Тайна любви - Гейнце Николай Эдуардович (читать книги полные txt) 📗
В молодой женщине таилась потребность общения, потребность поделиться мыслями и чувствами с другим живым существом, а потому весьма естественно, что первая встречная женщина, с виду не оставлявшая желать ничего в смысле приличия, сумела войти в доверие одинокой, оставленной мужем молодой дамочки.
Честная по натуре графиня Конкордия и на всех других людей смотрела сквозь призму своего внутреннего я, пока, конечно, не наступило явного разочарования, как было с ней в роковую ночь в ресторане Кюба.
Хитрая и осторожная Надежда Николаевна не давала повода к этому разочарованию, и сердце графини, созданное для привязанности и любви, открылось, как цветок под влиянием тепла, что задело, что это тепло не было солнечным, а лишь искусственным теплом оранжереи.
Теплота отношений к графине со стороны г-жи Ботт была действительно искусственная теплота оранжереи, хотя Конкордия Васильевна и не подозревала, что между ней и ее старшей подругой не существовало взаимности чувств, что Надежда Николаевна была по натуре холодной, расчетливой эгоисткой.
Вся жизнь ее была сплошным сухим расчетом, и самый выход в замужество, с места гувернантки в доме родственников ее теперешнего мужа, был искусно подготовленной ею коммерческой сделкой.
Графиня Конкордия в своей детской наивности и не подозревала возможности существования таких людей.
Она с наслаждением открывала своей новой подруге свою наболевшую душу.
Надежда Николаевна слушала внимательно, насторожившись.
Для нее не было ничего бесполезного, ничего такого, чем она бы пренебрегала.
К чему послужит ей доверие графини она сама еще не знала, но была уверена, что рано или поздно она извлечет из него пользу.
Таким образом, она узнала во всех подробностях отношения между графом и графиней.
Граф, по словам Конкордии Васильевны, был неисправимый ловелас, а, следовательно, для нее потерянный навсегда.
Надежда Николаевна искренно выражала свое сочувствие молодой женщине, хотя внутренно решила, что графиня страдает не от любви к мужу, а от оскорбленного самолюбия.
«Это надо принять к сведению, — сказала она себе. — Это несомненно! Какая такая любовь в браке, подобном их браку, через несколько месяцев после первого знакомства».
XIV. Разлука
В Киеве Белавины действительно пробыли около полутора месяцев.
Это было понятно со стороны графини и ее тетки, но граф, живший по наружности жизнью семьянина, представлял некоторую загадку.
Положим, петербургский летний сезон не представляет особой приманки для столичных виверов и представителей золотой молодежи, которые в большинстве покидают на это время берега красавицы-Невы, но душный и пыльный Киев мог быть тоже привлекательным и казаться чуть ли не раем только влюбленному доктору Караулову.
Был, оказывается, некоторый магнит, который удерживал графа Владимира Петровича около жены — этим магнитом служила Надежда Николаевна Ботт.
Своеобразная пикантность этой женщины, женщины-кошки, с плавными мягкими движениями этого грациозного зверька, с красными чувственными губами и многообещающим пушком над верхней из них, блестящими глазами не могла не обратить на себя внимание хотя и молодого, но уже сильно пожившего сластолюбца.
Это впечатление, произведенное на графа, не осталось, конечно, тайной для Надежды Николаевны, если бы даже граф Белавин был человеком, умевшим скрывать свои чувства.
Но граф не был таковым, и вскоре весь кружок их киевских знакомых знал об этом увлечении.
Знала, конечно, об этом и графиня Конкордия.
Тактика, принятая Надеждой Николаевной в ее щекотливом положении, была безукоризненно искусна. Только умная женщина умеет действовать в посрамление народной мудрости и, гонясь за двумя зайцами, поймать обоих.
Ее сдержанная холодность с чуть заметными, подающими, надежду, взглядами по отношению к графу сделала то, что графиня все более и более убеждалась в искренности к ней дружбы молодой женщины, а страсть графа распалялась, встречая препятствия, но не окончательную безнадежность, способную убить желание.
