Зеркало для героев - Гелприн Майкл (читать книги .txt) 📗
5
– Последняя цифра, Сонаи, – сказал голос Ваджарата. – Я рассчитал лабиринт. Ты отгадала все загадки. Молодец, девочка моя. Молодец.
Сонаи ступила на широкую ступень у арки дворца. Ухватилась за резной камень, чтобы не упасть, прижалась к нему горячим лбом, тяжело дыша.
– Спасибо, – сказала она тихо. – За все тебе спасибо, мой хороший.
Никто не ответил. Сонаи обернулась – не было ни Ваджарата, ни каменных квадратов, ни двора, окруженного высокими белыми стенами. Прямо у ступени стояло море, вода чуть рябила, в глубине виднелись камни разного размера, все сплошь тигровый глаз.
Хромая и морщась, Сонаи вошла во дворец.
Под потолком тронного зала летали птицы, высокие колонны были покрыты изысканной резьбой – звери, люди, планеты, созвездия, цветы, рыбы и космические корабли.
Гранит пола был нежного светло-серого оттенка, геолог Шестнадцатой колониальной экспедиции Сонаи знала – это значит, что в камне преобладает плагиоклаз, а полевого шпата почти совсем нет.
Она добралась до середины зала и усмехнулась – низкий трон был полностью вырезан из фиолетового топаза. Сонаи села, положила уставшие руки на подлокотники.
– Я пришла, Алияр, – сказала она. – Пришла за тобой.
И она положила в рот и проглотила последний камень, самый драгоценный, цвета ее глаз.
Они сидели вокруг большого овального стола, все сорок пять выживших после столкновения с астероидом членов экипажа. Капитан Фатимата, месяц назад – первый лейтенант, мрачно смотрела на заживающую культю своей правой руки, ее черная кожа блестела от пота.
– Какой у нас выбор? – спросила она. – Я бы сама легла и подключилась. Но в гребаной капсуле второго навигатора выставлена гребаная биометрия, а настройки не поменять, пока гребаный Алияр намертво сцеплен с гребаной Махиной. Поэтому пойти в тот гребаный мир за Алияром может только один из вас восьми, – она повела культей, очерчивая группу напротив.
– Я пас, – быстро сказал Джеймс, техник. – Ты, кэп, не представляешь, каково там. Рождаешься бестолковым. Память не удержать, все на куски распадается. Живешь там, живешь, годам к тридцати только вспоминать начинаешь. А у Алияра там – пятнадцать степеней защиты. А память ускользает… В первый раз, помните, я девяносто три часа в капсуле провел? Я за это время прожил семьдесят пять лет, каждый день помню, и смерть от разрыва сердца помню хорошо. Оно у меня и здесь теперь побаливает.
– Все с твоим сердцем нормально, – отмахнулся врач Илья. – Я же тебе диагностику прогнал.
– А психосоматика? – не унимался Джеймс.
Фатимата вздохнула.
– У нас все меньше времени. Резерва систем хватит еще на две недели, потом ситуация из критической станет безнадежной. Майк?
Майк, биохимик, покачал головой.
– В прошлый раз мне за украденную лошадь руки по локоть отрубили и сбросили с пирса в море. Там у них такие… типа акул… Видите, руки теперь трясутся? Алияр все Шекспира цитирует, а в подсознании – совсем средневековый.
– Шекспир тоже средневековый, – отмахнулась Фатимата.
– Если соблюдать правила мира и быть в нем хорошим, добрым человеком, ничего такого не случится, – тихо сказала Сонаи.
Джеймс покачал головой, Майк хмыкнул.
– Ты, Сонаи, диснеевских сказок насмотрелась. Или болливудских фильмов. Запеваешь песню, к тебе выбегают зайчики, слонята, триста человек подтанцовки. И все в мире исправляется силою добра.
– Ты была нестабильна после… Ваджарата, – сказала капитан, глядя Сонаи в глаза. – Но времени все меньше, Сонаи. Если ты готова попробовать – пойдем, прямо сейчас.
Крыша над ложем Алияра разрушилась сотни лет назад. В дыры хлестал дождь, светило солнце, залетали птицы и насекомые. В углу комнаты пустело старое осиное гнездо, в пыли тут и там виднелась скорлупа ласточкиных яиц.
Сонаи шагнула к возвышению, на котором неподвижно лежал спящий человек.
