Восемь сантиметров: Воспоминания радистки-разведчицы - Мухина Евдокия Афанасьевна (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗

Настал и наш черед.

Сегодня нас повезли на аэродром. Что там делалось! Никогда еще я не видела столько самолетов одновременно. Один за другим выруливали на взлетную дорожку десятки новеньких Ли-2. Грузились отряды десантников. Тысячи десантников поднялись той ночью в небо Кавказа. В густых сумерках, в синем полусвете маскировочных фонарей в каждую машину грузились бойцы в комбинезонах. С автоматами, с пулеметами, с минометами.

Начальник штаба показал нам наш самолет. Такой же самый новенький Ли-2. Он стоял в стороне — нам лететь после всех; в десанте мы не участвовали. Еще никто не сказал, куда нас выбросят… Но мы чувствовали — наша выброска связана с большим наступлением.

Шесть девушек и столько же молодых парнишек. Нас будто для танцев собрали — парами. К аэродрому поехали засветло. На складе каждый подобрал себе одежду: куртку, сапоги, шапку. Как всегда, все ношеное, латаное. Я выбрала суконный, подбитый ватой пиджак, закуталась в платок, отыскала рукавички. Сапог моего размера не было, опять пришлось обуваться в школьные ботинки. Я взяла попросторнее, намотала портянки. Вдруг увидела замасленную крепкую бечевку. Спросила завскладом:

— Можно, товарищ сержант, я возьму?

— Вешать будешь или вешаться?

Я рассердилась:

— Слушай, дядя, ты возле разведчиков служишь, так?

— Ну и что?

— А то, что веревка — дополнительное оружие. Фрицев буду вязать. Теперь понятно?

Все рассмеялись, и я со всеми. Потому как еще была маленькой и поверить, что кого-нибудь и когда-нибудь свяжу, было невозможно.

Но я уже знала: веревка нужна. Всегда пригодится. Другие разведчики, глядя на меня, тоже стали просить:

— Найдите веревки и нам.

Мы получили по буханке хлеба, по три банки тушенки, по двести граммов кускового сахара, немного сала, спички. Конечно, компас, часы, фонарик. Вооружение такое: две гранаты лимонки, финка и пистолет. По тому, как нам дали на этот раз не крошечные агентурные, а серьезные пистолеты ТТ, мы поняли — выбрасывать будут не в тихое место, не в село к колхозникам, а в боевые порядки войск противника.

…Я начала с того, что летела над Нальчиком в ночь под рождество. Почему выброска десанта и разведчиков-корректировщиков была приурочена к религиозному празднику? Тут был замысел. О нем мы узнали от начальника штаба. Он к нам обратился с короткой речью. Прежде всего поздравил как бойцов Закавказского фронта с тем, что мы открываем новую страницу в наступательных операциях Красной Армии. Он прочитал нам еще не опубликованную сводку Совинформбюро от 24 декабря 1942 года:

Хоть нас было и немного, но мы так гаркнули «ура», что заглушили шум моторов. Нам, молодым разведчикам, еще не приходилось участвовать в наступательных операциях. Начальник штаба сказал, что десант, который мы видим, будет для немцев праздничным сюрпризом. В горах расположены их горнострелковые части, среди которых немало австрийских подразделений.

