Потери - Константинов Андрей Дмитриевич (читать книги полностью txt) 📗
– Вот и хорошо.
– А я так думаю: какие такие могут быть срочные дела на складе? Врет она все. Просто Женька, узнав про наши дела, небось полные штаны наклал.
– Мама! Ну что ты такое говоришь?
– Что думаю, то и говорю, – огрызнулась Ядвига Станиславовна. – За шкуру свою перепужался, прощелыга. За то, что ему дружеские отношения с врагом народа, случись чего, приписать могут.
– Перестань немедленно! Никакой Сева не враг народа, и ты сама прекрасно это знаешь!
– Я-то знаю, а вот ироды эти, которые по ночам…
– МАМА! Прекрати! Дети услышат!
– Все, молчу-молчу! Ухожу-ухожу! – Ядвига Станиславовна попятилась к двери и, бросив прощальный взгляд на дочь, с болью попросила: – Ну не убивайся ты так! Я уверена, что скоро во всем разберутся и Севу отпустят. Слышишь?
– Слышу.
– Ты до Степана дозвонилась?
– Да.
– И что он сказал?
– Сказал, подключит все свои московские связи. А при первой возможности приедет сам.
– Вот видишь!
– Бабуля! Пошли уже! Опоздаем на кино! – донесся из прихожей возбужденный, нетерпеливый голос Оленьки, и Ядвига Станиславовна вышла из комнаты…
…Разнопоколенческие осколки семейства Алексеевых спустились во двор.
На фоне мрачных бабушки и брата Ольга, в новеньком платьице, белых гольфиках и при бантах, смотрелась по-особенному нарядно.
– Бабуля! А когда мы поедем в гости к папе на Северный полюс?
От этого невинного вопроса Юрий нахмурился еще больше.
– Как только он там обустроится, так и поедем, – нашлась бабушка.
– Надо ему телеграмму послать, чтобы обе… тара… ивался быстрее, – авторитетно рассудил ребенок. – А то лето наступит, пролетит и не заметишь. А там – Юрке в школу, мне в садик.
– Ничего страшного. Ради такого дела можно будет садик пропустить.
– Ур-раа!! Юрка, ты слышал? Можно пропустить!
– Слышал. Не ори так.
– А я не орю… ору, а просто так радуюсь. Бабуля!
– Ну что еще?
– А почему мама с нами в кино не пошла?
– Она себя плохо чувствует. Голова болит.
– А разве, когда день рождения, может голова болеть? У меня вот никогда не болит.
– Потому что там болеть нечему, – не выдержал Юрка. – Мозгов-то нет!
– Нет, есть чему болеть! Есть мозги! Бабуля, а чего он дразнится?
Минут через пять на углу Рубинштейна и 25-го Октября Алексеевы – Кашубские буквально секундами разминулись с Кудрявцевым, двигавшимся встречным галсом.
И это была очередная роковая случайность.
Потому как, наткнувшись на Володю и влекомый им роскошный букет роз, Ядвига Станиславовна поняла бы его маршрут и намерения. А поняв, сделала все возможное, чтобы этим вечером Кудрявцев не сворачивал с Невского, а шлепал бы себе прямо и… хм… куда подальше. От греха.
Но, увы, пересечения не произошло. А вот грех…
Грех, скажем так, имел место быть…
Когда Бог хочет наказать человека, Он лишает его разума. Когда же Бог хочет наказать нас этим человеком, Он лишает его совести.
В тот момент, когда пылкий влюбленный Кудрявцев поднялся на лестничную площадку и остановился перед заветной дверью, и разум, и совесть покинули его окончательно. Самое печальное, что не бесповоротно.
А ведь спроси его сейчас: зачем он, пренебрегая мудрыми советами товарища, этим вечером приперся в дом, в котором поселилась беда, Кудрявцев не смог бы произнести в ответ ничего вразумительного.
