, ещё вон той жёлтой черешни наберём!
– Сама сюда ступай, Чудомила, – отозвалась кошка, поднимая Влунку на руки и заглядывая ей в лицо с тревожно-радостным ожиданием. – Тут не до черешни уж…
– Чего стряслось-то? – Из-за шелестящих деревьев показалась кошка с бледно-голубыми, как выцветшее от жары небо, глазами.
Она ловила губами из пригоршни ягодку за ягодкой, и косточки вылетали у неё изо рта во все стороны, точно из камнемёта. Увидев приятельницу с девушкой на руках, кошка закинула оставшиеся черешенки в свою ненасытную пасть, невероятным усилием ловкого языка провернула их там и разом выплюнула горсть косточек. С поклоном она стащила с головы шапку, и вдоль её спины распрямилась золотая, будто вязанка пшеничных колосьев, коса.