— Многие немцы, — сказал начштаба, — рядовые да и офицеры тоже в ночь под рождество, в сочельник, втихую будут украшать елочки, молиться, а потом пить и гулять. Пусть помалу, но без этого не обойдутся. На Псхинском и Марухском перевалах держат оборону румынские и австрийские горнострелковые дивизии. Австрийцы поголовно ревностные католики. У них рождество — наиглавнейший праздник. Пусть поприлежней молятся. Наши деды-морозы принесут им щедрые подарки с неба. Такого десанта они еще не видывали. Ну, а вы — вы полетите дальше. Разбросаем вас вокруг Нальчика. От вас будем ждать подробнейших сведений о дислокации и передвижениях противника вокруг города. Когда подойдут наши, переходите на корректировку огня бомбардировочной авиации и дальнобойной артиллерии… — Начштаба предупредил: — В районе Нальчика действует группировка войск фельдмаршала фон Манштейна, в контрразведке опытнейшие специалисты вроде Малышевского, Стефаниуса, Фельдмана. Вам эти имена знать бесполезно. Говорю, чтобы понимали: сети всюду разбросаны, среди населения наверняка действует агентура абвера и гестапо. Но в данной конкретной обстановке мы вам не можем дать явки и не снабжаем аусвайсами, пропусками, так как все население окраин изгнано, многие ютятся в горах, никому оккупанты пропусков не дают, и, как бы ни были точны поддельные аусвайсы, предъявить их — значит вызвать немедленное подозрение. Помните, сколько бы гитлеровцы ни запрещали, местные люди пробираются туда-сюда. Кто ищет топливо, кто стремится отыскать родственников и близких. Если что — говорите: ищу, мол, старика отца, мать, бабушку, сестру, потерявшегося ребенка. Паспорта мы вам выдадим. Наши потрепанные советские паспорта, прописанные на той или другой улице города, но без немецких штампов: слишком мало времени пробыли оккупанты в Нальчике, чтобы проверить каждого жителя и проштамповать его паспорт… Вообще же лучше всего ни с кем не встречаться… Но это уж как повезет. По плану вы должны пробыть на своем участке три-четыре дня, то есть до прихода наших частей…

Разъяснив общие задачи, начштаба каждому дал паспорт, карту его участка и подолгу втолковывал, как себя вести и что делать. Напутствие необходимо, но все мы понимали: если над Нальчиком облака, прицельность получится приблизительная. Хорошо бы не попасть на провода под током, не угодить во вражеские траншеи; на крыши домов спускаться тоже не очень-то приятно.

Обо всем этом, конечно, думали, но ни у одной девушки, ни у одного парня на лице не видно было страха. Потому что праздник. Не рождество, конечно, а наступление.

Уже рассказывала: в самолете мы шутили и веселились. Настроение было бодрое. При этом хочется сказать немного и о нервах. Сколько нам твердили инструкторы а командиры, что нервы надо подчинять себе, не давать им распускаться. Может, и правильно, но никто не научил, как отделить нервы от своей души. А ведь кроме своей личной есть еще и душа общая: народная, армейская, комсомольская. Существует под именем «мы».

Нам начальник штаба читал сводку Совинформбюро, где сказано было, что  н а ш и  войска перешли в наступление. Душа ликовала. Общая наша душа. На аэродроме готовился к вылету десант. В реве моторов слышна была наша мощь. Все это было «мы», огромное, неисчислимое… Улетели, пропали в небе самолеты. «Мы» уменьшилось до небольшой группы разведчиков. Поднялись, полетели, около часа были вместе. А дальше… с каждым человеком, уходящим в черный прямоугольник, «мы» вроде бы уменьшалось… И вот вслед за прыжком раскрылся мой парашют, от самолета отгородили меня тучи. Осталась одна? Нет, настроение потому и держалось бодрое и боевое, что душа не оторвалась от всего, что было  н а ш е, что было «мы». Это-то и держало нервы в кулаке.

Тут не умозрительное рассуждение, а душевное чувство, без которого нет разведчика. Я висела на парашюте и кричала в кромешную тьму:

— Эй вы, фрицы! Катитесь отсюда! Мы наступаем. Мы, мы, мы!

А земли все нет, и нет, и нет…

Вдруг увидела прямо под собой сквозь снежинки сотни перебегающих огоньков. Не знала, что такое, не могла понять, но руки сами собой подтянули левые стропы, и меня отнесло от этих дурацких светлячков, потом ударило о скальный выступ, куда-то потащило. Наполненный воздухом парашют все еще держал. Я уперлась ногами в плоскость и скорей-скорей стала подтаскивать к себе нижние стропы. Так сильно хлопало и шуршало шелковое полотнище, что казалось — слышно кругом на многие километры. Наконец-то мне удалось подмять под себя парашют. Вытащив финку, я обрезала стропы, расстегнула пряжки верхних и нижних креплений. Поскорее скинула рюкзак, выползла из комбинезона: лежа выползала. Комбинезон я туго закрутила в ткань парашюта, защелкнула грудным обхватом и только тогда решилась приподняться и осмотреться.