– Алияр, – сказала Сонаи, – Алияр, я пришла за тобой. Мне пришлось прожить тридцать пять лет и заново собрать себя, чтобы прийти за тобой…
– Алияр, – сказала Сонаи, – Я понимаю, почему ты не просыпаешься, Алияр. Ты знаешь, что совершил ошибку и что из-за этого случилось. Знаешь, сколько людей погибло, и кто. Знаешь, что, открыв глаза, ты должен будешь начать с этим жить, посмотреть в глаза тем, кто остался…
– Ты нужен нам, очень нужен, Алияр, – сказала Сонаи. – Шестьсот пятьдесят четыре человека в криосне никогда не проснутся, если не проснешься ты. Не увидят восход над Гамлетом. «Быть или не быть», Алияр. У них кончается время, а планета уже так близко, рукой подать…
Сонаи склонилась над Алияром. Его смуглое лицо было истощено, черты заострились. Из-под закрытых век сочились медленные слезы.
– Я прощаю тебя, Алияр, – сказала Сонаи. – За себя, за Ваджарата, за живых и за мертвых, за спящих и проснувшихся. Отпусти свою вину, Алияр.
Она нежно провела рукой по его лицу, взяла за волосы, запрокинула его голову и поцеловала в запекшиеся губы.
Они пахли пустыней, морем, солнечным ветром в серебряных парусах, смертью, горящим пластиком, космической пылью и слезами.
Губы дрогнули, отвечая.
Алияр проснулся.
Молча, рука об руку, Сонаи и Алияр вышли на балкон башни.
Мир лежал перед ними – огромный, но полностью видимый, как будто дворец стоял на дне гигантской чаши, а на ее уходящих вверх стенках вылеплены были равнины, горы, реки, города, бескрайние океаны. Устремив взгляд в любую точку, сколь угодно далеко, можно было ее отчетливо увидеть, словно место это приближалось к дворцу.
Сонаи видела, что все обитатели мира остановились и смотрят сейчас на них.
Из глубины Внешнего моря всплыли русалки – от самых маленьких до огромных – и их королева, прекрасная лицом и грудью, размером с синего кита. В ее короне сияла белая жемчужина, зеленые глаза смотрели требовательно, по щекам струились слезы.
Из шахт вышли коренастые чернокожие гномы, они стояли плечом к плечу. Некоторые держали в руках тяжелые самоцветы, еще не сияющие, не очищенные от породы.
Подняв морды вверх, в лесах и на равнинах покорно ждали звери – лисы, медведи, олени с россыпью солнечных пятен на шкуре, красные белки со светящимимся глазами, лохматые мамонты с мощными бивнями, вараны с радужной чешуей и серые крокодилы с умным и недобрым взглядом.
Люди. Все люди мира смотрели на них – молча, уронив руки, медленно дыша. Взрослые и маленькие, в городах, деревнях, поселках, хижинах в горах, больные и здоровые, очень счастливые и ужасно несчастные – все они ждали, как решится судьба мира. Сотни тысяч сознаний, воспоминаний, надежд.
Сонаи увидела маму – она обнимала за плечи все еще не родившую Немали, та поддерживала живот обеими руками. Слепые глаза Решми, затянутые белесой пленкой катаракты, смотрели прямо в душу Сонаи.
– Хороший получился мир, – сказал Алияр и взял Сонаи за руку. – Живой. Жаль его. Жаль, что он спонтанно возник из нашей катастрофы и будущего у него нет…
– Возможно, наш мир тоже возник из катастрофы, – задумчиво пробормотала Сонаи. – И вселенная начала расширяться, в ней пошло время и материя собралась в планеты. А потом зародилась жизнь и существа стали пожирать и любить друг друга. Обрели разум. Люди научились смеяться и плакать, откопали кости динозавров и постигли шесть доказательств бытия Творца…
– Семь, – поправил Алияр.
– Без разницы. А потом в том мире родились мы… Что если творец нашего мире тоже однажды проснется и перестанет видеть его во сне? Окинет взглядом, пожмет плечами: «жалко», и шагнет обратно в свой, который тоже кому-то снится?
Алияр вздохнул, нежно отвел с ее лица прядь тяжелых темных волос, провел пальцем по губам.
– Говори, – сказал он. – Я сделаю, как ты скажешь.
– Сколько процентов Махины задействует этот мир?
– Полтора, – сказал Алияр, прищурившись. – Плюс оператор. Он, то есть я – процессор, ядро.
