VIP значит вампир (Трилогия) - Набокова Юлия (книги регистрация онлайн .txt) 📗
— Да пей же! — в отчаянии повторяет чей–то знакомый голос, и я понимаю, что жар — лишь тепло источника, который, истекая рубиновой влагой, сочится сквозь мои пальцы. В этом источнике — спасение от холода, который пожирает меня изнутри, подбираясь к самому сердцу. И я больше не сопротивляюсь желанию, припадаю к источнику голодным ртом, жадно глотаю солоноватую на вкус жидкость, чувствуя, как с каждым глотком отогревается тело и возвращается чувствительность. Метели перед глазами больше нет. Ее вытесняет густой красный туман.
Я брела по пустыне. Красное солнце висело над верхушками далеких песчаных барханов, немилосердно паля. Злой ветер с глумливым свистом бросал в лицо пригоршни колких песчинок. Раскаленный воздух можно было пить как чай. Губы растрескались от жара, как сухая почва под ногами. Еще шаг — и ноги увязли в горячем плотном песке, я оказалась в самом центре песчаной реки, которая вдруг воронкой закрутилась вокруг меня, норовя утащить на дно. Уйдя в песок по пояс, я закричала — пронзительно, безнадежно, понимая, что никто не придет на помощь, что мне суждено быть заживо погребенной в песке и из века в век слышать его вкрадчивый шепот, пока я сама не превращусь в пригоршню песчинок. И быть может, когда–нибудь заблудившийся морской ветер подхватит меня на своих легких крылах и унесет далеко–далеко, в лазурную даль, где воздух дышит свежестью и прохладой…
Песчаная воронка смерчем поднялась вверх, отрезала меня от мира, оставив лишь окошко над головой, в котором виднелось желтое, как выцветший на жгучем солнце лист, небо, а я сама стремительно тонула в горячем песке.
— Держись!
Внезапно в окошке над головой возникло родное лицо. Из последних сил преодолевая сопротивление песка, я бросила тело вверх, ухватившись за протянутую руку, и ощутила восторг полета. Когда я очутилась наверху, воронка у моих ног с хлопком исчезла. Но желтое небо вдруг низверглось вниз песчаным дождем. Мой спаситель стянул с себя кожаную куртку, зонтом раскрыл ее над головой и привлек меня к себе. Чувствуя непреодолимую жажду, я привстала на цыпочки и припала сухими губами к его обветренным в окружении иголок щетины губам. Его дыхание было освежающим, как родниковая вода, и опьяняющим, как шампанское на голодный желудок, оно наполняло меня счастьем, как вода наполняет пустую вазу, и вот уже это счастье готово перелиться через край. А какими нетерпеливыми и ненасытными оказались его губы! Словно был только этот миг накануне апокалипсиса. Словно не будет больше возможности выразить свою любовь и желание. Словно в следующую минуту мы можем погибнуть. Или проснуться.
— Проснулась!
Контраст между экзотическим пейзажем пустыни и привычным номером гостиницы был так велик, что я сомкнула веки, стремясь вновь перенестись в опасный зной пустыни и продолжить прерванный поцелуй.
— Жанна! — окликнул меня любимый голос, и я невольно потянулась на его зов, моля о поцелуе. Но в следующий миг реальность оглушила меня пронзительным автомобильным гудком за окном, я окончательно проснулась и вскочила на постели, по кусочкам собирая явь.
Вот люкс для новобрачных. Вот Вацлав, до него рукой подать. Замер на краю кровати, не сводя с меня своего гипнотического взгляда, и словно читает обрывки моего сна. Только этого не хватало! А вот я, совершенно обнаженная под одеялом, которое сползло с моей груди, почти полностью ее оголив. За миг до неминуемой катастрофы я торопливо цапнула одеяло и натянула его по самую шею. Для верности еще и под ним прикрыла грудь рукой.
— Зачем ты меня раздел? — с возмущением спросила я.
Ресницы Вацлава растерянно дрогнули. Судя по всему, он ожидал чего угодно, но только не этого вопроса.
— Это единственное, что тебя беспокоит? — прозвучало в ответ.
— А что, — я насторожилась, — должно быть еще что–то? Ты воспользовался моей беспомощностью? Трижды?
От этого предположения у Вацлава на скулах заиграли желваки. Он стремительно поднялся с кровати и отступил назад, словно желая оказаться как можно дальше от меня.
