Гонки на выживание - Норман Хилари (прочитать книгу TXT) 📗
– Анна! Ты сама не знаешь, что говоришь…
– Прекрасно знаю, – заявила она. – Повторяю в третий раз: все очень просто и вполне разумно. – В ее взгляде светилась сама невинность. – Ты ведь не станешь отрицать, Роберто, что наш сын был обольщен твоей мечтой! С самого начала речь шла о твоей мечте, а не его собственной. И ты не станешь отрицать, что именно тебе придется за это расплачиваться. Мне очень жаль, мой дорогой, но, согласись, лучшего способа я придумать не могла. Возможно, ты решишь, что для тебя это ничего не значит, что ты обойдешься без меня… – Ты хочешь сказать, что оставишь меня, если Андреас не поедет в университет?
– Нет, я никогда не оставлю тебя, Роберто, ты мой муж. – Анна встала, глядя на него сверху вниз. – Просто я больше не буду спать с тобой.
Роберто почувствовал в сердце ледяной холод. Его Анна, которую он так любил, стояла перед ним, готовая с холодной решимостью разрушить все, что было ему дорого.
– Анна, – он вылез из постели и взял ее за руку, – я понимаю, ты очень расстроена… Тебе кажется, что ты действительно способна…
– Поверь мне, – возразила она. – Поверь мне, все так и будет.
Разум покинул его, сменившись вспышкой безудержного гнева.
– Чтоб тебе гореть в аду, Анна! Будь ты проклята за такие слова! Неужели ты не способна примириться с мыслью о том, что мы воспитали сына, наделенного собственной волей и собственным умом? Ты же его мать! Я бы понял, если бы ты разрыдалась, если бы сказала, что боишься за его жизнь, что ты на все готова, лишь бы его остановить, я бы понял, если бы ты меня умоляла помочь тебе! – Он почувствовал, что слезы наворачиваются ему на глаза. – Думаешь, я не боюсь за него, Анна? Думаешь, я так твердо уверен в своей правоте? Я люблю своего сына, он моя плоть и кровь!
Звук, вырвавшийся из груди у Анны, напоминал шипение разъяренной кошки.
– Как ты смеешь так говорить? Как ты можешь утверждать, что любишь его, когда сам толкаешь его на смерть? Когда он был еще ребенком, ты кормил его с ложечки машинным маслом!
– Но сейчас он уже взрослый, Анна, он не ребенок! Он одержим честолюбивой мечтой, и я признаю, что, возможно, именно я заронил в него эту искру, но я ничего не мог поделать! – Роберто схватил жену за плечи и встряхнул ее. – Ты могла бы это остановить, Анна, но нет, ты предпочла отдалиться от нас с сыном, ты стояла в стороне и холодно наблюдала…
– Отпусти меня, Роберто…
– Нет! – Он весь дрожал с головы до ног. – Ты камень, а не женщина! И мало тебе было лишить меня твоего сердца, так теперь ты еще угрожаешь отнять и свое тело!
– Ты всегда можешь меня изнасиловать!
С воплем Роберто отбросил ее от себя, и она упала на кровать, глядя на него расширенными от потрясения глазами.
– Ты дура, Анна, лицемерная дура! Сказать мне такое после всех лет, прожитых вместе! Разве я хоть раз за все это время причинил тебе боль? – Он начал метаться взад-вперед по комнате. – Ты была моей целомудренной невестой, я любил тебя, преклонялся перед твоей добродетельной скромностью, я понимал, как трудно тебе открыть свои чувства, но, боже милостивый, неужели даже сейчас, двадцать лет спустя, ты должна пускать в ход это оружие?
Она вдруг зарыдала, испустила жуткий, пронзительный вопль, вырвавшийся из самого сердца, и Роберто бросился к ней, опустился на колени у постели. Весь его гнев смыло волной жалости.
– Мы забудем эту ночь, забудем все, что ты сказала… Мы поговорим все вместе, ты сможешь объяснить Андреасу…
– Нет! Нет, Роберто. – Лицо Анны скривилось, ее губы дергались. – Я говорила всерьез. Я люблю тебя, но поступлю так, как сказала. Если ты не можешь убедить Андреаса, что он должен ехать учиться в Женеву, тогда я…
– Анна! Зачем ты меня мучаешь?
– Разве я тебя мучаю, Роберто? Разве я мучаю тебя? – повторила она тихо и печально. – А я-то думала, что мучаю только себя одну. – Анна беспомощно пожала плечами. – Я ведь многого не прошу, Роберто. Я только хочу, чтобы наш сын поступил в университет, как обещал. – Ее плечи устало поникли. – Это зависит от тебя, я тут бессильна.
