Ночной поезд - Вуд Барбара (книги полностью бесплатно .txt) 📗
– Позавчера у нас с отцом Вайдой вышел долгий разговор.
Кеплер кивнул. Шукальский еще мгновение рассматривал этого мальчика: светлые волосы были аккуратно причесаны, серая униформа безупречно отутюжена (как раз такая была на Гитлере, когда тот объявил войну Польше), «люгер» в кобуре, прикрепленной к ремню, и сверкающие черные сапоги. Прекрасный портрет. Только лицо не вписывалось в него. И эти тревожно бегающие глаза.
– Он говорил вам о лагере?
– Да, говорил, хотя я услышал кое-какие невероятные вещи…
– Все это правда! Все, доктор Шукальский… – Кеплер присел на край стула. – Знаю, я предал рейх и запятнал честь своей семьи, но это стало мне невыносимо. Некоторые… большинство, думаю, довольны тем, что творят в этом лагере. Жестокости, садизм… я не в силах вынести это. Я терпел это целый год и тогда… и тогда…
– Вам предоставили двухнедельное увольнение.
– Врач в лагере сказал, что мне нужен отдых. Мне снятся кошмары. Я кричу во сне. И я не могу есть, внутри меня засела тошнота.
Первые слова молодой человек произносил непрерывным потоком, путался, запинался, как это бывает на исповеди, но, чем больше он говорил, тем легче ему становилось.
– Уверен, что вы этому не верите. Никто не хочет верить. Сначала даже я не поверил. Но затем, шесть месяцев назад, пришел указ прямо от… – Кеплер вдруг осекся и посмотрел на дверь.
– Все в порядке, – спокойно сказал Шукальский. – Нас никто не слышит, можете говорить, ничего не боясь.
Кеплер облизал губы и продолжил уже спокойнее.
– Шесть месяцев назад сам Гиммлер приказал коменданту лагеря Гессу построить газовые камеры, печи и приступить к широкомасштабному уничтожению людей. Моя обязанность заключается в том, чтобы заверить новоприбывших, раздетых догола и подгоняемых, словно стадо животных, что их никто не обидит, что им надлежит лишь принять душ, пройти дезинфекцию, после чего они получат новую одежду. Старики стояли и хныкали, дети плакали, беспомощных мужчин охватил гнев, невинные молодые женщины… О боже!
Вдруг Ганс спрятал лицо в руках. Пальцы скользили по потному лбу, к горлу подступала привычная едкая желчь, сердце сильно стучало. Сквозь окутавший его туман он услышал тихий голос:
– Вам плохо?
С большим усилием Ганс Кеплер сел прямо и влажной рукой пригладил волосы.
– Да, – прошептал он. – Это проходит. Это всегда проходит.
– Если это облегчит ваши страдания, – тихо произнес Шукальский, – я вам действительно верю.
Кеплер кивнул.
– Скажите мне, – сказал Ян, тщательно подбирая слова, – имеются ли другие подобные лагеря?
– Конечно, Аушвиц не единственный. Имеется план. – Кеплер настороженно взглянул на дверь и снова понизил голос. – Прежде чем я отправился в Аушвиц, мне вручили брошюру под названием «Недочеловек», в которой славян называют «пережитками человечества». В гитлеровской шкале «недочеловеков» славяне стоят лишь на одну ступеньку выше цыган и евреев, и им отводится роль рабов для немецких господ.
– Да поможет нам Бог, – пробормотал Шукальский.
– Они намерены сделать поляков нацией рабов. Доктор, не только евреев, а всех. Они также собираются избавиться от бесполезных людей: калек, слабоумных, стариков, детей… Вы даже представить не можете, что творится в Аушвице. Вы знаете, сколько стоит жизнь заключенного? Охране велено не расстреливать их, потому что каждый патрон стоит рейху три пфеннига. Три пфеннига, доктор! Поэтому мы их убиваем газом. Их привозят поездами, многие умирают в дороге, ибо не один день они стоят на ногах, словно скот, без пищи и воды. А тех, кто подойдет для рабского труда, отбирает лагерный врач. Беременных женщин с детьми безжалостно отправляют в газовые камеры, потому что они проявили себя борцами и постоянно причиняют охране неприятности. Семьи разбиваются, мужей отделяют от жен и говорят, что они снова встретятся по ту сторону душевой. – Пока Кеплер говорил, его голос становился все тише и тише, будто сама жизнь покидала его. – Доктор, мы убиваем людей газом тысячами, каждый день. Сначала использовался угарный газ из выхлопных труб дизельных грузовиков. Но он оказался неэффективным, к тому же требовалось слишком много времени, чтобы завести двигатель. Заключенными набивали камеру так плотно, что они умирали стоя. Мы снаружи слышали их плач и крики о пощаде. Иногда они кричали больше часа, затем умолкали. И тогда мы открывали двери…
– Капрал Кеплер!
