Исповедь старого дома - Райт Лариса (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
«Не нищий» благодарно кивнул, собрал с земли кучу деревянных обломков и пошел прочь от мусорных баков, коротко бросив:
— Пойдем!
— Куда? Я не собираюсь никуда с вами идти!
— Я тебя и не зову. Мне стул нужен. Будь добра, донеси, а потом иди, куда шла.
Пораженная бесцеремонностью странного человека, Аня хотела шваркнуть этот дурацкий стул о землю так, чтобы он превратился в щепки, но неожиданно вспомнила завет «Принять, понять и полюбить» и, выставив перед собой деревяшку, словно щит, отправилась следом.
Он подошел к ступенькам в один из таких подвалов, в которые в те времена спускались только сантехники и крысы, и Аня снова заколебалась: перспектива спускаться туда с незнакомым мужчиной казалась верхом безрассудства. Но разве она когда-то отличалась послушанием и благоразумием? Вряд ли маньяки поджидают своих жертв у помойки в надежде заманить их к себе выуженным из мусора шедевром, да и на шедевр зажатый в ее руках стул никак не тянул.
Аня спустилась с лестницы и шагнула за скрипучую дверь. За ней не пахло ни сыростью, ни плесенью, ни затхлостью — ничем таким, чем должно пахнуть в нежилом помещении, где часто прорывает трубы. Зато пахло другим, знакомым каждому человеку, — краской, лаком и деревом. К этим запахам едва уловимыми оттенками примешивались еще несколько. Особенно ярко чувствовался один — неприятный и резкий. Аня не сдержалась, втянула носом, закашлялась.
— Морилка, — сказал мужчина, нащупывая выключатель.
— Что? — Девушка зажмурилась от яркого света.
— Морилка, говорю, воняет. Я в нее нашатырь добавляю, чтобы к дереву лучше прилипала, а нашатырь, он, собака, злой. Зато в обморок не хлопнешься, — он весело хохотнул, аккуратно опуская куски дерева на матрас в углу. — Вот так-то лучше. — Он обернулся к Ане, протянул руки за стулом: — Давай его сюда. Ну, чего замерла?
А замереть было от чего. Просторный подвал оказался заставлен антиквариатом. Шкафы, комоды, буфеты, столы на резных ножках и стулья с царственно выгнутыми спинками не стояли чинно, как в дворцах и особняках, а беспорядочно загромождали пространство обыкновенного подвала современного девятиэтажного панельного дома.
Девушка оторвала взгляд от мебели и посмотрела на стены, увидела зеркало, увитое тонким, аккуратно изготовленным деревянным плющом, среди листьев которого виднелась голова маленькой деревянной птицы.
— Малиновка, — коротко объяснил мужчина, поймав Анин взгляд. — Ох, и намучился же я с ней, никак не хотела получаться, зараза! Да отдай же мне стул! Зачем так в него вцепилась, непутевая? Того и гляди сломаешь!
Аня разжала пальцы, не сводя глаз с пташки. Наконец обрела дар речи и спросила:
— Это все вы делаете?
— Нет, покупаю, — снова хохотнул он. — Ладно, топай, мне работать надо. Спасибо за услугу. Будет время, я тебе гребешок смастерю.
— А можно остаться? — вырвалось у нее как-то само. Она даже подумать не успела, зачем просит, а уже сказала. Желание опередило мысль.
— Зачем это? — Он нахмурился, но посмотрел с интересом.
— Просто, я просто… — Девушка никак не могла найти объяснения.
— Ишь, какая простая, — поддел он ее. — Просто мне ни к чему. Те, кто просто, они только мешают, а мне помощь нужна. Будешь помогать?
На этот раз ей действительно не понадобилось долго думать.
— Буду.
Следующие два часа она копалась в деревяшках и инструментах, выискивая требуемые и выслушивая довольное ворчание:
— Я же сказал — тонкую, а ты мне целый брусок даешь.
— Ну, что это за кисточка, а? Это же кисть! Почти валик. Ты сама видишь, что тут тонкая работа? Как я могу сюда кистью ткнуть? Говорю ведь: кисточку принеси!
— Цвет морской волны — это цвет морской волны, а это, как ни крути, бирюзовый, и не спорь, пожалуйста!
