Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы - Анисимков Валерий Михайлович (читаем книги онлайн TXT) 📗
В литературе существует и другая точка зрения на процесс формирования «корпорации воров». Ю. А. Вакутин, Б. Ф. Водолазский, к примеру, утверждают, что к началу 30?х гг. наблюдается определенный кризис преступной иерархии. «Беляки», утверждают они, взрослея и набирая силу, начинают выходить из повиновения «жиганов» и выдвигать своих лидеров – «урок». Постоянные конфликты между «урками» и «жиганами» диктовали необходимость совершенствования «воровских законов». Между тем следует заметить, что никакой вражды между традиционными уголовниками и «политическими» в царских и советских пенитенциарных учреждениях начального периода не наблюдалось. Об этом, во всяком случае, не упоминается ни в научных источниках того периода, ни в архивах.
Кроме того, понятие «урка» (уголовно?регистрируемый контингент) являлось аббревиатурным обозначением всех преступников, подлежащих регистрации в царской полиции. Регистрировали же уголовников всяких специальностей – воров, насильников, мошенников, бандитов и пр. Категория «жиганов», по утверждению А. И. Свирского[117] включала в себя различных по статусу арестантов. В 30?е гг. «жиганами» именовали молодых преступников («жиган» – щеголь, «жиганить» – щеголять), о чем свидетельствуют работы В. Шаламова, Ж. Росси. Этимологически слово «жиган» восходит к труду углежогов, например «жиганить печь», «жиганить котельную». В тюрьмах и каторгах назначали на такие работы, как правило, заключенных молодежного возраста или лиц, допустивших нарушения субкультурных правил.
Отмеченное находит подтверждение в очерках С. В. Максимова. В частности, он сообщает: «Замечательно, что подобного рода притворщики в тюремной иерархии занимают невидное место. Это – плебс, черный народ… Сами они, по большей части, не заботятся о возвышении своего нравственного уровня, мало блюдут за своим падением и довольны бывают тем унижением, в какое сумеют поставить их товарищи – арестанты из бродяг. Их обыкновенно называют жиганами»[118].
Вместе с тем отдельные авторы стоят на позиции, что возникновение «клана воров» связано со сложившейся в СССР тоталитарной системой. Так, Г. Подлесский, А. Терешонок пишут: «Советское государство, будучи само по природе и характеру уголовным, изначально проявляло заинтересованность в становлении и укреплении воровской власти»[119]. По нашему мнению, основанному на анализе различных источников и документов, сообщество «авторитетов» уголовной среды в местах лишения свободы существовало и существует в России издавна, так же, как оно существовало и существует в различных странах мира. Другой вопрос – какие имена представители «блатарей»[120] себе присвоили, какие новые неформальные правила выработали? Возникший политический строй и ему соответствующие экономические отношения, уголовно?правовая и уголовно?исполнительная политика предопределили различные изменения в преступности.
Новоявленные «наследники» верхней ступени в иерархии осужденных – «воры» – стали не только быстро перенимать антисоциальные традиции и обычаи прошлого, но и интенсивно вырабатывать свои собственные принципы поведения. Прежде всего, настоящим криминальным ремеслом, которое давало лицу право на вхождение в сообщество «авторитетов» уголовной среды стало признаваться только воровство, как единственное средство существования. Отсюда по их установлениям каждый член группировки не имел права заниматься какой?либо общественной деятельностью, например состоять в пионерских, комсомольских, партийных и других организациях. Разумеется, «вор» не имел права работать или занимать общественные и иные должности в местах лишения свободы. Именно тогда и утвердилась пословица: «Вор ворует, остальные служат или вкалывают».
