Хроники Потусторонья: Проект (СИ) - Хомутинников Юлиан "sirrum" (бесплатные серии книг txt) 📗
— То есть как это — «наблюдение не выявило»? — удивился я. — А чем тогда он может быть нам интересен? Почему ты думаешь, что он потенциальный Претендент?
— Дело в том, Милорд, что Аналитический Отдел не смог обнаружить почти никаких данных относительно родителей мальчика, — терпеливо пояснила Кошка.
— И что с того?
— Следы его вероятной матери отмечены лишь единожды, в районе города Мытищи Московской области. Что же касается отца…
— …То его не было вовсе, — вдруг сказал я. Кажется, подобное я уже где-то слышал. Вспомнить бы ещё, где.
— О нём нет никаких свидетельств, даже воспоминаний, даже следов. Ничего. Я очень сожалею, Милорд, но Аналитический Отдел не может предоставить вам никакой информации по этому человеку…
— …Если только он был человеком, — закончил я.
— Сожалею, Милорд, но подобные случаи нам также не известны, — Кошка-аналитик покачала головой.
— Ничего удивительного. Если подобные случаи и были, то о них едва ли известно кому-то, кроме, скажем так, непосредственных участников подобной, э-э, связи. Кто знает, тот молчит, как говорится.
Кошка-аналитик встала и поклонилась в пояс.
— Мне очень жаль, Милорд. Я слышала о вашем миролюдском сыне…
— Да, Пушистая, мне тоже жаль, — я потрепал Кошку по голове. — Но что уж тут поделать-то… Так, что у нас со временем? Думаю, наиболее оптимальным временем контакта будет именно эта его стычка со скинами. Сколько сейчас по миролюдскому?
— 05 часов 49 минут 49 секунд 14 июля 2006 года, Милорд.
— Хорошо. Значит, у меня на всё про всё…
— 13 часов 23 минуты 35 секунд, Милорд. Но мы ведь можем отправить вас в нужный временной отрезок в пределах миролюдских суток, — несколько озадачено сказала Кошка. Я рассмеялся:
— И правда, прости. Я ещё не отучился мыслить человеческими категориями.
— Всё в порядке, Милорд, я понимаю. Сколько — двадцать восемь миролюдских лет? — Кошка-аналитик покачала головой. — Мне трудно это представить, Милорд, хоть я и Кошка.
— Угу, пожил так пожил. Ладно. Где мы можем расположиться?
— Там есть скамейки, Милорд.
— Ну да, скамейки. А что посторонние? Вмешаться могут?
— Вероятность — 23%. Но мы можем выслать отряд Спецназа для изоляции области.
— Спецназ, да? — я задумчиво почесал шлем. — Ладно, пусть будет Спецназ. Но только на крайний случай! На сколько процентов снизится вероятность вмешательства?
— На 22%, Милорд.
— Превосходно. В таком случае начало операции «Второй Претендент» назначаю на 18 часов 20 минут 00 секунд по миролюдскому. Спецназ должен быть на позициях. Мы с Валентином будем здесь, — я ткнул пальцем в карту. Сколько там, метров пять?
— Шесть, Милорд.
— Хорошо, пускай шесть. Спецназ сидит тихо и не высовывается. Первая фаза — это когда они начинают его бить. Мы ждём, — слышишь, Валя? Это я тебе в первую очередь говорю, потому что ты ещё слишком человек, можешь среагировать раньше времени.
Валентин мой всё это время сидел, лицом уподобившись белизне окружавшего его пространства. А может, это и правда освещение такое?
— Да я, Герман Сергеевич… В смысле, Лорд Гермес…
— Так. Ты мне это брось, — я погрозил ему пальцем. — Я тебе дам «Лорд Гермес». Я тебе что, чужой, что ли? Смотри, обижусь.
Глядя на эту обалдевшую физиономию, не рассмеяться было сложно.
— Называй, как привык, Валь. А «Лордом Гермесом» я для тебя буду на официальных собраниях, — если они у нас будут, конечно.
— Хорошо, Герман Сергеевич, — он улыбнулся. — Я что хотел сказать: куда мне к ним рыпаться? Никогда не был ни силачом, ни храбрецом.
— Так это ты, Валькинштейн, человеком был, а не Духом… — я вздохнул. — Ладно, мессидж ясен. Теперь дальше. Тебя жизненные показатели смотреть учили?
