Король замка - Холт Виктория (мир книг .txt) 📗

— Пересуды — не самое лучшее времяпровождение.

Это ее тоже рассмешило.

— Сами-то вы не всегда проводите время наилучшим образом.

Я покраснела, а она погрозила мне пальцем.

— На самом деле вы очень даже любите сплетни, мисс. Ну и что? Вы мне за это нравитесь. Будь вы такой чистенькой и прилизанной, какую из себя изображаете, я бы вас на дух не переносила.

Я переменила тему.

— Почему ты говоришь с отцом так, будто побаиваешься его?

— Но его все боятся.

— Я не боюсь.

— Правда, мисс?

— Почему я должна его бояться? Если ему не понравится моя работа, он скажет об этом. Я уеду и больше никогда его не увижу.

— Да, вам легче. Мама боялась его… ужасно боялась.

— Она тебе сама говорила?

— Нет, но я понимала. А потом, вы же знаете, что с ней произошло.

— Не поторопиться ли нам? Если мы будем попусту терять время, то вернемся в сумерках.

Она тоскливо посмотрела на меня и проговорила:

— А как вы думаете, когда люди умирают… не просто умирают, а когда их… Как вы думаете, они выходят из могил? Может быть, они возвращаются в мир и ищут…

Я резко оборвала ее:

— О Господи, Женевьева, какой вздор у тебя на уме!

— Мисс… — Она понизила голос, но ее слова прозвучали, как крик о помощи. — Ночью я просыпаюсь от испуга и слышу в замке какие-то звуки.

— Женевьева, я тоже иногда просыпаюсь от какого-нибудь испуга. Обычно, когда приснится что-нибудь плохое.

— Шаги на лестнице… стук… Я ведь слышу их! Слышу! Лежу, дрожа от страха… и ожидая увидеть…

— Маму?

Девочка явно просила меня о помощи. Я вздохнула. Бессмысленно убеждать ее в том, что она говорит ерунду, что привидений не бывает. Ей это не поможет: она подумает, что это обычные взрослые разговоры, которыми те утешают капризных детей.

Я сказала:

— Послушай, Женевьева, давай на минутку допустим, что привидения бывают и твоя мама в самом деле приходит в замок.

Она кивнула, ее глаза загорелись любопытством.

— Мама тебя любила?

Женевьева крепко сжала поводья.

— Да, любила… Никто не любил меня так, как она.

— Значит, она ни за что не обидела бы тебя, верно? Почему же ты думаешь, что после своей смерти она стала относиться к тебе по-другому?

Она остановилась и перевела дух. Я была довольна собой, потому что придумала, как ее утешить, когда она в этом так нуждалась.

— Когда ты была маленькой, она о тебе заботилась. Когда ты делала неверный шаг и могла упасть, она подбегала к тебе и подхватывала на руки, верно? — Женевьева кивнула. — Неужели ее отношение к тебе изменилось только потому, что она умерла? Мне кажется, что ты слышишь, как скрипят старые половицы, хлопают двери, дребезжат стекла… что-нибудь в этом роде. Может быть, у вас есть мыши… Но все же представим, что привидения существуют. Ты не считаешь, что мама пришла бы, чтобы защитить тебя?

— Да! — воскликнула она. Ее глаза сияли. — Да, конечно. Она любила меня.

— Вспомни об этом, когда проснешься ночью от испуга.

— Обязательно, — сказала она.

Я была довольна, но чувствовала, что продолжение разговора может испортить произведенное впечатление, поэтому пришпорила коня.

До Карефура мы доехали в молчании. Это был старый дом, стоявший в стороне от перекрестка. Вокруг высился каменный забор, но кованые железные ворота с причудливым орнаментом оказались открытыми. Мы прошли под широкой аркой и очутились во дворе. Меня оглушила тишина. Нет, не таким я представляла себе дом смышленой девчушки, описывавшей в маленьких книжечках каждый день своей жизни.

Женевьева взглянула на меня, пытаясь понять мое первое впечатление, но я, надеюсь, не выдала своих эмоций.

Мы оставили лошадей в конюшне, и Женевьева подвела меня к двери. Она взмахнула тяжелым дверным молотком, и я услышала, как по нижнему этажу дома прокатилось эхо ее удара. Последовала тишина, потом послышалось шарканье ног, дверь открылась. Перед нами стоял слуга.