Надо признать, что в отечественной криминологии существует и иная – «социально?политическая» – точка зрения на становление «воровского закона». Так, ряд ученых, среди них С. Я. Лебедев, Ю. А. Вакутин и др., утверждают, что «воровская идея» возникла в переломный для страны Советов период, начиная с 20?х гг., когда в места лишения свободы хлынула масса непролетарских, нетрудовых элементов – представителей «эксплуататорских классов», изолируемых по признаку классовой, сословной принадлежности, для «пролетарского перевоспитания». Данная категория заключенных, считая действия властей в отношении себя явно несправедливыми и не имея возможности защищаться от произвола традиционными легальными способами, в порядке протеста против складывающихся неблагоприятных условий существования, создала знаменитый «кодекс тюремной жизни» – «воровской закон», в основу которого были положены формы протеста против властей: не участвовать ни в каких формах общественной деятельности, не трудиться на «пролетарское государство», сохранять чувство собственного достоинства и духовную независимость, никогда не служить и не брать в руки оружие, не вступать ни в какие отношения с администрацией тюрем, жестоко преследовать наушничество, ябедничество. Не видя для себя перспектив возврата прошлого образа жизни, эти «бывшие» организовались в стойкие преступные микрогруппы со своей субкультурой. Будучи в интеллектуальном развитии на порядок выше массы уголовников, «авторитеты» нового преступного сообщества легко увлекли за собой основную массу заключенных[121].
Изложенная позиция не бесспорна. Во?первых, «правила?заповеди арестантов» являлись и являются незыблемыми в местах лишения свободы, то есть они культивировались в среде осужденных и до 20?х гг. Во?вторых, «идейные враги существовавшего строя» видного положения в традиционной преступной иерархии ни тогда, ни в последующее время не занимали, тем более, своих «корпоративных законов», отражающих криминальные ориентации, не имели. Кроме того, в пенитенциарных учреждениях к 1929 г. они составляли небольшую часть заключенных – 3–4%[122].
Несколько иная точка зрения на исследуемое явление приводится А. И. Гуровым. Он пишет, что «воры» и их «закон» появились в 30?х гг., во время бурного развития нашей лагерной системы, когда уголовники с течением времени взяли на себя функции управления в условиях несвободы, установили свои правила поведения[123].
В целом можно согласиться с утверждениями А. И. Гурова, но при этом следует заметить: традиционные уголовные «авторитеты» никогда не устранялись от неформального влияния на среду осужденных и, анализируя развитие их сообщества, нужно помнить о его корнях, уходящих глубоко в прошлое.
Таким образом, в среде осужденных 20?х гг. выделились свои «авторитеты», которые образовали наиболее стабильные и стойкие, а следовательно, и наиболее опасные группировки отрицательной направленности. Чтобы «узаконить» свое особое положение среди всего контингента заключенных и подчинить себе основную массу лиц, лишенных свободы, представители преступного мира руководствовались «истинными заветами» прошлого. Вместе с тем они привнесли в субкультурную жизнь свои корпоративные ценности, обусловленные новым временем.
С выгодой для себя, для поднятия своего престижа «авторитеты» уголовной среды, следуя старой традиции, отделяли своим «законом» тех, кто не вел их образ жизни, кто был не согласен с ними, кого изгнали за различные нарушения неформальных правил.
В целом же в рассматриваемый период, как свидетельствуют многочисленные факты, «вторая жизнь» заключенных в большей степени несла в себе отпечатки прошлого. Грубые обычаи, нравы русского уголовного каторжника, самая грязная неумолкаемая ругань оставались непременными атрибутами жизни лиц, лишенных свободы. Даже игры сохранились прежние, с теми же названиями, с теми же кровоподтеками и рубцами, но в карты («святцы») проигрывать стали решительно все: жизнь, деньги, табак, одежду и проч. Конкуренцию с этими своеобразными отношениями не выдерживало никакое исправительно?трудовое воздействие.
§ 3. ГУЛАГ и процветание воровского сообщества
Конец 20?х гг. связан с коренным переломом в деятельности всей исправительно?трудовой системы, что, безусловно, напрямую зависело от изменений, произошедших в государстве. Пришел конец нэпу – началось «развернутое по всему фронту наступление на капиталистические элементы – кулаков, оппортунистов, вредителей». И естественно, что в этот период происходит увеличение численности заключенных, резко меняется их состав. Центральное место в карательной политике заняла система Главного управления лагерями (ГУЛАГ).