— Ага! — радостно воскликнул Валя. Довольный юный Дух — что за славное зрелище?
— Вот и ладушки. Будешь отслеживать жизненные показатели у нашего Претендента. Когда дойдут до критических значений, ты мне говоришь, или просто киваешь. И тогда уже операция вступает во вторую фазу, в которой Лорд Гермес осуществляет возмездие и приводит операцию к торжеству справедливости и добродетели, а парня — к Истоку.
Валентин поёжился — я заметил. Вспомнил, болезный, каково это — умирать. А что поделать? В современных реалиях это единственный способ обратить человека в Духа. Конечно, можно ему сначала всё рассказать, спросить, не хочет ли он стать Духом, а уже потом думать, как его угробить, чтобы не нарушать ни миролюдских законов, ни Закона Духов, но всё это довольно неудобно. А тут как раз случай подходящий.
— Да ты не переживай, Валёк. И потом: чем он лучше нас с тобой? Я про твоё дело в газете читал, кстати. Ну и навёл ты там шороху своим способом ухода в Вечность, доложу я тебе. Впрочем, думаю, и от меня резонансик остался… Но это неважно. А знаешь, почему? Потому что есть, как говорится, такая профессия — Родину защищать, чем бы эта Родина ни была… Тем более, если цель Искажённого — Исток, то Миролюдью грозит та же опасность, что и Потусторонью, потому что эти Миры друг с другом связаны. Так-то. Тебе космологию ещё не преподавали?
— Немного…
— Ну ничего, ещё успеешь разобраться.
Кошка-аналитик вежливо кашлянула.
— Что у тебя? — спросил я.
— Спецназ докладывает о готовности. Ждут только вашего сигнала, Милорд.
— Да? Ну тогда пусть выступают. Чего тянуть-то? Валентин, готов?
— Да, Герман Сергеич!
— Отлично. Итак, операция «Второй Претендент» началась!
Уже пропадая из пространства Аналитического Отдела, я успел подумать о том, что быть нечеловеком, в сущности, не так уж и плохо. А как было бы здорово, обладай я подобными способностями (и ресурсами!) во время работы в милиции!
Впрочем, эту мысль я додумывал, уже сидя на скамейке в сквере на Тургеневской площади.
…
Казалось, здесь ничего не изменилось с девяностых годов, с эпохи моего незабываемого второго брака. Даже пресловутый «Макдоналдс» на Мясницкой, по-моему, тогда уже был. Изменилось лишь восприятие: в те годы пресловутый «фастфуд» был по-настоящему модной темой: люди не жалели ни времени на очереди, ни денег на бургеры и колу.
Скины тогда, впрочем, тоже были. И это тоже была своего рода мода: те же гопники, но со стилем и идеей. Только в отличие от Америки, роль мишеней играли не негры, а выходцы из бывших южных республик.
Наш-то паренёк — вон он, идёт себе, — не афроамериканец и не северокавказец, но тоже довольно черняв благодаря своей итальянской крови, а оттого для «пятёрки» бритоголовых он — желанная и «законная» добыча.
Кроме этих шестерых (и нас с Валей) в скверике никого нет. Я смотрю на часы и думаю: хорошо, что я решил надеть их сегодня (то есть уже вчера), пусть и ехал прыгать с крыши. Граница между жизнью, прерванной полётом на Шипиловской, 13, и нынешним состоянием (когда вроде бы жив, вроде бы человек, а в то же время и не пойми кто, что и почему) практически не ощутима, — если только она вообще есть. Так странно быть живым мертвецом. Так странно помнить о своей смерти, будучи живым. Так странно быть нечеловеком в человеческой шкуре. Как просто было не помнить о своей истинной сущности, и как трудно вновь принять её теперь…
До стычки остаются секунды.
Они уже заметили его, и на их лицах уже появились презрительные усмешки. Он их тоже заметил, но на его лице не отразилось ничего. Интересный парень. Обычный человек в такой ситуации моментально выстраивает простейшую причинно-следственную связь, понимая, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами, как у классиков. Далее обычный человек пугается, и этот естественный, животный страх сохраняет ему жизнь. Секунды, упущенные нашим Претендентом, могли бы его спасти, если бы он заранее выбрал другой путь, или попросту развернулся и побежал назад, — к метро, например, или ещё куда-нибудь.
