Судьбе наперекор… - Лукина Лилия (читать книги без .txt, .fb2) 📗
— Не помню я, отец, эти названия,—беспомощно сказала она.
— Ладно, это неважно. Так ты тоже отказалась. Вот и объясни мне, старому, для кого мы с матерью живем?
— Папа, ты же знаешь, что второго такого, как Игорь, на свете нет, а выходить замуж просто потому, что так положено, я не хочу. Характер у меня, сам знаешь, какой, да и хозяйка я плохая. Зачем же я и себе, и другому человеку буду жизнь портить? Мне и одной неплохо. Кстати, я себе домработницу завела — соседку-пенсионерку из нашего же подъезда.
— Вот это ты правильно, Елена,— одобрительно сказал папа.— Ты ведь теперь, ни на что не отвлекаясь, работать сможешь.
И я было обрадовалась, что он переключился на другую тему, ведь подобный разговор велся у нас уже не в первый раз, и я наизусть знала все его аргументы, а он — мои. Только рано я обрадовалась.
— А кто тебе говорит, чтобы ты замуж выходила? Ты найди мужика поумнее да покрасивее, да и роди от него. Не бойся, свою жизнь ты ничем не обременишь, а мы с матерью тебе его поднимем, воспитаем. Будет у нас по дому карапуз бегать,—мечтательно сказал папа.—Солнышко в нашей жизни появится, смысл. Будет для кого стараться. А ты работай себе на здоровье.
Тут я оторопела — это было что-то новенькое. Это сколько же медведей в лесу сдохнуть должно, чтобы мой отец так заговорил?
— Папа, вот ты сказал, что я тогда глупость сделала,— начала я издалека.
— Ну, сказал и снова могу повторить,— чего-чего, а характера моему папе не занимать.
— Так вот, глупость эта для меня без последствий не прошла. В общем, вряд ли у меня когда-нибудь дети будут.
Честно говоря, я ожидала взрыва, но отец только покачал головой:
— А ты что думаешь, я этого не знаю? Да мать мне давным-давно все сказала, только молчал я до поры. Я тут журналы почитал и выяснил: лечится все это, все эти ваши болячки женские, собственной дуростью заработанные, а уж за деньгами дело не станет. Нужно будет — и за границу поедешь, куда скажут, и на лекарства самые дорогие у нас хватит. Пойдешь в Баратове к врачам, пусть скажут тебе, что делать надо, и с Богом.
— Как это у тебя, папа, все легко получается! За меня решать! А ты знаешь, что в моем возрасте это может быть опасно для здоровья? И не только моего? — нет, видимо, придется все-таки завтра уезжать.
— А в Америке, я читал,— папа был непреклонен,— одна артистка двойню родила, а ей поболе тебя годков было, и ничего. И дети здоровые, и сама снова снимается.
— Но там и врачи, и лекарства, и медицина другие, как ты не поймешь?
— Значит, туда и поедешь! — решительно сказал папа.
— Отец! — мама попыталась разрядить ситуацию.— Леночка устала, да и время позднее. Пойдем, доченька! Пойдем, родная! Отдохни!
Папа негодующе фыркнул, но протестовать не стал, наверное, решил завтра к этой теме вернуться, подумала я.
— Мама, чего это он вдруг? — спросила я, когда мы с ней остались одни.
— Да, понимаешь, с Федором он вдрызг разругался — Это наш какой-то дальний родственник пo отцу, живущий в этой же деревне.— Ольга его, как ее с завода сократили, на лоток торговать пошла, хорошо хоть к русскому. Ну и родила от него. Там же разговор короткий: не дала — так пошла вон. Вот и привезла ребеночка сюда, к родителям. Федька от стыда не знал сначала, куда глаза девать, да и отец хорош, смолчать не мог. Только Федька-то за словом в карман лазить не привык: «У меня,— говорит,— внучка есть, а у тебя кто? Если Ольга,— говорит,— еще одного привезет, то я с тобой, так и быть, поделюсь по-родственному, чтобы узнал ты, какое это счастье — с внуками возиться». Отец-то наш хлопнул дверью и ушел. Вот с тех пор с этой мыслью и носится. Ты бы подумала, доченька, может и вправду родить тебе, а я бы тебе его вынянчила.
— Я подумаю, мама, подумаю. А сейчас, ты извини, я спать очень хочу,— сказала я только для того, чтобы она ушла, не травила мне душу.
