Шутки кончились. Книга стихов - Сидерос Дана (книги без сокращений TXT) 📗
Нищенка цепкой рукой ловит его подол:
Парень, постой-ка, что это ты задумал?
Бабушка, может, знаете, с вас станется:
Как мне проехать отсюда — и прямо в ад?
Знаю, голубчик, есть небольшая станция
На перегоне «Лубянка» — «Охотный ряд».
Жди темноты, не бери ничего лишнего,
Дай мне из свитера нитку, ступай, ступай...
Ад — он везде, родной. Как услышишь клич его —
Лестницей ржавой ляжет тебе тропа.
XII
Он едет в пустом хвостовом вагоне,
Считает секунды, газету мнёт.
Стук сердца в чудовищном гуле тонет.
Лицо и уши горят огнём.
Он словно на твёрдых коленях деда:
Давай, вспоминай, как себя ты вёл...
Он слышит отчётливо: рядом где-то
Старуха смеётся и нитку рвёт.
Гудок, остановка, укол под рёбра,
Как будто отмашка: дают добро.
Рычит: «Всё равно нас никто не берёт в рай!» —
И сходит сквозь дверь на пустой перрон...
Колонны молчат, свод из тени соткан,
Ни схем, ни названий, ни стрелок нет.
Он церберу в кассе швыряет сотку,
Проходит в единственный турникет,
Встаёт на грохочущий эскалатор,
Вцепляется в поручень, смотрит вниз.
За кадром дежурят врачи в халатах:
Ну, мало ли — обморок, приступ, криз...
Статисты, ссылаясь на боль и хрипы,
Бросают всё и уходят в скит.
Истерика в секции первых скрипок:
Дымятся грифы, искрят смычки,
Гудят, задыхаясь, гармонь и флейта,
Ударные лупят во весь опор;
В Москве навсегда отменили лето,
Начальник лета покинул пост.
Вытягиваясь,
подвывая,
плавясь,
скрипя,
постукивая,
дрожа,
Гигантская лестница режет пламя
И на себя принимает жар.
XIII
Он идёт по сырым тоннелям: бледен, трагичен, строен,
Уговаривая себя не трястись, подбородок задрав.
Вся массовка сбегается хоть издали поглазеть на героя,
Хотя за уход с рабочего места положен нехилый штраф.
Демоны разных мастей снуют вокруг, словно осы.
Я стараюсь напиться прежде, чем он мне глянет в глаза.
Он идёт ко мне — я прекрасно знаю, что он попросит,
Я могу слегка затянуть спектакль, но не могу отказать.
Таковы негласные правила: пока он бездействует, пасть раззявив,
Я с ним делаю что хочу, могу даже выбросить из окна.
Но когда он добрался сюда, он здесь, вроде как, хозяин.
А я, вроде как, обслуживающий персонал.
Хорошо одно: он пока об этом не знает.
И не нужно, чтобы узнал.
Он врывается и с порога орёт, что уйдёт наверх только с нею,
Начинает грозить, просить, меня за рубашку дёргать.
Он говорит с интонацией рыцаря из мультфильма Диснея.
Меня душит смех, я соглашаюсь на всё без торга.
XIV
Их обоих приводят в полутёмный колонный зал,
Вдалеке виднеется выход: ветерок, шум дороги, звёзды...
Он видит её и думает: «Кажется, я опоздал».
Думает: «Всё пропало, надо бежать», — но бежать поздно.
Тут вступает свирель, и в багровом сиянии появляюсь я.
Я сама значительность — я неделю репетировал перед зеркалом.
Предлагаю сделать как было, всё вернуть на круги своя.
Понимания в нём не больше, чем если бы он оглох,
Он глядит на меня так, как будто бы я свинья,
Нет, всё хуже — как будто я мелкий клоп.
Он ей шепчет: «Не отставай», —
и уходит к выходу вдоль колонн.
Дальше работник Аида в униформе, гремящий ключами,
Источающий запах земли и гнилого лука,
Объяснит условия освобождения: чтобы молчали,
Чтобы вообще не издавали ни звука.
Не подавать сигналов, ничего в таком роде,
Не пытаться услышать вздоха, поймать взгляда.
И заплатите залог: пафос, конечно, в моде,
Но и обедать тоже на что-то надо.
XV
шаг в шаг в тишине
