Ароматы - Кингсли (Кингслей) Джоанна (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Первый человек, которого он встретил, выйдя из леса, убежал от него опрометью. Арман уже повернул назад, к лесу, к безопасному укрытию своего логова, когда услышал собачий лай. На него бежал пес, которого догонял и пытался остановить окриками мальчик, его хозяин. Мальчик подбежал к Арману, схватил пса за ошейник и с любопытством, без всякого страха уставился на незнакомца, который напомнил ему, наверное, картинку в детской книжке о Робинзоне Крузо.
— Как поживаете, месье? — вежливо спросил ребенок.
— Скажи мне… — Арман так долго молчал, что голос его прозвучал сухо и трескуче, — какое сейчас время… месяц… год… число…
— Числа я не знаю, но сейчас август.
— А год?
— Тысяча девятьсот сорок пятый, — уверенно сказал мальчик.
— А война? Война еще идет?
— Война давным-давно кончилась.
— Когда? Ты можешь сказать точно, мой мальчик?
Ребенок улыбнулся и гордо ответил:
— 7 мая 1945 года.
— Кто победил?
— Мы, конечно. Гитлер мертв.
Арман нагнулся и крепко обнял ребенка. — Благослови тебя Бог. Ты воскресил меня к новой жизни.
Тот весело улыбнулся и снова побежал за своей собакой, которая, должно быть, выследила дичь и неслась по тропинке с громким лаем.
Три недели спустя Арман разыскал детский приют, где находилась Ви, — он догадался, что это должен быть ближайший от деревни, где родила Анна, сиротский дом. Ведь в дни войны было бы слишком хлопотно и дорого отправить ребенка куда-нибудь еще.
Полгода он бродил с ребенком из городка в городок, из деревни в деревню, существуя на средства, вырученные от продажи за бесценок части драгоценностей.
Он продал жемчужное ожерелье с рубинами и сообщил Одили, что может внести свой пай в ее дело — от тридцати до сорока тысяч франков. Одиль довольно улыбнулась тонкими губами, обнажив в улыбке крупные лошадиные зубы.
— Отлично, — сказала она, похлопывая его по рукаву, — приходите ко мне на обед, мы отмстим нашу сделку. Ничего, если вы не сразу принесете все деньги, — добавила она великодушно.
Красивый маленький домик, отделанный белым камнем, стоял напротив крутого скалистого обрыва реки. В гостиной Одиль приготовила аперитивы, а на обед — жареного цыпленка с зеленым горошком, молодым картофелем и тушеными луковками. Стол был красиво сервирован, и все было замечательно вкусно. Арман не уставал восторгаться; его комплименты Одиль принимала с довольной улыбкой.
После обеда Ви мгновенно заснула на кушетке, обитой цветастой тканью. Одиль нагнулась и укрыла девочку вязаным покрывальцем. Этот простой жест растрогал Армана до слез — ведь его дочь еще никогда не знала женской заботы. Когда Одиль выпрямилась, он обнял ее и поцеловал в губы.
Она повела его наверх, в маленькую комнатку, приготовленную для него — теперь он должен был жить в доме, как ее помощник. Кровать стояла у стены, на которой висело гигантское распятие; в другом углу комнаты на двух подушках, положенных на пол, была приготовлена импровизированная временная постель для Ви.
Одиль сняла очки, и он снова благодарно поцеловал ее. Она расстегнула и сбросила блузку и юбку, которые упали на пол. Арман сделал протестующий жест, но зрелище цветущего женского тела заворожило его. У нее была розоватая кожа, полные груди и пышные ягодицы, живот красиво круглился раковиной. Над крепко сжатыми плотными ляжками темнел треугольник. Это женское тело призывало его, и он не мог не уступить зову своей изголодавшейся плоти, не замечая холодного расчетливого взгляда Одили. Он вошел в нее и сразу кончил.
— Извините меня, — сказал он и потянулся обнять ее, но она отстранилась. Заложив руки за голову, она с торжествующей улыбкой глядела на потолок. У него замерло сердце, — такой чужой показалась эта женщина, так ярко вспомнилась Анна в минуты близости.
