Белая масаи - Хофманн Коринна (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
На мгновение в хижине стало темно. Через узкий вход в маньятту пробралась мама Лкетинги. Она села на землю перед очагом и долго смотрела на меня мрачным взглядом. Все молчали, и я понимала, что это решающая минута. Мы сидели, взявшись за руки, и наши лица пылали от волнения. Если бы от них можно было зажечь огонь, в хижине стало бы светло, как днем.
Лкетинга обменялся с ней парой фраз, я разобрала только «мзунгу» и «Момбаса». Мама не сводила с меня глаз. У нее были совсем черная кожа и бритая голова правильной формы. На шее и в ушах пестрели разноцветные кольца из бус. Она была полная, с ее обнаженного торса свисали огромные длинные груди. Ноги прикрывала грязная юбка.
Внезапно она протянула мне руку и сказала: «Джамбо». Затем произнесла длинный бурный монолог. Я посмотрела на Лкетингу. Он рассмеялся: «Мама дала нам свое благословение, мы можем остаться в ее хижине». Я забрала из «лендровера» свою сумку и попрощалась с Томом. Когда я вернулась, вокруг хижин уже столпилось множество людей.
Ближе к вечеру раздался звон колокольчиков. Мы вышли на улицу, и я увидела огромное козье стадо. Большинство животных проходило мимо, другие сворачивали в наш загон, огороженный колючими ветками. Когда в центре крааля собралось около тридцати животных, его плотно закрыли колючим кустарником. Мама взяла сосуд из тыквы и пошла доить коз. Как я позднее узнала, полученного молока едва хватало на чай. За стадом ухаживал мальчик лет восьми. Испуганно глядя на меня, он сел возле маньятты и залпом выпил два стакана воды. Это был сын старшего брата Лкетинги.
Через час стемнело. Мы сидели вчетвером в маленькой маньятте. Мама впереди у входа, рядом с ней – трехлетняя Сагуна, младшая сестра мальчика. Она испуганно жалась к бабушке, которая теперь была ее мамой. Лкетинга объяснил, что первую дочь старшего сына, когда она становится взрослой, отдают бабушке как своего рода пособие на старость. В ее обязанности входит собирать дрова и приносить воду.
Мы сидели на подстилке из коровьей шкуры. Мама разворошила золу и стала медленно, но настойчиво дуть на появившиеся искры. На несколько минут хижину наполнил ядовитый дым, от которого у меня начали слезиться глаза. Все засмеялись. Закашлявшись, я выскочила на свежий воздух.
На улице было совершенно темно. Тысячи звезд висели так низко, что казалось, будто можно протянуть руку и снять их с неба. Вокруг царил покой, и я наслаждалась этим ощущением. В хижинах уютно мерцал огонь. Мама приготовила ужин, то есть чай. После чая мне захотелось писать. Лкетинга рассмеялся: «Здесь нет туалета, одни кусты. Идем со мной, Коринна!» Он ловко раздвинул колючие ветки, и между ними образовался проход. Колючий забор здесь являлся единственной защитой от диких животных. Мы отошли от деревни примерно на триста метров, и он указал дубинкой на куст, который теперь стал моим туалетом. Лкетинга объяснил, что писать ночью можно и возле маньятты: песок хорошо впитывает влагу. Однако по-большому ходить рядом с хижиной строжайше запрещено, иначе нам придется отдать соседям козу и переехать, потому что это большой позор.
Вернувшись в маньятту, мы загородили вход колючими ветками и легли на коровью шкуру. Возможности помыться здесь не было, потому что воды едва хватало на чай. Когда я спросила Лкетингу, как они моются, он ответил: «Завтра на реке, нет проблем!» В хижине благодаря костру было тепло, а снаружи прохладно. Девочка голышом заснула возле своей бабушки, а мы, трое взрослых, немного поговорили. Спать здесь ложились в восемь-девять часов вечера. Вскоре костер догорел, и мы стали укладываться, потому что уже с трудом различали друг друга в темноте. Лкетинга и я тесно прижались друг к другу. И ему, и мне хотелось большего, но в присутствии мамы и в этой бесконечной тишине близость была невозможна.
