Сны Анастасии - Яхонтова Галина (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
— Валера, а ты в каком же чине службу закончил? — спросила просто так, чтобы продолжить беседу.
— Я? Старшина.
— Говорят, что лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора. — И эту пословицу она вспомнила просто так, вовсе не подозревая, что это может оказаться не к месту.
Глаза Флейты вдруг заблестели, увлажнились, и большая, как ядрышко арахиса, слеза скатилась по щеке. Скупой и мужской эту слезу никак нельзя было назвать.
— Валера, что с тобой?
Он всхлипнул, как ребенок, а Настя не понимала причины.
— Да, трахали меня и майоры, и полковники. Даже генерал один пользовался… Ты же помнишь, какой я был… Два года назад. Целая жизнь прошла.
Настя поняла, что ему нужно выплакаться, этому усталому, битому судьбой существу с поредевшей макушкой и выпавшим зубом, с неизбывной тоской в глазах и не по возрасту впалыми щеками.
„Ты помнишь, какой я был тогда?“ Да, Настя помнила романтичного юношу, изящного, как древнегреческий бог в нежные годы. Когда он заканчивал школу, то еще едва начинал бриться, и, танцуя с ним на выпускном балу, она заметила нежный, как на персиковой кожуре, пух над его верхней губой. Он был изящен, как Дафнис, на которого тоже покушались мужчины. Правда, если сравнивать, менее успешно…
Какой опытной, битой жизнью, испорченной Анастасия казалась себе тогда. И какими невинными, словно агнцы божии, выглядели рядом с ней одноклассники. Но вот, спустя всего несколько лет, они поменялись ролями. И этот парень, прошедший „армейскую школу“ — насилие, дедовщину и еще Бог знает что, — теперь предстал перед ней маленьким старичком из „Сказки о потерянном времени“ Шварца.
В детстве Настя очень любила фильм про мальчика Петю, у которого украли время. Она сопереживала герою, но знала, что время вернется и Петя снова станет маленьким. Теперь, глядя на рыдающего Валерку, Настя поняла, что время имеет свойство исчезать безвозвратно.
— Я… пожалуй… пойду. — Он смотрел на нее с обожанием, как смотрит бездомная, отовсюду гонимая собака на случайно погладившую ее руку.
— Выпьем еще по рюмочке. — Настя налила „смолистого“ бальзама, и они чокнулись. — За все хорошее, Валерик!
— За тебя, Настя. Как я тебя любил когда-то. Так и не смог ни сказать, ни написать. В армии сразу началось такое…
Он быстро, как водку, выпил ароматный напиток, встал и пошел в прихожую. Она заметила, что он заметно сутулился.
— Я провожу тебя до первого этажа.
Настя набросила куртку, и они спустились вниз.
В почтовом ящике что-то белело. Она открыла дверцу, достала плотно заклеенный конверт без адреса и механически сунула его в карман.
— Пока, Настя.
— Заходи…
Как только дверь подъезда с ужасным скрипом захлопнулась за гостем, Настя услышала странный шум. Она резко открыла снова взвившуюся дверь…
Валерий и Валентин даже не заметили ее появления, увлеченные кулачным боем. Дыша ненавистью, выкрикивая сложные, особенно учитывая обстановку, комбинации из не подлежащих печати слов, они входили в азарт рукопашной. Очевидно, хорошо усвоив свой горький армейский опыт, Валерка одним ударом выбил зуб Вальку, а тот, отплевываясь кровью, собирался ударить головой в живот соперника.
Разнять дуэлянтов не представлялось возможным. И Настя нашла, наверное, единственный возможный выход: вернулась в подъезд, пробежала один лестничный марш и на площадке между первым и вторым этажом закричала, но не „Драка!“ и не „Наших бьют!“ и даже не „Спасите!“. Она крикнула то, что советовали многочисленные статьи типа „Как уберечься от преступников“, а именно:
— Пожар! Горим!
И сразу же несколько дюжих мужчин выскочили из своих берлог. Осмыслив оперативную обстановку, они сначала как следует покрыли Настю матом, но потом, видимо, возбужденные видом крови, кинулись разнимать дерущихся. Незадачливые соперники были спасены.
