Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга. - Марсден Кристофер (читать книги онлайн .txt) 📗
То, что двор Анны Иоанновны берет начало от петровского двора, ярче всего характеризует присутствие шутов. Шуты относились к традициям еще старой Московии, но своего апогея шутовские зрелища достигли при Петре, которому они особенно нравились. Особое же пристрастие он имел к карликам.
Конечно, было бы ошибкой из одного лишь пристрастия Петра и Анны Иоанновны к карликам и уродцам делать вывод об их жестокости. Конечно, некоторые жестокие черты были им свойственны, но пристрастие к слугам-уродцам они разделяли с остальными придворными — и со всей современной им Европой. Даже в добросердечной Англии демонстрация физического уродства стала повсеместно считаться постыдной и тягостной лишь в последние сто лет — или около того. А раньше люди считали это если не развлечением, то, по крайней мере, любопытным зрелищем. Стены цирков и ярмарок до сих пор изображают раскрашенных карликов, сохраняя память о старом развлечении.
В наши дни это уже не развлечение — оно вызывает не громкий хохот, а желание отвернуться. Кроме того, придворные карлики в качестве шутов не являются особенностью одной лишь России — достаточно взглянуть на картины Веласкеса, обессмертившие эпоху Филиппа IV. И как говорил Вольтер, «бывает ли что-либо более печальное, чем наши прежние представления во Франции с шутами, ослами и аббатами-рогоносцами; они были даже в наших церквах и проводились духовными лицами». Традиция иметь домашних шутов сохранялась на протяжении многих поколений в старой Москве, — как у бояр, так и у царей, — так что Анну Иоанновну нельзя осуждать за присутствие шутов при ее дворе. Кроме того, считается, что она стремилась показать себя эталоном русской дамы старого образца.
За что действительно стоит осудить Анну Иоанновну — так это за то, как она пополняла ряды шутов. Многие из них не были слабоумными или почти не способными к другим занятиям уродами, не блистали они также остроумием или мудростью. Довольно часто то были члены благородных семейств, по какой-либо причине навлекшие на себя гнев царицы, за что их опустили до уровня шутов, поставив тем самым в один ряд с карликами, увечными и другими неполноценными людьми. При этом роли не играли ни благородство фамилии, ни род. Среди членов выдающихся старых боярских семейств, столь безжалостно сброшенных вниз по социальной лестнице, мы можем обнаружить в свите шутов императрицы Никиту Федоровича Волконского, родственника Бестужева, которому поручили присматривать за белым кроликом Анны Иоанновны, а также Алексея Петровича Апраксина, человека, принадлежавшего к семье, много сделавшей в истории России. Невысокий ростом член семьи Балакиревых также относится к их числу. Были две княгини, Настасья и Анисия, которым приходилось глотать сделанные в виде шариков кондитерские изделия.
Из профессиональных шутов, людей из самых нижних слоев общества, осталось два имени: Коста (также Ла Коста или Д'Акоста), португальский еврей из Гамбурга, который, как считается, был способен говорить на большинстве европейских языков, и Педрилльо — чье настоящее имя было Пьетро Мира — скрипач и оперный певец из Неаполя. О Педрилльо рассказывают такую историю. Он женился на исключительно уродливой женщине. Однажды Бирон спросил его: «Это правда, что ты женился на какой-то козе?» — «Это так, — ответил Педрилльо, — и у нее скоро должен родиться ребенок. Возможно, Ваша Светлость будет столь любезен, чтобы нанести нам визит, — и не забудьте принести полагающийся маленький подарок для новорожденного».
Когда Анна узнала об этом, она сказала, что идти должен весь двор. В назначенный день Педрилльо нашли лежащим в кровати с настоящей козой, наряженной в платье с ленточками и кружевами. Конечно, эту историю вряд ли можно счесть смешной, но она, по крайней мере, показывает, на какие ухищрения шли шуты, чтобы позабавить двор.