— Ну спи, доченька,— и она тихонько вышла из комнаты.
А я лежала, смотрела в потолок, и передо мной, как живое, встало лицо Игоря. Вот от кого я была бы счастлива родить хоть десяток ребятишек, чтобы они смотрели на меня его смеющимися, веселыми голубыми глазами, и сердце снова защемило от того, что он погиб, что я никогда больше его не увижу. Я разревелась и сама не заметила, как уснула.
В четверг отец больше не возвращался к этому разговору, но посматривал на меня очень недовольно. А вечером мне на сотовый позвонила Ирочка и радостно сообщила, что нашла и перерисовала старый план усадьбы, и я предложила ей поехать в «Сосенки» вместе со мной, потому что она лучше, чем я, сможет рассказать хозяину, что и где было раньше. Мы с ней договорились, что я заеду за ней в субботу в восемь часов утра. Вот так они, как бы между прочим, и познакомятся, решила я и тут же перезвонила Печерской.
— Лидия Сергеевна, я вот тут подумала и решила, что без подарка все-таки приходить неудобно.
— Не выдумывайте, Леночка! Но если под подарком вы подразумеваете себя, то это, на мой взгляд, соответствует действительности.
— Правду говорите, Лидия Сергеевна,— засмеялась я.— Если верить моим родителям, то я тот еще подарочек. Но я о другом. Просто по моей просьбе одна девушка нашла в областном архиве старый план усадьбы и перечертила его. Вот я и хочу вместе с ней приехать, чтобы она Павлу на месте все показать и рассказать смогла. Можно? Только вы ему, пожалуйста, ничего пока не говорите, пусть это ему сюрприз будет.
— Леночка! — радостно воскликнула она.— Конечно, можно, приезжайте! Вы даже не представляете, как он будет рад! Ведь он, когда «Сосенки» начал восстанавливать, никаких документов найти не смог. Вот уж у кого двойной праздник получится, так это у него. Мы все будем ждать вас с большим нетерпением.
Узнав, что я собираюсь уехать вечером в пятницу, мама заметно расстроилась — она надеялась, что я погощу подольше, и засуетилась, начала собирать сумки с продуктами, побежала по соседям договариваться насчет сметаны, масла, яиц, ягод.
А я смотрела на нее и ругала себя последними словами. Ну что же это за характер у меня такой дурацкий? Не могу спокойно жить, вечно мне больше всех надо, а на самых дорогих и любимых людей у меня никогда времени не хватает, и сама расстроилась до слез, так что маме же пришлось меня еще и утешать.
А когда на следующий день отец загрузил мне сумками багажник, то единственное, что он сказал:
— Если не будешь очень сильно занята работой или какими другими делами, то на похороны-то приезжай. Не знаю уж чьи, мои или матери, вперед будут, но приезжай,— и, подумав немного, добавил: — А не приедешь, так мы тоже поймем и не обидимся.— И ушел в дом.
Я ожидала, что он стукнет дверью от обиды, но он прикрыл ее за собой так тихо и аккуратно, что лучше бы уж хлопнул.
— Езжай с богом, доченька,—сказал мама.— Не думай ни о чем и не расстраивайся. Значит, на роду тебе написано одной быть. Видно, семью иметь тебе не судьба,— и перекрестила меня.
Появилось у меня на секунду искушение рассказать ей о том, как старая цыганка нагадала мне, что этим летом я не только встречу похожего на Игоря человека, но и полюблю его, но я промолчала — ерунда все это. Игоря мне никто и никогда не заменит, так что любовь — это теперь не для меня.
Субботним утром я заглянула к Варваре Тихоновне предупредить, что Василис отдается ей в длительное пользование, выслушала ее почти родительские напутствия: много не купаться, много не загорать и так далее, вышла к своей так и не успевшей остыть за ночь машине и посмотрела на небо — ни облачка и, судя по уже сейчас нещадно палившему солнцу, день обещал быть жарким.
Ирочка с мамой жили в старой пятиэтажной «хрущевке» недалеко от центра, и я легко нашла их дом. Выйдя из машины, я огляделась — углом к их дому стояла другая «хрущевка», значившаяся уже по другой улице, в которой жила моя знакомая писательница Юлия Волжская, в быту Зульфия Касымовна Уразбаева,— воистину, тесен мир. Однокомнатная квартира Бодровых окнами на север находилась на первом этаже.