– Но затем перешли на газ «циклон В», который вам должен быть известен под названием синильной кислоты. Вы видели, как убивают при помощи этой кислоты?
– Капрал, я вас прошу!
– Да, вы можете заткнуть мне рот, и тогда я замолчу. Но как мне отключить мозги? Как отключить память? Доктор, я наполовину поляк. Я родился здесь и тем не менее помогаю немцам уничтожать людей той же нации, что и моя мать. Я не могу вернуться туда! От одной мысли об этом мне становится плохо. Я собирался вступить в ряды польского Сопротивления, но кто мне поверит? Все безнадежно…
– Разве нельзя попросить о переводе в другое место? – Тогда меня отправят на Восточный фронт.
– Значит, вы хотите, чтобы я нашел повод отсрочить ваше возвращение в лагерь.
– Если это невозможно, тогда дайте мне побольше снотворного, чтобы можно было уснуть навсегда. Не беспокойтесь, доктор, жителей вашего города не тронут.
– Не знаю, удастся ли мне придумать что-нибудь правдоподобное. Если сказать немцам, что вы чем-то заболели, они захотят перевести вас в одну из своих больниц. С любой болезнью, кроме заразной. Только в последнем случае удалось бы оставить вас здесь.
– Что это за болезнь?
– Пока ничего не могу сказать. Все болезни можно проверить при помощи анализа крови, и мы никак не сможем их обмануть.
– Значит, надежды нет?
Шукальский долго смотрел в большие голубые глаза Кеплера и чувствовал, что не в силах ни на что решиться.
– Дайте мне день-два поразмыслить над этим. Возможно, я что-то придумаю.
Когда Кеплер встал, Шукальский добавил:
– Капрал, думаю, будет лучше, если вы наденете гражданскую одежду. Вам разрешается ходить без униформы во время увольнения?
– Да, дома у бабушки найдется другая одежда. Я надену ее, прежде чем прийти к вам в следующий раз. Доктор, через два дня?
Больница Зофии была небольшой, но хорошо оборудованной. Она обслуживала город, прилегающие к ним фермы и деревни общим населением тридцать тысяч человек. Ян Шукальский стал ее главным врачом в 1936 году, тогда ему было двадцать пять лет. Позади остались два года административной и исследовательской работы в больнице Кракова. Он заполнил вакансию, которая возникла после того, как в возрасте восьмидесяти трех лет умер прежний главный врач.
Средний медицинский персонал любил работать под руководством Шукальского. Он быт известен своей справедливостью, состраданием и врачебным профессионализмом. Хотя Ян был, возможно, слишком строг и нелюдим, чтобы завести близких друзей, он тем не менее отличался добрым сердцем и безграничной щедростью. Доктор всегда был профессионально уравновешенным и беспристрастным, поэтому никто не обратил внимания на то, что именно этим утром он необычно встревожен. То есть никто, кроме его ассистента. Делая обход вместе с ним, Мария Душиньская остро чувствовала его взвинченное состояние. Так что она не удивилась, когда после осмотра он пригласил ее в свой кабинет. Заперев дверь, чтобы их никто не потревожил, Ян предупредил ее, что следует быть осторожными и соблюдать полную секретность.
– Мария, никто из других врачей, ни одна медсестра, ни ваш друг Макс, никто не должен знать о том, что я вам сейчас скажу.
Она удивилась серьезности его тона и даже отнеслась к его словам скептически, но, услышав всю историю Кеплера и узнав о сложной задаче найти мнимую болезнь, Мария поняла причину его озабоченности. Она почти час слушала, ее лицо менялось, постепенно бледнея, и наконец стало совсем белым.
После короткого молчания главный врач наклонился над столом и внимательно посмотрел на нее.