Аня и не думала спорить. Баночек с красками на стеллажах было едва ли не больше, чем песчинок на пляже, и каждая, по уверениям мастера, имела неповторимый оттенок, поди разбери, где бирюза, а где морская волна. Кроме красок, стеллажи были уставлены и другими разнообразными по калибру банками, склянками, коробками и целыми ящиками.
— Вам все это нужно? — не удержалась она от вопроса.
— Да кто разберет-то за сорок лет?
— Сорок? Вы здесь живете сорок лет?
Он захохотал: громко, беззаботно, от души.
— Вот ты с виду умная девка, а глупости говоришь. Ну кто же тут жить сможет, а? Столько запахов и ни одного полезного. Тут, кстати, не то что я, они, — он кивнул на мебель, — тоже долго не протянут. Сыровато, знаешь ли, и темно.
Он взглянул ей в глаза, поймал взгляд, полный искреннего непонимания и любопытства, смилостивился: широко улыбнулся.
— Ладно, расскажу. Заслужила. Даром, что ли, ты тут со мной два часа мучаешься?
Аня осмелела от такой благосклонности и даже позволила себе присесть на один из шедевров, так и не выпустив из рук склянку то ли бирюзы, то ли волны.
Андрей Александрович Горобец происходил из семьи потомственных охотников, однако от предков своих, отца и деда, унаследовал только фамилию и умение ориентироваться в лесу. Этот навык сослужил ему хорошую службу, когда он — недавний студент авиационного училища, а теперь двадцатилетний командир экипажа, — выпрыгнул из подбитого немцами горящего самолета и через несколько минут повис, запутавшись в парашюте, среди раскидистых ветвей сосны. Что делать? Куда идти? Где фашисты? Где наши? У него не было ни еды, ни питья, ни оружия. Единственной амуницией оказался чудом не выпавший из кармана перочинный ножик, которым он сначала освободил себя от парашюта, а потом аккуратно вырезал в стволе дерева небольшие ступеньки, позволившие спуститься с высокой сосны целым и невредимым. К своим добирался он несколько недель, перебиваясь грибами, ягодами и березовым соком. «Была бы зима — погиб бы, а так отощал только да профессию приобрел», — шутил он впоследствии.
Вечерами, еще достаточно теплыми и не темными, не имея сил двигаться дальше, чтобы не сойти с ума от страха, тревоги и одиночества, он вырезал ножиком из найденных сучьев и палок тарелки, столовые приборы, разнообразные рамочки и даже картины. Одну из них, особенно удачную, с изображением старика у моря и золотой рыбки, он не оставил лежать под кустом, где ночевал, а принес с собой в военную часть, откуда его отправили сначала в госпиталь, а потом и вовсе в тыл на завод, так как полученная во время падения контузия «подарила» ему проблемы с сердцем и лишила возможности вновь управлять самолетом.
После войны, когда встал вопрос о получении новой профессии (авиация без пилотирования молодого человека не привлекала), он достал свою картину, купил билет на поезд Минск — Москва и отправился поступать в художественное училище. Обладателя медалей и воинского звания, конечно, приняли без заминки и впоследствии никогда об этом не пожалели. Андрей Горобец стал прекрасным мастером, замечательным художником по дереву и великолепным театральным декоратором.
— Так вы в театре работаете?
— Я, детка, работаю, где предложат. У меня семеро по лавкам и все кушать просят.
Андрей Александрович, конечно, кокетничал. Детей у него было трое, причем все уже вышли из того возраста, когда родители обязаны о них заботиться. Но работать ему действительно приходилось много: перестанешь служить искусству, позволишь себе расслабиться — и не заметишь, как придет на смену поросль из молодых да зубастых, что не просто откусят талантливую руку, а сожрут с потрохами и не подавятся. Потому и проводил Горобец долгие часы в подвале, придумывая нечто неординарное и воплощая это в жизнь.
— Смотри! — Он показал на комод вишневого цвета с инкрустациями в виде деревьев на дверце. — Будет стоять у Раневской в гостиной.
— У Фаины Георгиевны? — изумилась Аня. — Вы хотите сказать «стоял»?
— Нет. Будет стоять. У Людмилы… на сцене. В спектакле, значит, задействован будет, поняла теперь?
— Поняла. Только… — Аня замялась.
— Ну, говори, говори, не ломайся!
