Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел - Марчант Джо (книги читать бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
Все это убедило Ноакса в ошибочности старого представления, согласно которому усталость связана с истощением мышечных ресурсов. Взамен он и его коллега Алан Сент-Клер Гибсон предположили, что чувство усталости имеет центральное, мозговое происхождение. То, что возможности организма не беспредельны, понятно. Но Ноакс и Сент-Клер Гибсон выдвинули гипотезу, согласно которой вместо прямой реакции на усталость мышц мозг действует заранее, заставляя нас ощутить усталость и снять нагрузку задолго до появления признаков периферических нарушений. Иными словами, усталость не соматическое явление, а ощущение или эмоция, изобретенная мозгом для предотвращения катастрофического ущерба. Они назвали эту мозговую систему «центральным регулятором» {97}.
С эволюционной точки зрения такая система совершенно оправданна. Опираясь на признаки повреждения мышц, чтобы оповестить об усталости, мозг подводил бы нас к опасной черте при любой перегрузке. Заблаговременное снижение физической активности гарантирует безопасный предел погрешности и означает, что мы сможем продолжить функционировать даже после сигнала об утомлении. «Мы считаем, что человек эволюционировал именно так, потому что энергия нужна и после для каких-то других действий», – говорит Ноакс. Например, придется убегать от хищника. «А после охоты нам всегда было нужно еще и доставлять добычу домой». Вот почему Фараху, который выбился из сил, завоевывая второе золото, хватило энергии для седов и трусцы после того, как он пересек финишную прямую.
Ноакс утверждает, что на высоте этот эффект проявляется даже сильнее. Центральный регулятор распознает пониженное содержание кислорода в воздухе, производит расчеты и заключает, что физическая активность в таких условиях небезопасна. Хотя наши мышцы свежи и вполне готовы к нагрузке, мы ощущаем такую усталость, что еле ползем и переключаем резервы на дыхание, чтобы обеспечить кислородом мозг. То же самое происходит в других потенциально опасных условиях. Мы чувствуем вялость в жару не потому, что истощились мышцы, а потому, что центральный регулятор ограничивает нашу физическую активность на случай перегрева. Когда мы заболеваем, сигналы от иммунной системы вызывают чувство усталости, понуждающее нас лечь и сберечь ресурсы для борьбы с инфекцией.
Лет десять назад, когда Ноакс впервые выдвинул теорию центрального регулятора, представление о главенстве головного мозга – не сердца, не легких и не мышц – в ограничении физической деятельности сочли нелепым. Сегодня его идеи еще остаются предметом споров; так, исследователь Эвереста Мартин говорит, что, хотя Ноакс «может быть полностью прав», утверждая, что именно центральный регулятор, а не нехватка кислорода так быстро утомляют нас на высоте, эта гипотеза «ничем не доказана» {98}.
Но если спортивные физиологи осторожничают, то психологи все больше убеждаются в том, что головной мозг действительно играет важную роль в состоянии усталости. Так, многие стимуляторы, как то: амфетамины, модафинил и кофеин – активизируют деятельность центральной нервной системы, а не самих мышц {99}. Добиваясь от велосипедистов пиковой выходной мощности, ученые также проводили прямую электростимуляцию мозга, которая уменьшала чувство усталости {100}. Ноакс выражает надежду, что через несколько лет визуализация мозга напрямую докажет существование центрального регулятора.
Меня же больше интересует, играет ли какую-то роль в мозговом контроле усталости сознательное мышление. Способны ли мы, по сути, управлять центральным регулятором?
Появляется все больше данных о том, что иногда – способны. Результаты многих исследований показывают, что психологические факторы могут изменять восприятие усталости и сдвигать грань, за которой мы ее ощущаем. Так, на спортивный успех влияет мотивация (от денежной премии и присутствия соперников до звука выстрела), а также то, побеждаем мы или проигрываем и как далеко нам придется бежать.