Шутки были самыми разнообразными. В большинстве из них присутствовало много жестокости и мучений. Шутов заставляли делать фиглярские ужимки: сидеть на шесте и кудахтать, подобно курицам на насесте, выстраиваться у стены и по очереди пинать друг друга ногами, ловить друг друга или таскать друг друга за волосы, принимать участие в драках без правил. Часто Анна Иоанновна смеялась, когда на пол текла кровь. Любимым временем для этих развлечений у императрицы было время после церковной службы в воскресенье. Очень неприятной чертой ее характера было то, что ей нравилось наблюдать унижение других. Через подобное унижение пришлось пройти многим — но никого она не унижала настолько, как князя Михаила Алексеевича Голицына.
Этот бедолага имел несчастье отправиться за границу и влюбиться в Италии. Он не только женился в Италии, но и принял католичество. По возвращении в Россию он попытался сохранить женитьбу и свою ересь в секрете, но Анна Иоанновна все узнала. Она пришла в ярость. Подобного оскорбления православия она не встречала. Голицына — человека за сорок лет — обязали стать одним из пажей императрицы и дали ему звание шута. Его обязанностью было изображать курицу: для этой цели Анна Иоанновна приказала поставить в одну из главных комнат дворца большую корзину, которую набили перьями, после чего положили в корзину яйца. Голицын под страхом смерти был обречен сидеть на яйцах и на публике как можно смешнее изображать из себя курицу, делая куриные движения и квохча.
Через несколько лет такого наказания жена Голицына, что вполне естественно, скончалась. Но даже это не принесло удовлетворения Анне Иоанновне. Послав за Голицыным, она приказала ему жениться еще раз. «И на этот раз, — сказала она, — я выберу тебе пару сама. Это будет свадьба, какой еще не видели никогда; я оплачу ее сама». Дамой, которую избрала царица, была ужасающе уродливая престарелая калмычка.
Готовясь к свадьбе, Анна Иоанновна выпустила указ, в котором всем губернаторам империи предписывалось прислать в Санкт-Петербург из своих губерний представителей всех коренных национальностей — лапландцев, финнов, киргизов, башкир, калмыков, татар, казаков, самоедов и остальных, — одетых в свои национальные костюмы. И в январе 1740 года с необычайной пышностью и зрелищностью произошла свадьба Михаила Голицына и Анны Бужениновой (такую фамилию ей дали за ее любимую пищу — буженину, грубое блюдо из свинины, приготовленное с уксусом и луком).
Жениха и невесту доставили в церковь в клетке, прикрепленной к спине слона. За клеткой двигалась процессия представителей различных народов на самых разных варварских средствах передвижения — на телегах и санях, влекомых волами, собаками, северными оленями, козлами и свиньями; кое-кто ехал без седел верхом на лошадях, некоторые двигались на верблюдах. Это зрелище не только вносило в свадьбу умышленно отталкивающий и жалкий элемент, но и демонстрировало обширность и разнообразие владений императрицы. Когда религиозная церемония была завершена, вся компания проследовала к огромной школе обучения езде на лошадях, которую недавно за большие деньги построил Бирон. Там был устроен пир, на котором подавали угощение в соответствии с национальными вкусами каждого. Не сохранилось свидетельств о том, что подавали — если вообще подавали — новобрачным, которые сели врозь друг от друга на помосте. После еды начались танцы, которые наблюдали императрица и ее придворные; каждый национальный танец сопровождался соответствующей национальной музыкой. Затем, поздно вечером, Голицына и его жену провели по улицам в дом для новобрачных…
С ноября по апрель Нева сильно промерзает, так что во время долгой зимы ее используют как дорогу или место для гуляний. Зима 1739/40 года была особенно холодной во всей Европе. На реке — или на берегу реки — был создан Ледяной дворец, по всей видимости, по проекту камергера Алексея Даниловича Татищева, а построен под управлением Волынского, члена кабинета. Ледяной дворец стоял на полпути между Зимним дворцом (ранним Зимним дворцом, построенным Растрелли) и Адмиралтейством. Изо льда были вырезаны огромные блоки, после чего эти блоки распилили на подходящие для строительства кирпичи. Не следует думать, что по вине своего строительного материала дворец вышел неизысканным и простым. Это было вовсе не иглу.
