Бесконечное лето (СИ) - Ефимов Константин (электронная книга txt) 📗
Последние всполохи здравого смысла ещё пытались пробиться: «Остановись! Что же ты делаешь, Саша… Остановись…», — но они упорно тонули в страстном дыхании Сашки и в моём, проснувшемся ото сна теле. Я не умел пользоваться движениями, поэтому всё повторял — лизнув Сашкину щёку, ощутив приятную шершавость и необычный вкус чужой кожи. Мне уже было всё равно, кто я такой. Всё равно… Ничего больше не существовало на свете, кроме того, что было здесь и сейчас. Моё сердце колотилось, но не так, как прошлой ночью, а уже совсем по-другому: сегодня оно было не только моим — оно, моё сердце, билось и там, в Сашкином теле… Но я боялся открыть глаза.
Тусклый свет ночника — я лишь чувствовал это — вырисовывал причудливые, сказочные контуры всем имеющимся в Бункере предметам…
Сашка изогнулся, как хищник, лягнув остатки одеяла ногой — и через секундную заминку лёг рядом. Мы отчаянно сжали друг друга в объятьях — и вновь слились в поцелуе. Я уже ничего не соображал… Останавливало только то, что необходимо было дышать. Нехотя прерываясь, мы оба жадно хватали губами воздух — и вновь сливались в неистовых поцелуях… Сердце уже готово было вырваться наружу… оно колотилось где-то совсем рядом с сердцем Сашки… Я ещё никогда не испытывал подобных чувств… Боже, сколько, оказывается, в нём было нежности, сколько трепетной нежности ко мне… и ещё всего того, что он просто не мог сказать словами… он не умел, зато он умел другое… Я обвил руками его шею, затем могучую, крепкую, рельефную спину, мои руки скользнули немножко дальше, ниже, я гладил его по спине… и вдруг понял, что Сашка уже абсолютно голый. Когда он успел? Я даже широко открыл глаза… — Так вот отчего была та заминка!
Он снова начал целовать меня, теперь уже опускаясь ниже. Дойдя до моей груди — словно с цепи сорвался. Что тут началось!.. Своими крепкими ладонями, пальцами, ресницами и губами Сашка стал гладить и сжимать её, целуя, посасывая и нежно кусая, а в его прерывистом дыхании послышался гулкий, низкий стон. Не скажу, что это было неприятно, но мне стало немного не по себе. Не знаю, что представлял себе Сашка в тот момент — ведь, несмотря ни на что, я всё-таки был мужчина, а не женщина… Но чувствуя, что это доставляет ему блаженство и удовольствие, я подчинился его страсти… Господи, — откуда? — Откуда вырвался из моей души наружу тот таинственный исток, из которого, подобно бурлящему шампанскому из бутылки, растеклась по всему телу эта дурманная лава чувств и, подчиняя себе всё на свете, сметая всё на своём пути, ринулась в душу другого, — того, кто сейчас рядом… Что стоят все эти «книжные» представления: «достойно — недостойно», «правильно — неправильно», «умело — неумело» перед наслаждением уже только тем, что своим собственным телом чувствуешь наслаждение другого человека? Что стоят все эти рассуждения сейчас, когда слышишь его рычание? Может быть, потом? Потом — может быть, но только никак не сейчас…
Сашка тёрся об меня бёдрами, и постепенно его движения перерастали в ритм. Сколько прошло времени, я не знал… Я плохо помню, что было дальше… помню лишь только некоторые моменты — что мои открытые глаза начали понемногу различать Сашкин рельеф в рассеянном свете ночника, и мне украдкой хотелось всё время смотреть и смотреть на него, и ещё помню, что тыкался, как слепой котёнок носом, где-то у него подмышкой, когда Сашка на мгновение остановился… Остановился для того, чтобы снять с меня последнее. «Снявши голову по волосам не плачут» — так, кажется, говорят? Но я вцепился в этот кусок ткани чуть ли не зубами. Для Сашки же это была новая возбуждающая игра — и мы боролись до тех пор, пока бедная материя не затрещала по швам… Этот звук остановил меня, так как я понял, что рискую наутро остаться без нижнего белья. До следующей субботы (прачечный день в нашей части, когда выдавались новые чистые комплекты белья) была ещё неделя… Что обо мне подумает кастелян, когда увидит разорванные клочья?.. Я разжал пальцы с таким же чувством, с каким альпинист выпускает верёвку из своих рук… Оказавшись без ничего, я чувствовал себя вскрытой ракушкой.
