Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин (мир книг TXT) 📗
Сулла засмеялся и сжег письмо, содержавшее одно из немногих ободряющих известий, которые он получил за последнее время. То, что Рим не будет обрадован новым законодательством, Сулла знал наверняка; особенно это касалось плебейского собрания, в которое недавно были избраны десять новых членов. Каждый из них был противником Суллы и поддерживал Сульпиция; среди них были Гай Милоний, Гай Папирий Карбон Арвина, Публий Магий, Марк Вергилий, Марк Марий Гратидиан (усыновленный племянник Гая Мария) и ни кто иной, как Квинт Серторий. Когда Сулла узнал, что Серторий выставил свою кандидатуру, то послал предостеречь его, чтобы тот не делал этого, если желает себе добра. Но Серторий решил проигнорировать предупреждение, спокойно заявив, что в нынешние времена для государства уже не имеет особого значения, кто будет избран народным трибуном.
Получив этот тревожный сигнал, Сулла понял, что должен обеспечить избрание крайне консервативных курульных магистратов — обоих консулов и шести преторов, — которые должны будут стать горячими сторонниками законов Корнелия. С квесторами трудностей не возникало. Все они были или восстановленными в правах сенаторами, или молодыми людьми из сенаторских фамилий, так что на них можно было положиться: они в любом случае поддержат власть Сената. Кстати, среди них оказался и Луций Лициний Лукулл, фактически второй по рангу человек в команде Суллы.
Разумеется, одним из кандидатов в консулы должен был стать собственный племянник Суллы Луций Ноний, который до этого два года был претором. Ноний не пойдет против дяди, если будет избран. К сожалению, он был ничем не примечательным человеком, а потому не мог рассчитывать на восторги избирателей. Его выдвижение в кандидаты произошло благодаря матери — сестре Луция Корнелия Суллы, о которой сам Сулла почти забыл. Его сестра Корнелия время от времени приезжала в Рим, однако Сулла никогда не испытывал желания повидаться с ней. Теперь все изменилось. Счастливая Далматика ни минуты не сидела на месте. Она торопилась сделать для Суллы все, что должна делать гостеприимная и терпеливая жена выдающегося политика. Именно Далматика окружала вниманием его сестру и унылого Луция Нония, надеясь, что тот вскоре сделается консулом.
Два других кандидата в консулы были более привлекательны. Бывший легат Помпея Страбона, Гней Октавий Рузон, определенно был сторонником Суллы. Кроме того, у него, вероятно, имелись указания от Помпея Сервилия Ватии — этот Сервилий происходил из плебейской семьи, но то была прекрасная, старинная плебейская семья. О нем хорошо отзывались представители первого класса. К тому же он имел внушительный список военных заслуг, что высоко ценилось избирателями.
Имелся и еще один кандидат, и он-то беспокоил Суллу больше всего. Особенно потому, что был выдвинут именно первым классом и слыл рьяным поборником сенаторских привилегий и прерогатив всадников. Его звали Луций Корнелий Цинна. Он был патрицием из одного рода с Суллой; его супруга носила имя Анния; он имел блестящий послужной список и был хорошо известен как оратор и адвокат. Но Сулла знал, что Цинна определенным образом связан с Гаем Марием. Вероятно даже, что Марий просто-напросто купил его. Как и у многих других сенаторов, несколько месяцев назад финансовое положение Цинны было весьма шатким. Однако когда сенаторов одного за другим начали изгонять за долги, у Цинны вдруг обнаружился очень пухлый кошелек. «Да, конечно, куплен», — мрачно думал Сулла. Как все-таки умен Гай Марий! Разумеется, все было сделано через Гая Мария-младшего — как и в случае убийства консула Катона. В прежние времена Сулла усомнился бы в том, что Цинну можно купить. Корнелий Цинна не производил подобного впечатления — и это была одна из причин, по которой избиратели из первого класса выдвинули именно его. Но теперь, когда времена настали тяжелые и всеобщий развал прямо на глазах принимал угрожающие размеры, многие из высокопринципиальных людей стали позволять себе быть купленными. Особенно если такой высокопринципиальный человек полагал, что изменение его статуса не поведет к изменению его принципов.