Вернувшись в квартиру, Настасья распечатала таинственный конверт. В нем оказалась самодельная открытка, вырезанная из ватмана. На лицевой поверхности этого образчика примитивного искусства был изображен маленький изящный гробик и огромная, в сравнении с ним, свечка.
На обратной стороне были стихи:
Профессиональный фотограф попытался сменить жанр…
Она выбросила послание в мусорное ведро.
В этот вечер Насте хотелось забыть всё и вся. И читать хорошие стихи. Она раскрыла томик Владимира Набокова и погрузилась в волшебное совершенство его поэзии:
Одна строка запала в сознание особенно глубоко: „Мы — гусеницы ангелов…“ И в духе своего сегодняшнего дня Настя экстраполировала: „Валек бы сказал, что если мы гусеницы, то гробики — куколки…“ Эта логичная интерпретация природных процессов показалась ей вполне правдоподобной.
„Мы — гусеницы ангелов“, — и это сказал тот же самый Набоков, автор скандального романа о любви зрелого мужчины к двенадцатилетней нимфетке Лолите.
„Я знал, что влюбился в Лолиту навеки, но я знал и то, что она не навек останется Лолитой: 1-го января ей стукнет тринадцать лет. Года через два она перестанет быть нимфеткой и превратится в „молодую девушку“, а там в „колледж-герл“ — т. е. в „студентку“ — гаже чего трудно что-нибудь придумать“.
„Изумительная история, „гадкий утенок“ наоборот“, — думала Настя и угадывала, что нечто подобное произошло с Валеркой: прекрасный юноша превратился в более чем заурядного парня…
„Девственно-холодные госпожи присяжные! Я полагал, что пройдут месяцы, если не годы, прежде чем я посмею открыться маленькой Долорес Гейз; но к шести часам она совсем проснулась, а уже в четверть седьмого стала в прямом смысле моей любовницей. Я сейчас вам скажу что-то очень странное: это она меня совратила.
…Ни следа целомудрия не усмотрел пораженный наблюдатель в этой хорошенькой, едва сформировавшейся девочке, которую вконец развратили навыки современных ребят, совместное обучение, жульнические предприятия вроде герл-скаутских костров и тому подобное. Для нее чисто механический половой секс был неотъемлемой частью тайного мира подростка, неведомого взрослым. Как поступают взрослые, чтобы иметь детей, это совершенно ее не занимало. Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, никак со мною не связанное. Ей, конечно, страшно хотелось поразить меня молодецкими ухватками малолетней шпаны, но она была не совсем готова к некоторым расхождениям между детским размером и моим. Только самолюбие не позволяло ей бросить начатое, ибо я, в диком своем положении, прикидывался безнадежным дураком и предоставлял ей самой трудиться — по крайней мере пока еще мог выносить свое невмешательство. Но все это, собственно, не относится к делу; я не интересуюсь половыми вопросами. Всякий может сам представить себе те или иные проявления нашей животной жизни. Другой, великий подвиг манит меня: определить раз и навсегда гибельное очарование нимфеток“.
Перечитав этот фрагмент, Настя вспомнила, что ее тоже поразили размеры „жезла жизни“, увиденного впервые.
Ей было лет шесть или семь, когда мама взяла ее с собой в гости на именины к пожилой учительнице из их школы. Эта заурядная учительница пользовалась неослабным интересом у коллектива, потому что была замужем за человеком на двадцать лет моложе себя. В памятный день ей исполнялось пятьдесят пять. Значит, мужу было приблизительно тридцать пять. В то время как женщины увлеклись профессиональными разговорами, как это часто бывает в компаниях учительствующих дам, супруг матроны завлек Настю в ванную: продемонстрировать, как плавают кораблики, сооруженные из мыльниц. То, что истинной его целью было облапать, ощупать и в некотором смысле осквернить маленькую девочку, она поняла только несколько лет спустя. А тогда Настя совершенно не понимала его действий, когда „дядя“, тщательно ощупав ее нежные места, вдруг вытащил из штанов какую-то огромную штуку, явно имевшую отношение к его телу, и стал ее судорожно тереть, словно она была испачкана чернилами. Но к помощи мыла и пемзы он не прибегал, как делала это Настя, случайно испачкав пальчик или ладошку. Ее присутствие, казалось, придавало восторженный энтузиазм его трудам. Может быть, в глазах этого, по меньшей мере, глубоко закомплексованного человека она тоже была нимфеткой?