Тем временем психолог Крис Биди из Университета Аберистуита, что в Уэльсе, открыл, что если дать чемпионам-велосипедистам таблетку или напиток, внушив, что это стимулятор, то скорость их езды возрастает в среднем на 2–3 % {101}, а это часто определяет разницу между золотом и поражением. Биди связывает это с тем, что плацебо повышает их оптимизм и веру в себя, убеждая центральный регулятор прибегнуть к новым ресурсам. «Мозг способен на многие замечательные дела, но он же и тормозит вас», – говорит он {102}. Прием плацебо снимает эти самочинные ограничения. (Специалист по плацебо Фабрицио Бенедетти – еще и горячий сторонник идей Ноакса. В статье об усталости он заключает, что «плацебо может действовать как сигнал, побуждающий центральный регулятор убрать тормоза» {103}.)
Итак, в придачу к таким физическим переменным, как температура, наличие кислорода, физическая форма и степень нагрузки, головной мозг учитывает и переменные психологические: степень уверенности в себе и срочность задания. Именно в этом случае он задает нам максимальный темп, используя чувство усталости. Если мы обеспокоены своей формой или не знаем, как далеко придется зайти, то бежим медленнее. Но если мы не сомневаемся в характере предстоящей задачи или решаем вопрос жизни и смерти, то регулятор учитывает это и ослабляет хватку.
Вот почему в острых ситуациях люди выказывают недюжинные силу и стойкость, которые в обычных условиях сочли бы невозможными. А если ситуация изменяется, то изменяется и степень усталости. При виде финиша мы вдруг ощущаем прилив энергии. Очутившись в опасности, мы истощаемся сразу, как только отступает угроза.
Когда Фарах готовился бежать пять тысяч метров, его мотивация, уверенность и поддержка зрителей работали, должно быть, сообща, убеждая центральный регулятор выйти на максимальную мощность и дать ему преимущество перед соперниками. А твердая решимость Месснера и Хабелера подвела их опасно близко к абсолютному пределу возможностей организма – рекордной высоте, которая их чуть не убила.
Наличие центрального регулятора может объяснить высокую эффективность интервального тренинга, когда короткие серии интенсивных упражнений чередуются с периодами восстановления. Согласно Ноаксу, регулярные рывки с выходом за грань возможного не только улучшают физическую форму, но и переучивают мозг. Они учат центральный регулятор тому, что нагрузка – хорошее дело, нам стало лучше и не будет беды, если в следующий раз мы зайдем немного дальше.
Но не исключено, что для раскрепощения достаточно просто знать, насколько трепетно оберегает нас мозг. «Не обязательно доверять своим чувствам и не обязательно верить тому, что говорит мозг, – заявляет Ноакс. – Как бы плохо вам ни было, вы выдержите и добьетесь еще большего».
«Меня словно заживо похоронили. – Саманта Миллер говорит это буднично, сверля меня голубыми глазами и жуя фалафель. – Я вымоталась, у меня страшно болели суставы. Казалось, что все это время я проболела гриппом и неизвестно, поправлюсь ли. Я ничего не могла делать. Настоящая западня».
Сегодня Саманта выглядит живой и моложе своих 46 лет. Она аккуратно одета в стиле пятидесятых: платье в розовый цветочек и пушистый берет, у нее яркая помада, светлые волосы красиво уложены и скреплены белой гвоздикой. Мы встретились за ланчем в турецком ресторане на фешенебельной лондонской Аппер-стрит, и в ходе беседы Саманта кажется энергичной, веселой и очень резкой. Трудно поверить, что она несколько лет выбиралась из земного ада.
В конце 1990-х Саманта жила в Хэмпстеде и преподавала рисование в «недоукомплектованной персоналом и средствами» средней школе. Работа с детьми утомляла ее. Детям, по ее словам, присуща «несокрушимость юности». «Их еще ничто не сломало». Саманта была также заядлой горной велосипедистской и пловчихой, вела бурную жизнь. Если что-нибудь нужно сделать, она тут как тут. И она всегда стремилась к совершенству.