— Вспоминай, — тихо сказал он. — Мы ехали в машине, мы были на мосту, помнишь?
Воспоминания обрушились на меня ушатом ледяной воды, и меня всю передернуло от холода. Арктический мороз, пробирающий до нитки, мокрая одежда, прилипшая к телу, лед по венам…
Вацлав быстрее ветра сделал шаг ко мне, сминая расстояние между нами, как гофрированную бумагу, и его руки успокаивающе легли мне на плечи.
— Все позади, — зашептал он, укутывая меня во второе одеяло, которое лежало сбоку. Вероятно, я сбросила его во время сна.
При мысли о том, сколько времени Вацлав провел у моей постели, заботливо накрывая меня сбившимся одеялом, меня затопила нежность. Понятно, почему я спала обнаженной — моя одежда вымокла до нитки и, должно быть, пришла в полную негодность.
— Все кончилось, — успокаивающе повторял он.
А потом его губы как–то сами собой коснулись моего виска, и меня захлестнуло острым, неодолимым желанием. Я повернула лицо, мечтая ощутить их жар на своей коже. Вацлав не стал медлить. Его теплые губы порывисто накрыли мои, и это было в сто крат лучше всех снов и видений, потому что происходило по–настоящему. Я столько мечтала об этом поцелуе, столько представляла себе его, что едва не потеряла сознание от счастья. Пусть этот поцелуй не был первым — первым стал тот поцелуй в подвале, где меня держали парижские Гончие в ожидании суда. Но тогда в нем не было ничего похожего на робость и нежность первого касания губ. Тот поцелуй был концентратом отчаяния, горечи и надежды, моей исповедью в невиновности и обещанием Вацлава спасти меня. Тогда мы целовались как в первый и в последний раз. Потому что следующего могло уже не быть. Потому что смерть уже заявила на меня свои права, и даже Вацлав тогда не был уверен в том, что ему удастся одержать победу в этом поединке.
Теперь же поцелуй был обоюдным признанием, которое давно жгло губы. Лаской, от которой за спиной разворачивались крылья. Обещанием счастья, от которого кровь в венах бурлила пузырьками лимонада. Клятвой в вечной любви, в сто крат более сильной, чем те, которые обычно дают люди у алтаря. С каждым глотком я впускала Вацлава в себя все глубже. Его дыхание наполняло мои легкие, его волнение проникало в мою кровь, его страсть затуманивала мой разум. Это был уже не случайный поцелуй, после которого можно неловко отстраниться и сделать вид, что ничего не было, что это просто минутное помешательство. Это был поцелуй, с которого начался новый отсчет времени. Того, в котором мы с Вацлавом были вместе.
Желание, которое поцелуи уже не утоляли, а только разжигали, поднималось во мне горячей волной. Одеяла между нами и одежда на Вацлаве сделались досадным препятствием, которое следовало немедленно устранить. Как я мечтала сейчас коснуться его кожи, открыть для себя его тело, с дотошностью первооткрывателя исследовать все его впадинки, родинки, шрамы, запомнить их рельеф, попробовать на вкус, оставить едва заметную метку своих зубов или ногтей, предупреждающих: «Осторожно: мое!»
Не прерывая поцелуя, я завозилась под верхним одеялом, которое сковывало мои движения и не давало обнять Вацлава. И Вацлав, угадав мое желание, скинул его с плеч. Его руки заскользили по моей обнаженной спине, и от этой откровенной ласки, о которой еще накануне я могла только мечтать, с моих губ сорвался тихий стон. Теперь нас разделяло только одно одеяло, которое я продолжала придерживать одной рукой на груди, другой обвив шею Вацлава. А потом, осмелев под его жаркими ласками, я прижалась к нему грудью и обняла второй рукой. Теперь одеяло удерживало только то, что наши тела оказались тесно прижаты друг к другу. А мои руки, торопливо комкая ткань мужского джемпера, уже спешили осуществить задуманное и скользили по спине Вацлава, дотошно исследуя каждый сантиметр кожи, как это уже вовсю делали пальцы Гончего с моим телом. Каждое прикосновение — удар тока, каждый поцелуй — полет в облаках, каждый взгляд — вспышка молнии.
— Ты меня простишь, если я воспользуюсь твоей беспомощностью? — хрипло пробормотал Вацлав, опрокидывая меня на спину.