Более того, всю дорогу до Рубинштейна Володя убеждал себя, что именно сегодня ему в самом деле не следует встречаться с Еленой. Убеждал, но продолжал движение. Аки тот пьяница, что в очередной раз собирается бросить пить и отмечает это свое решение очередной же стопочкой. Короче, налицо имелось самое натуральное помешательство. Помноженное на эгоизм влюбленного человека и возведенное в куб решимостью расставить, подвернись такая возможность, все точки над «ё»…
Кудрявцев покрутил ручку старорежимного звонка, и в недрах квартиры исключительно однозвучно загремел колокольчик. Открыли ему очень не сразу, так что у Володи оставался последний крохотный шанс отмотать ситуацию назад и убраться восвояси. Однако он этим шансом не воспользовался.
Наконец щелкнули замки, дверь тихонько скрипнула, и на пороге возникла Елена. В простеньком домашнем платьице и тапочках на босу ногу. Непривычно растрепанные, неуложенные волосы, красные от бесконечных слез глаза, заметно опухшее лицо. Очень такое говорящее лицо.
Но Кудрявцев, работая легенду пребывающего в неведении человека, сделал вид, что разительной перемены в облике возлюбленной не заметил, и, размахивая букетом, дурашливо процитировал вольный парафраз Агнии Барто:
– Поздравляю с днем рождения! Надеюсь, я не сильно опоздал?
В ответ Елена одарила его недоуменным, полным тоски взглядом, а затем устало привалилась к стоящей в прихожей этажерке и… зарыдала в голос.
– Лена! Что с тобой?
Задав совершенно искренним голосом совершенно идиотский вопрос, Кудрявцев, не дожидаясь приглашения, шагнул в квартиру и прикрыл за собой входную дверь…
Ядвига Станиславовна и Оленька стояли во дворе дома№ 100, где располагался старейший в городе кинотеатр «Галант», последние десять лет носивший новое имя – «Колизей». Почему подобной чести удостоился именно древнеримский амфитеатр, а не какая-нибудь, к примеру, «Парижская Коммуна», история умалчивает.
– …Ну вот, прокопались! – Из помещения касс вышел раздосадованный Юрка и сердито зыркнул на сестру: – А все из-за тебя, Олька! Из-за твоих дурацких бантиков!
– Что опять стряслось? – устало поинтересовалась бабушка. – Билетов нет?
– На «Суворова» уже нет! Остались только на эту ерунду, – Юрка ткнул пальцем в киноафишу с рекламой «Музыкальной истории».
– Почему же сразу ерунду? Там, между прочим, сам Лемешев играет.
– Вот именно! – с важностью подтвердила Оленька.
– Вот и целуйтесь со своим Лемешевым!
– Юрий?! Что за тон? Что за манеры?
– А того! Говорил же: заранее надо было билеты брать!
– Ничего страшного. Сегодня сходим на «Музыкальную», а в следующий раз на твоего «Суворова».
– Вот в следующий раз и пойду. А сегодня – не хочу.
– Юрий! Ты ведь взрослый мальчик, что за капризы? Почему по твоей милости мы с Олей…
– Ничего и не вынуждены! Вы идите на своего Лемешева, а я лучше пойду обратно во двор, с пацанами поиграю. Только вы мне денег дайте – мою долю на билет и на мороженое.
– Ну не знаю… Не по-людски это как-то…
– По-людски, по-людски, бабуля! – авторитетно успокоила Оленька. – Пусть Юрка идет к своим хулиганам и не портит нам с тобой праздничного настроения.
– Да уж, настроение праздничнее некуда, – вздохнула Ядвига Станиславовна и полезла в сумку за кошельком…
Успокоить Елену было непросто, однако неопытный в подобных делах Кудрявцев обнаружил в себе недюжинные способности психолога. Понимая, что дежурные слова поддержки, вроде «мне очень жаль», «сочувствую», «держись», в данном случае не сработают, он решил обойтись без слов вовсе. Участливо приобняв, он провел рыдающую Елену в гостиную, усадил на гостевой диванчик, под ту самую, глянувшуюся Кудрявцеву при первом визите акварель с морским пейзажем, подсел рядом и, крепко прижав к себе, дал возможность и выговориться, и выплакаться вволю. Сам же все это время молчал и нежно, словно ребенка, гладил ее по голове.
Когда же и слова, и слезы закончились, иссякли, он поднялся с дивана, вытащил из портфеля припасенную к праздничному столу бутылку водки, по-хозяйски достал из буфета два «гусь-хрустальных» стакана, наполовинил их и заставил Елену выпить.
