Земляничный год - Михаляк Катажина (книги хорошего качества txt) 📗
И вот она сидела в машине рядом с ним, на первый взгляд – совершенно спокойная. Только по щекам, не останавливаясь, текли слезы. И она даже не пыталась их вытирать.
– Эва… – начал Анджей и откашлялся, потому что голос отказывался повиноваться ему. – Это… – Он хотел спросить, не Витольд ли отец ребенка, но потом вспомнил, что Эва познакомилась с Витольдом каких-нибудь пару недель назад и, зная принципы, которых она придерживалась… хотя, видимо, не так давно она от этих своих принципов отступила.
– Эвусь… – снова попробовал он: он должен был задать этот вопрос. – Ты… тебя… обидели?
Она бросила на него короткий взгляд и покачала головой.
Анджей вздохнул с облегчением: он нашел и убил бы гада, который посмел дотронуться до его сестренки без ее согласия и обидеть ее.
– Это кто-то, кого я знаю? – продолжал он спрашивать, пытаясь вытащить ее из того состояния апатии, в котором она пребывала.
Но она только еще крепче обхватила себя за плечи и отвернулась к окну.
– Эвушка, – мягко напомнил он, – ты ведь мечтала о ребенке.
При этих его словах она буквально застонала – словно от физической боли.
Да! Мечтала! С детства, всю жизнь она мечтала стать мамой. Счастливой матерью – и счастливой женой. Она мечтала об этом! О теплом, уютном доме, о любящей семье, о муже, детях, собаке и коте. Мечтала, да! Пан К. ребенка не хотел – все говорил, что «еще рано». Ну да – для нее, Эвы, рано. А вот для молоденькой соседки – прямо в аккурат. А потом это «еще рано» превратилось в «уже поздно». И Эва осталась одна – без семьи, без дома и без желанного малыша.
Неужели ей грозит судьба ее матери?!
Одинокая женщина с дочерью на руках, которую «пригрел» вдовец с тремя детьми: кухарка, уборщица, иногда – любовница и всегда – прислуга за все…
И неужели тому комочку, маленькому, который сейчас зрел в ней, в ее утробе, предстояло так настрадаться в жизни, как ей самой?
Ну нет. Ну нет. Она не позволит этому случиться… она не сделает этого ни с собой, ни с ним…
– Слушай… – Это снова был Анджей. Да что ему надо? Почему он не может просто оставить ее в покое?! Проклятый, вонючий, эгоистичный самец – такой же, как все остальные! А он продолжал: – Мы что-нибудь придумаем. Ты только… пожалуйста… не делай ничего плохого… ничего, что нельзя было бы исправить… без моего ведома, ладно? Эва?
Без твоего ведома?!
Да кто ты такой есть, вообще-то говоря, чтобы я тебя слушалась и ставила в известность?! И где ты был, когда я водкой глушила боль и любовь к тебе, а?! Возвращайся к своей Каролине, а меня оставь в покое!
На самом деле она не сказала ни слова.
Они проехали поворот на Жадов, потом свернули к Урли.
Еще совсем чуть-чуть, пару минут – и она будет у себя, в своем милом домике, и там…
А дальше она не знала, что будет делать.
– Эва… если будет нужно… ты, пожалуйста, имей в виду… я готов дать этому ребенку свою фамилию. Я его признаю своим.
Она впервые за все это время прямо взглянула на него.
Он смотрел на дорогу, а на лице у него была написана такая решимость, которая очень не помешала бы сейчас ей самой.
– Только не делай ему… не делай ничего с собой. Ладно, Эвусь?
Эва вытерла глаза дрожащей ладонью.
– Ты что же, готов рискнуть любовью Каролины, беря на себя ответственность за мой грех?!
В ее голосе звучала горькая ирония, но и это было лучше, чем недавнее немое отчаяние.
– Ну какой такой грех-то, слушай! – нервно ответил он. – Мы же не в Средневековье все-таки живем, а в двадцать первом веке. Так ты этого боишься? Осуждения?
Эва снова уставилась в окно.
Про осуждение она пока не думала. Она вообще с того самого момента, как услышала радостный голос врача, могла думать только об одном: что скажет мама?! Как она перенесет это падение дочери? Как перенесет то, что дочь повторяет ее судьбу? Нет, не будет ни криков, ни долгих раздумий – мама скорей всего просто умрет от отчаяния, потому что именно этого она больше всего и боялась с момента рождения Эвы: что ее дочка проживет свою жизнь так, как она сама. Как подстилка у ног нелюбимого и нелюбящего мужчины.