— Добрый день, Морис, — сказала Женевьева. — Сегодня со мной приехала мадемуазель Лосон.

Обменявшись любезностями, мы вошли в прихожую с мозаичным полом.

— Как дедушка, Морис? — спросила Женевьева.

— Все так же, мадемуазель. Сейчас посмотрю, не занят ли он.

Морис отсутствовал несколько мгновений, затем снова появился в прихожей и сказал, что хозяин готов принять нас.

В комнате, куда мы вошли, не было камина, и я почувствовала легкий озноб. Когда-то здесь, наверное, было благоустроенное жилье. Все пропорции прекрасно соблюдены, на потолке выбита какая-то надпись на средневековом французском языке. Закрытые ставни пропускали минимум света, обстановка комнаты выглядела более, чем аскетично. В инвалидном кресле на колесах сидел старик. Я вздрогнула: он скорее походил на труп, а не на живого человека. Только в глубоко запавших глазах светилась жизнь. В руках он держал книгу, которую закрыл, когда мы вошли. На нем был коричневый халат, подвязанный шнурком того же цвета.

— Дедушка, — сказала Женевьева, — я пришла тебя навестить.

— Дитя мое, — ответил он удивительно твердым голосом и протянул вперед тонкую белую руку с множеством голубых прожилок.

— Я привела мадемуазель Лосон, — продолжала Женевьева. — Она приехала из Англии, чтобы привести в порядок папины картины.

Его глаза пытливо посмотрели на меня.

— Мадемуазель Лосон, извините, что не встаю. Мне это удается лишь изредка, да и то с помощью слуг. Я рад, что вы пришли с моей внучкой. Женевьева, принеси стул мадемуазель Лосон… и себе.

— Хорошо, дедушка.

Мы сели. Он любезно расспросил меня о работе, а затем сказал, что Женевьева должна показать мне его коллекцию — возможно, некоторые картины нуждаются в реставрации. Мысль о перспективе поселиться в этом доме повергла меня в уныние. Со всеми своими загадками замок все-таки был живым местом. Именно живым! А этот дом похож на жилище мертвеца.

Старик обращался к Женевьеве не часто, но я заметила, что он все время за ней наблюдает. Меня даже удивило, с каким напряженным вниманием он следил за ней, и я подумала, что он за нее волнуется. Почему она считает, что ее никто не любит (а это, как мне казалось, было главной причиной ее плохого поведения), когда дед в ней души не чает?

Он интересовался, чем она занимается, что проходит с учителями. О мадемуазель Дюбуа он говорил так, будто хорошо ее знал, хотя из слов Женевьевы я заключила, что они никогда не встречались. С Нуну он, конечно, был хорошо знаком: раньше она жила в его доме, и он отзывался о ней, как о старом друге.

— Как поживает наша Нуну, Женевьева? Надеюсь, ты ее не обижаешь? Она — добрая душа, хотя и простоватая. Нуну любит тебя, не забывай об этом.

— Хорошо, дедушка.

— Надеюсь, ты с ней не ссоришься?

— Не часто, дедушка.

— Но бывает? — Обеспокоенный, он насторожился.

— Ну, совсем немножко. Я просто говорю: «Ты глупая старуха».

— Это нехорошо. Ты после молишься о прощении?

— Да, дедушка.

— Бесполезно молиться, если сразу же опять грешить. Держи себя в руках, Женевьева. А если тебе захочется сделать что-нибудь дурное, вспомни о загробных муках, которые уготованы всем грешникам.

Интересно, знает ли он о безумствах своей внучки? Может быть, Нуну приходит сюда и все ему рассказывает? Известно ли ему, что девочка закрыла меня в подземелье?

Он послал за вином и за традиционными галетами. Угощенье принесла старая женщина, в которой я по рассказам узнала госпожу Лабис. Ее седые волосы закрывал белый чепец, но во всем ее облике было что-то мрачное. Она с угрюмым видом поставила вино и, не ответив на приветствие Женевьевы, сделала реверанс и вышла.

Когда мы пили вино, старик сказал:

— Я слышал, что картины должны реставрировать, но не ожидал, что это будет делать дама.

Я рассказала о смерти отца и объяснила, что выполняю его обязательства.

— Сначала возникли трудности, — поделилась я, — но теперь граф, кажется, доволен.

Старик внезапно скривил губы и вцепился пальцами в плед.