Первую ночь я, не привыкшая спать на жестком, почти не сомкнула глаз. Я ворочалась с боку на бок и прислушивалась ко всем звукам. Время от времени звенел козий колокольчик, и в ночной тиши он напоминал мне церковный колокол. Вдали выл какой-то зверь. Вдруг в ветках возле хижины раздался шорох. Да, я отчетливо слышала: кто-то искал вход в маньятту. Мое сердце бешено заколотилось, я взволнованно прислушалась. Пристально вглядевшись в маленькое отверстие для входа, я увидела две черные балки, то есть ноги, и два наконечника копий. Затем я услышала мужской голос: «Супа моран!» Я толкнула Лкетингу в бок и прошептала: «Милый, тут кто-то есть». Он издал непонятные звуки, похожие на хрюканье, и долю секунды смотрел на меня почти сердито. «Снаружи кто-то есть», – взволнованно объяснила я. Снова раздался голос: «Моран супа!» Мужчины обменялись несколькими словами, после чего ноги пришли в движение и исчезли. «В чем дело?» – спросила я. Другой воин хотел здесь переночевать. Обычно это не проблема, но поскольку здесь я – это невозможно. Он попробует устроиться в другой маньятте, а мне следует спать дальше.
В шесть утра встало солнце, и вместе с ним пробудились животные и люди. Козы просились на волю и громко блеяли. Отовсюду доносились голоса, мамы на месте уже не было. Через час мы встали и попили чай. Это обернулось почти пыткой, потому что с утренним солнцем проснулись и мухи. Стоило мне опустить чашку на землю, как ее край облепляли десятки мух. Сагуна не обращала на них никакого внимания, хотя они сидели в уголках ее глаз и даже на губах. Я спросила у Лкетинги, откуда взялись все эти мухи. Он указал на скопившийся за ночь козий навоз. За день навоз высохнет, и мух станет меньше. Поэтому прошлым вечером я и не заметила, что их так много. Рассмеявшись, он сказал, что это только начало. Когда вернутся коровы, будет гораздо хуже, потому что их молоко притягивает тысячи мух. Еще более назойливы москиты, которые появляются после дождей. Попив чая, я захотела наконец помыться. Захватив мыло, полотенце и чистое белье, мы отправились на речку. Лкетинга взял желтую канистру, чтобы принести маме воду для чая. Пройдя примерно километр по узкой тропинке, мы спустились к широкому руслу реки, по которому за день до этого проехали на «лендровере». По берегам росли огромные сочные деревья, но воды видно не было. Мы пошли вдоль высохшего русла, и за первым поворотом я увидела скалы. Здесь из песка бил маленький ручеек.
Воду искали не мы одни. Собравшиеся у ручейка девочки вырыли в песке яму и терпеливо вычерпывали кружкой питьевую воду, наполняя канистры. При виде моего воина они стыдливо опустили глаза и, хихикая, продолжили работу. В двадцати метрах от девочек у ручья стояла группа обнаженных воинов. Они мылись, помогая друг другу. Их набедренные повязки сушились на горячих скалах. Собственная нагота их, казалось, нисколько не смущала. Я опустила взгляд, а Лкетинга остановился и заговорил с ними. Некоторые воины пристально смотрели на меня, и вскоре я уже не знала, куда девать глаза. Стольких обнаженных мужчин, которые даже не осознавали своей наготы, я еще никогда не видела. Стройные грациозные тела красиво блестели на утреннем солнце.
Не зная, как вести себя в столь непривычной ситуации, я отошла на несколько метров и села у ручья, чтобы помыть ноги. Лкетинга подошел ко мне и сказал: «Коринна, пойдем, здесь нехорошо для женщины!» Мы пошли дальше по руслу и свернули за еще один поворот, где нас уже никто не мог видеть. Лкетинга разделся и стал мыться. Заметив, что я собираюсь последовать его примеру, он в ужасе посмотрел на меня: «Нет, Коринна, это нехорошо!» «Почему? – спросила я. – Как же я буду мыться в майке и юбке?» Он объяснил, что обнажать ноги нельзя – это неприлично. Мы стали спорить. Наконец я все же разделась догола, опустилась у воды на колени и основательно вымылась. Лкетинга намылил мне спину и волосы. При этом он то и дело оборачивался, чтобы посмотреть, не подглядывает ли кто.
Через два часа мы тронулись обратно. Теперь у реки царило бурное оживление. Одни женщины мыли головы и ноги, другие рыли ямы, чтобы напоить коз, третьи терпеливо вычерпывали воду и наполняли сосуды. Лкетинга поставил на землю свою небольшую канистру, и одна из девочек тотчас же ее наполнила.