В своем номере этажом выше Андреас налил еще один бокал шампанского той самой юной девице с золотистыми волосами, что улыбалась ему в ресторане.
– Твои родители знают, что ты здесь? – спросил он, поглаживая ее по плечу.
– Конечно, нет. Они думают, что я с Люсией в нашей комнате. Не беспокойся. – Девушка засмеялась. – Мы с сестрой всегда покрываем друг дружку.
– Еще шампанского?
– Знаешь, я и без выпивки нахожу тебя неотразимым. – Она поставила свой бокал, придвинулась к нему поближе и обхватила его лицо ладонями. – Ты удивительно хорош собой.
С этими словами она поцеловала его в губы долгим, но легким, дразнящим поцелуем, едва касаясь его рта.
– Погоди. – Андреас тоже поставил бокал, окунул пальцы в шампанское и нанес холодную жидкость на ее губы, а потом слизнул. – Так интереснее, чем просто пить.
Ее губы раскрылись, слились с его губами, маленький дерзкий язычок быстрым движением проник к нему в рот. Он завел руки ей за спину и начал возиться с «молнией».
– Давай я тебе помогу. Вот так, сними с меня кожуру… как с банана… – Она захихикала, и ее карие глаза заблестели.
Лифчика на ней не было, только крошечные шелковые трусики, ее тело оказалось упругим и загорелым, кожа туго, как барабан, обтягивала маленькие округлые груди и плоский живот. Она отбросила платье вместе с трусиками, потом подняла ноги, одну за другой, расстегнула резинки и, аккуратно скатывая трубочкой, сняла чулки.
– Теперь твоя очередь, – сказала она. – Я хочу увидеть тебя голым.
Он охотно подчинился и торопливо разделся, побросав одежду на ковер.
– Как ты красив, – прошептала она. – Я с тебя глаз не сводила во время обеда.
– А я думал, ты стесняешься, – засмеялся он и неуклюже попытался схватить ее, но она ускользнула.
– Ты слишком нетерпелив.
Андреас поймал ее, поцеловал глубоко и страстно, чувствуя прилив неведомой ему самому прежде силы. Никогда раньше он не чувствовал себя таким возбужденным и в то же время ощущал в себе удивительное самообладание. И дело было даже не в этой девушке, хотя она была прелестна и соблазнительна: его преобразила гонка, Гран-при в Монце. И еще ссора за обеденным столом. Ему тяжко дался разрыв с матерью, но то, что он ей сказал, назревало уже давно, и как только нужные слова были произнесены, у него стало легче на душе. Так хорошо он себя не чувствовал вот уже много месяцев.
15
В мае 1952 года, через неделю после дня его рождения (официально двадцать пятого, а на самом деле двадцать первого), Даниэлю Зильберштейну было предоставлено американское гражданство.
Он не думал, что это событие произведет на него такое огромное впечатление. Но по дороге на встречу с Леоном, Сарой и Роли, чтобы отпраздновать получение гражданства в ресторане Леона, он понял, что счастлив, по-настоящему счастлив!
Проезжая по 44-й улице, Даниэль увидел отель «Алгонкуин» и решил, что заслуживает выпивки, частного тоста наедине с собой перед встречей с друзьями. Кто еще мог разделить с ним эту радость, кто мог понять, что он чувствует, когда даже он сам не вполне понимал себя до этой минуты?
Он сразу же направился в маленький, уютный бар и заказал шампанское.
Даниэль откинулся на стуле, разглядывая посетителей. Боже, как он любил Нью-Йорк! Его безумную роскошь, неотделимую от чудовищной нищеты, его обитателей, способных использовать любой счастливый шанс, чтобы перебросить веревочные лестницы оптимизма через весь город, из трущоб до Пятой авеню, и взобраться по ним, как сделал и он сам. Нью-Йорк был городом бетона, стекла и стали, но он напоминал живое, дышащее животное, сознающее свою важность и неповторимость, он волновал Даниэля до глубины души. Потягивая шампанское, Даниэль погрузился в воспоминания.
Положив драгоценности матери в сейфовую ячейку банка «Чейз Манхэттен», где он открыл счет на свои первые двадцать пять долларов, Даниэль поначалу устроился в сырой однокомнатной квартирке, неподалеку от ресторана, в котором нашел работу.