Да, Суллу беспокоили куриатные выборы. И, как будто одной заботы мало, армии надоело оккупировать Рим. Сулла, разумеется, знал об этом. Солдаты хотели идти на Восток — воевать против Митридата. Они не понимали, почему их полководец так засиделся в Риме. Начало также ощущаться возрастающее сопротивление населения дальнейшему пребыванию легионов в городе — и не столько потому, что сократилось количество продуктов, свободных постелей и незанятых женщин, сколько потому, что те, кто никогда не мирился с присутствием солдат, теперь осмеливались мстить. Например, кто-то упорно выливал содержимое ночных горшков из окон на злополучные солдатские головы.
Имей Сулла твердое желание дать взятку, он мог бы добиться успеха на куриатных выборах, поскольку обстановка была подходящей — кругом все жаждали обильного взяточничества. Но ни для кого и ни для чего Сулла не согласился бы пожертвовать частью своих и без того скромных запасов золота. Помпею Страбону позволили оплачивать собственные легионы; Гаю Марию заявили, что он волен делать то же самое; но Луций Корнелий Сулла неукоснительно считал, что оплачивать счета — это обязанность Рима. Если бы Помпей Руф был еще жив, Сулла мог бы позаимствовать деньги у этого богатого пицена. Однако он не подумал об этом прежде, чем послал младшего консула на смерть.
«Мои планы превосходны, но их исполнение весьма опасно, — думал Сулла. — Этот жалкий город переполнен людьми, у которых имеется собственное мнение, и все они намерены добиваться своего. Почему же никто из них не видит, насколько разумны и правильны мои намерения? Боги, как же мне заполучить достаточно власти, чтобы мои планы никто не нарушил? Человек с идеалами и принципами — вот истинная причина гибели мира!»
Ближе к концу декабря Сулла отослал свою армию обратно в Капую под командованием особо доверенного Лукулла — теперь уже официального квестора Суллы. Этим поступком Сулла отбросил предосторожности и слепо вложил свой успех на предстоящих выборах в руки Фортуны.
Сулла был уверен, что верно оценивает силу сопротивления ему в каждом из слоев римского общества. Однако истина заключалась в том, что старший консул все же не улавливал, как много людей и насколько сильно его ненавидят. Никто не говорил ему ни слова, никто не посматривал на него искоса — весь Рим словно затаился. Рим отнюдь не собирался забывать и прощать. Рим будет помнить и вторжение армии Суллы, и то, что эта армия поставила верность своему командующему на первое место, а верность Риму — только на второе.
Чувство острой обиды переполняло представителей высших слоев и пронизывало все общество вплоть до самых низов. Даже те, кто в принципе соглашался и с Суллой, и с идеей верховенства Сената, — такие, как братья Цезари и братья Сципионы Назики, — даже они отчаянно желали, чтобы Сулла нашел какой-нибудь другой путь разрешения сенатской проблемы. Что угодно, только не привлечение армии! А в головах представителей других классов, начиная со второго и ниже, незаживающей раной кровила мысль о том, что во время пребывания у власти консула Луция Корнелия Суллы народные трибуны были приговорены к смерти и что старый, израненный в боях за родину Гай Марий лишен дома, семьи, положения и тоже приговорен к смерти.
Все эти намеки на мучительное неудовлетворение существующим положением сразу прояснились после того, как были проведены выборы. Гней Октавий Рузон был избран старшим консулом, а Луций Корнелий Цинна — младшим. Преторами стали еще более независимые люди, и среди них не нашлось ни одного, на кого Сулла мог бы положиться.
Но больше всего встревожили Суллу выборы военных трибунов на всенародном собрании. Все избранные здесь, как на подбор, оказались неприятными для Суллы людьми с неуживчивыми волчьими характерами — Гай Флавий Фимбрия, Публий Анний и Гай Марций Цензорин. «Они вполне созрели для самочинной расправы над своими командующими, — думал о них Сулла. — Попробовал бы какой-нибудь полководец, имея в своих легионах подобных типов, организовать поход на Рим! Да они прикончили бы его без малейших сомнений. Они поступили бы так же, как Марий-младший поступил с консулом Катоном. Я очень рад, что мое консульство завершено и мне не придется терпеть их в своих войсках. Самый последний из них — это потенциальный Сатурнин».