Но…
Как Анджей заметил, сейчас все-таки двадцать первый век. Матери-одиночки существуют сегодня в обществе на тех же правах, как и счастливые замужние дамы. И несчастливые тоже. Справляются. Наверное…
– Ты же не одна, – Анджей схватил ее за плечо и силой повернул лицом к себе. Они стояли у дома. – Ты не утонешь. Не пойдешь на дно. Я не допущу этого. Я тебя люблю как родную сестру и буду заботиться о тебе как о сестре.
Она прикоснулась к его руке и пожала в знак молчаливой благодарности.
– Я справлюсь, – сказала она довольно уверенным голосом.
– Я знаю, Эва, – он улыбнулся с облегчением. – Ты со всем справляешься сама уже много лет. Иногда надо позволить другим позаботиться о тебе. Я, Каролина, твоя мама… Ты не одна – ты помнишь об этом? Тебе не придется в одиночку сражаться с целым миром. Просто скажи.
– Я не знаю, кто это был, – выдавила она из себя страшное признание. – Я пошла на вечеринку, напилась и очнулась в гостиничном номере уже… после. Я даже лица его не помню!
– Значит, все-таки это было насилие! – пробормотал Анджей, сжимая в бессильной ярости кулаки. Так использовать женщину, когда она находится в бессознательном, по сути, состоянии, – это не укладывалось у Анджея в голове! – Когда это было? – В голосе его теперь звучали бешенство и презрение, но, к чести его нужно заметить, презрение не к Эве, а к тому мерзавцу, который это сотворил.
– Неважно, – уклонилась она от ответа. – Важно, что…
– Но он же мог тебя чем-нибудь заразить! – он снова с трудом удержался от крика.
– Нет. Я про-проверилась, – прорыдала она. – Я знаю, знаю, я идиотка, безответственная идиотка, но… я действительно ничего не помню! – и она снова начала тихонько плакать.
– Ладно, оставим это, – Анджей уже говорил спокойно. – Теперь тебе нужно заботиться о себе. У тебя низкий уровень сахара в крови, а это может быть опасно и для тебя, и для ребенка. Нужны лекарства, хорошее питание, полноценный отдых, – он перечислял все это с той же интонацией, что и врач два часа назад. – Эвка, да ты меня слушаешь? – резко оборвал он сам себя, потому что она опять куда-то уплыла. – Ты можешь впасть в диабетическую кому, если не будешь выполнять все рекомендации! Я бы хотел, чтобы с тобой кто-нибудь жил здесь. Может быть…
– Я буду о себе заботиться, – теперь в ее голосе он услышал холод. – И ты не имеешь права никому об этом рассказывать. Никому! А особенно – своей сладкой Каролине, понял? Ты узнал об этом случайно («и слава богу, что узнал!» – подумал про себя Анджей), но не ты сообщишь эту чудную новость миру.
Ну вот – наконец она была самой собой!
– Я сама сделаю это, когда буду готова. А сейчас я куплю себе лекарства, сварю себе бульончик и буду холить и лелеять себя так, как ни одна самая заботливая нянька в мире не справилась бы. А подумаю обо всем этом потом…
– Ты можешь мне обещать?..
– Не буду я тебе ничего обещать! – упрямо ответила она.
Уже входя в калитку, она снова обернулась к нему.
– Спасибо, Анджей, – в ее голосе, однако, не было даже отзвука благодарности. – За твое предложение признать ребенка своим. Это было очень великодушно с твоей стороны.
Почему-то это прозвучало как пощечина.
Эва осталась одна. Наедине с невеселыми мыслями…
Итак, она беременна.
Да нет, не может этого быть! Как она могла?..
Неожиданно до нее дошли слова Анджея: «Ведь ты мечтала о ребенке. Ты справишься. Ты не одна!»
И она улыбнулась.
А еще это его дурацкое предложение.
Да какой нормальный мужчина хотел бы стать отцом чужого ребенка?! При этом, разумеется, не любя его мать?
Эва покачала головой.
Снова слабая, несмелая улыбка тронула ее губы.
А ведь это правда: она хотела малыша больше всего на свете, даже, наверное, больше, чем собственный дом. И теперь у нее и домик есть… и – под сердцем она носит ребенка…