— Ну вот… Зайчик мой… Обними меня, пожалуйста… крепче… не бойся… Ах ты, зверёк мой…
Я всё ещё не мог поверить, что эти слова говорит он, Сашка… Они рождали во мне и стыд, и возбуждение, и трепет. Я знаю, что мне ничего не нужно было делать, выполнять, обдумывать — любое моё движение, кажется, приводило Сашку в экстаз. Раньше, до этого, я и подумать не мог, насколько он чувствен, гибок, красив… А какие у него глаза!.. Особенно при свете ночника… Это же синяя звёздная бездна!.. Я почему-то не замечал этого раньше. Видимо потому, что я лишний раз старался не заглядывать в его глаза — ведь, общаясь с ним, я постоянно был на «стрёме», мне было не до того… И ещё — я не мог доселе видеть этих, именно этих глаз — потому что там, «в той жизни» они у Сашки абсолютно другие… Эти большие, мягкие ладони, эти упругие, тёплые губы, которые обволокли меня…
Сашка, прерывисто дыша, вновь осторожно принялся вылизывать моё ухо, скулы, шею — и вскоре мы снова сжали друг друга в объятьях. Несмотря ни на что, мы всё равно были мужчинами — и поступали как мужчины. Пусть весь мир рухнет сейчас, пусть раскаянье и стыд испепелят меня в прах, но я хотел Сашку, я хотел его!.. Именно хотел — так же, как он хотел меня, — и будь что будет. Его объятия, словно тиски, сдавливали меня всё сильнее и сильнее, но теперь я уже не мог, не желал, чтобы они были иными. Я сам вкладывал всю свою силу, которую только мог, обнимая его и понимая, чувствуя, что именно это сейчас наш язык, наши особые слова. Язык, на котором можно говорить только правду. Язык, который не умеет лгать, в нём просто нет слов для лжи. Именно так мы говорили — как сильно, как безумно мы сейчас нуждаемся быть рядом друг с другом!
Обхватив мою голову, осторожными и плавными движениями Сашка потянул меня вниз. Его руки двигались медленно-медленно; казалось, что они чутко улавливали каждое слабое напряжение моих мышц.
И тут мною снова овладел страх… «Зачем?.. Нам ведь и так было хорошо. Зачем ему нужно это? Неужели ему мало, ведь он хочет именно этого? Господи! Я наверное никогда не смогу решиться на такое!.. Но он этого так хочет, я чувствую — по всему его телу. Но… как я смогу?»
Я резко прижался щекой к его животу, вслушиваясь, как стучит его сердце, сотрясая всё тело. Руки, держащие мою голову, дёрнулись, и в какой-то момент мне показалось, что сейчас вновь появится тот самый «Сашка, ефрейтор Кунсайтес», которого ничто не останавливало, который готов был идти напролом, невзирая ни на какие преграды. Но он остановился… Лишь его влажная ладонь как-то судорожно и трепетно поглаживала меня по ёжику волос.
— Ты не хочешь… — наконец выдохнул он. — Не хочешь… не хочешь…
Я слышал, как он почти с отчаяньем повторят эти слова: «не хочешь… не хочешь…» и его тело опять сотрясла дрожь. Он продолжал гладить меня по голове, словно маленького ребёнка, которого надо было успокоить. Движения его руки были спокойны и ласковы, но я слышал, как колотится Сашкино сердце.
— Прости… — он нашёл мою руку, притянул к себе, прикоснулся губами. — Прости…
Я не дал ему договорить, накрыв губы ладонью. Сашка опять поцеловал мою руку, но мягко отстранил её.
— Почему?..
Слова застряли у меня в горле:
— Не знаю… Ты перестанешь… Я боюсь, что ты перестанешь…
Я замолчал. Как я мог объяснить ему это?
— Чего боится мой Зай? Мой трусишка… — он снова крепко и ласково прижал меня к себе. И вдруг словно окаменел.
— Ты всё ещё… не доверяешь мне? — Спросил и замер.
Что-то вдруг изменилось, его тело напряглось, как будто одеревенело. Он с каждой секундой становился другим, словно отдалялся, хотя и продолжал лежать рядом. Становился чужим…
— Нет! Нет, не то! — зашептал я торопливо, отчаянно ломая все стены, возникшие во мне. — Не то! Саша, Сашенька… Я боюсь, что ты после этого перестанешь… Перестанешь… Ну кто я буду после этого?.. Кто?.. А я не хочу… Это будет неправильно… Это будет… низко.