Одиль встала с кровати, подняла с пола свою одежду и надела очки. Посмотрев сверху вниз на лежащего на кровати Армана, сказала: — Теперь мы поженимся. — Это был приказ.
Через два месяца Одиль позвала мужа в комнату за аптекой и сообщила: — Я была у доктора Маллакэна. Я беременна. Ты рад?
Арман постарался сдержать свою реакцию — он был в ужасе. Беременность, роды — воспоминания о них повергали его в дрожь. И еще одна ноша ответственности — за второго ребенка. Но он не мог ничего сказать жене, своей тюремщице. — Да, я очень рад, — пробормотал он, пряча глаза. — Теперь тебе надо поменьше работать. Я заменю тебя в аптеке.
Он не только заменил ее в аптеке, но оставался там на два-три часа после закрытия и приходил в воскресные дни. Он возился с душистыми маслами и фиксаторами, которые заказал в небольшом количестве без ведома Одиль, и эти часы были самыми счастливыми в его новой жизни, позволяя забыть тревогу о будущем дочери.
Ви становилась с каждым днем краше, но она была странно молчалива и похожа на маленького индийского йога, отрешенно размышляющего о смысле жизни.
— Она, видно, ненормальная, — говорила Одиль, но Арман чувствовал, что ребенок бессильно пытается разрешить непостижимые для него загадки окружающей жизни, особенно загадку безумной ревности мачехи.
Арман вынужден был жениться на Одиль, но в душе не противился этому браку и надеялся наладить нормальную семейную жизнь, как потерпевший крушение надеется прибиться к берегу или корабль с сорванными парусами пытается встать на якорь. Интимная жизнь с Одиль не доставляла ему удовольствия, но он надеялся, что со временем привыкнет к ней. Он не любил ее, но ценил чувство семьи, которую хотел создать, и поэтому был к ней добр и играл роль любящего мужа.
Но Одиль никак не подходила на роль любящей жены, она не могла быть ни якорем, ни пристанью, потому что была создана брать, а не давать. Она привлекла Армана обманчивыми приманками уюта и заботы, а теперь собиралась выжать из него все. Никого не любя, она страстно желала, чтобы любили ее. Ей хотелось быть единственной «потребительницей» мужа, и она бешено ревновала его к дочери и вообще к чему угодно — любая привязанность крала его у нее, Одили, он должен отдавать ей все. Ревность ее была рождена не любовью, а завистью и чувством обделенности, доминировавшими в ее жизни до замужества.
Арман пытался защитить Ви и старался не показывать любви к ней, когда Одиль была рядом. Но случалось, что он забывал о своем решении; истосковавшись по дочери, он брал ее на колени, вдыхал запах шелковистых волос, целовал.
Тогда происходили дикие, отвратительные сцены. Одиль называла Армана извращенцем, кричала, что он проделывает с маленькой девочкой то, что положено делать с законной женой.
Арман замирал от омерзения и, глядя в испуганные глазки Ви, боялся, что она вспомнит эти ужасные слова позже, когда начнет что-то понимать.
В конце января в понедельник вечером Арман засиделся допоздна в своей маленькой лаборатории, которую выгородил себе за аптекой. Он испытывал восторг озарения: Вытяжка из розмарина дала поразительный аромат — свежий, горячий, диковатый, как бы воплотивший для Армана воспоминание об Анне. Но он побоялся дать новому аромату имя Анны и назвал его «Зазу». Вдруг он услышал яростный стук в дверь и, смеясь от радости, пошел открывать. — Где вы были? — воскликнул сосед. — Ваша жена родила. Девочку.
Доктор Маллакэн согласился быть крестным отцом ребенка. Он был другом родителей Одили и знал ее с детства. Строгий, густобородый мужчина пятидесяти с лишком лет, он гордился своим участием в Сопротивлении, воевал в маки. Он сразу невзлюбил Армана, не доверял ему и поощрял Одиль в ее попытках раскопать прошлое мужа. Только в память дружбы со старым Бенуа он стал крестным отцом его внучки. Девочку окрестили Мартиной, в честь святого Мартина, который в четвертом веке ввел в Галлии христианство.
Когда они возвращались из церкви, Одиль спросила, где крещена Ви.
— Нигде, — ответил он коротко.
— Значит, она живет во грехе.