Вот причина, почему граф Владимир Петрович внезапно возымел влечение к семейному очагу.
Оба семейства, Ботт и Белавиных, решили выехать вместе. И те, и другие возвращались в Петербург.
Федор Дмитриевич был уведомлен о дне отъезда и приехал в Киев проститься.
Он нашел чемоданы уже увязанными.
Отъезд был назначен на другой день.
Первые слова, которыми встретила Караулова графиня Конкордия Васильевна, были:
— Федор Дмитриевич, мы выедем вместе для того, чтобы те, которые будут продолжать путешествие, менее бы страдали от разлуки… Нам покажется, что вы сделаете небольшую остановку на пути, а мы поедем дальше.
Было ли это утешение?
Увы, как для кого!
Если для графини Белавиной оно было, быть может, достаточным, то не могло совершенно удовлетворить человека, сердце которого около четырех лет билось для нее одной, обливаясь кровью.
Он молча поклонился в знак согласия.
Все совершилось по ее желанию.
Поезд отходит в час дня. За последним завтраком, к которому были приглашены, кроме Караулова, г-н и г-жа Ботт с дочерью, разговор как-то не клеился.
Это всегда бывает при отъезде, как бы ни желали этого избежать.
Графиня Конкордия была как-то неестественно, насильственно весела, болтала без умолку, но часто вдруг обрывала свою речь и умолкала, точно чувствуя, что ей не удастся обмануть ни себя, ни других.
Наконец, поехали на вокзал и вскоре вся компания очутилась в купе первого класса.
Поезд был курьерский, и потому до станции, где доктору Караулову надо было выходить, доехали очень быстро.
Произошла довольно тяжелая сцена.
Маленькая Кора, успевшая не на шутку привязаться к дяде доктору, расплакалась и раскричалась.
Она протягивала к нему свои маленькие ручки и слезы бежали из ее прелестных глазок — глазок матери.
Федор Дмитриевич был положительно недоволен этой сценой.
Графиня села к окну, чтобы еще раз перекинуться несколькими словами с оставляющим их спасителем ее дочери, а Караулов, простившись с графиней и с Боттами, уже стоял на платформе и что-то такое заставлял себя говорить, но что именно — он никогда не мог после вспомнить.
Остановка продолжалась десять минут.
Раздался третий звонок.
Графиня Конкордия порывисто протянула из окна вагона свою руку Федору Дмитриевичу и крепко пожала протянутую ей его руку.
Их взгляды встретились, встретились роковым образом второй раз в жизни, но теперь с ее стороны это не было случайностью.
Настоящий ее взгляд был более чем красноречив.
Они поняли друг друга, поняли ту жертву, которую они приносили разделяющей их пропасти.
Могли ли они лгать на этом немом языке глаз честных людей, языке, который не знает лжи.
Поезд двинулся. Графиня откинулась на диван, но Караулов успел заметить блеснувшие слезинки на ее чудных глазах.
Он почувствовал, как такие же слезы выступили из его глаз и стряхнул их резким движением.
Длинная лента вагонов исчезла между тем за делающим дорогой, невдалеке от станции, поворотом.
До него еще некоторое время доносился шум удаляющегося поезда, вот раздался пронзительный, как бы прощальный свисток, и все стихло.
Федор Дмитриевич оглянулся кругом.
Он стоял одиноко на станционной платформе.
Поглядевши еще раз как-то машинально в сторону удалявшегося поезда, уносившего боготворимое им существо, он глубоко вздохнул.
Тихо опустив голову на грудь, он отправился домой.
Неизвестно, принесло ли бы ему утешение, если бы он знал, что графиня Конкордия страдала не меньше его.
С момента, когда из ее глаз исчезла станционная платформа со стоявшем на ней Карауловым, она вдруг ощутила вокруг себя и в своем сердце какую-то пустоту. Ей показалось, что она из какого-то светлого, просторного, полного чистого воздуха храма опустилась в сырой, до непроницаемости темный и душный подвал.
