Из тупика - Пикуль Валентин Саввич (книги онлайн полностью .txt) 📗
И снова посмотрел на Небольсина.
- Да поднимите же его! - велел.
Подошли два чекиста, взяли за локти. Вздернули от земли:
- Стоишь, молоток со шпалой?
- Стою, - по-детски улыбнулся Небольсин и снова сел.
- Ну пусть посидит... не мешайте ему, - велел Спиридонов. Потом, когда возвращались они с этой проклятой поляны, Иван Дмитриевич сказал:
- Ну, Константиныч, понял теперь, каково быть в нашей шкуре? Ты думал небось так: ладно, мол, стану большевиком... Вот и стал им! Еще "мама" сказать не успел, как тебя в галстук продели и завязали... То-то, брат!
- Спасибо вам, - прошептал Небольсин, еще слабый от пережитого на поляне ужаса.
- Погоди благодарить, - продолжал Спиридонов мечтательно, - возьмем Мурманск, посадим тебя обратно в конторе на дистанции, оденем, накормим, жалованье получишь, меня на выпивку позовешь, вот тогда и скажешь: спасибо! А сейчас... за что же спасибо-то говорить? - И взял за руку. Константиныч, - попросил мягко, - ты уж не сердись, что я тебя такою приманкой на щуку выпустил. Я сразу, как ты мне вчера сказал, подумал: тут дело нечистое. И решил, что тебя надо спасать... С хорошим человеком - и я хороший, а со сволочью - я и сам первая сволочь! - Нагнулся и поднял галошу: - Твое колесо?
- Мое...
- Чего же ты? Раскидался тут... Своих вещей не бережешь!
* * *
Песошников выглянул в окно паровозной будки. Тулома кидалась в камнях, вся белая от пены; вдалеке уже разливалось, тягуче и серебристо, словно ртуть, стекло Кольского залива. Гугукнув трижды, машинист сбавил ход, и на подножку будки вскочил Безменов.
- Порядок, - сказал он.
- Под углем в тендере, - показал ему Песошников. - Когда соскакивать будешь?
- На седьмой версте.
- Ладно.
Павел вытянул из тендера чемодан, грязный от угля.
- Сколько здесь? - спросил.
- Не считал. Так передали. Прямо из Питера.
- Тяжелый. Кажется, много. Подозрительно выйдет.
- Извернись. Стань вором. Все воруют здесь. Будешь честным - сочтут за большевика и посадят...
Именно так и понял Безменова проходимец Брамсон, возглавлявший на Мурмане отделение Архангельской эмиссионной кассы.
- Ого! - удивился он, меняя рухлядь старых денег на фунты стерлингов. - Обзавелся ты крепко... Смотри, Безменов, как бы до Эллена не дошло: он тебя налогом обложит!
Уложив фунты в чемодан, Павел вечером, когда стемнело, вышел далеко в тундру - за кладбище. Выкопал там яму, зарыл деньги и отметил это место камушком, а сверху надломил ветку. Он не спрашивал никого - зачем это делается? Приказано из Центра обменять на фунты - он обменял. Точно по курсу! Но Безменов догадывался, что скоро экономическую блокаду республики прорвет, надо будет торговать, надо посылать за границу первые дипломатические миссии, а валюта для этого уже имеется...
В подполье Мурманска (где еще не выветрился из бараков дух Ветлинского, Юрьева и Басалаго) вдруг заговорили о восстании.
Как заговорили? Ну, конечно же, не на митингах.
Люди были теперь ученые, слов даром не бросали, чтобы ветер не унес их в даль Кольского залива, как унес он немало громких фраз в году семнадцатом и позже: все они растаяли над океаном. Теперь собирались тайком, с опаской, по условному паролю, по стуку в двери - особому. И людей отбирали, как ювелир камешки: увидели тебя хоть раз пьяным - все, отвались в сторону, ты уже для партии не нужен. Дело тут такое: ходили по самому лезвию, у каждого только два глаза, а вокруг - сотни глаз. Теперь, когда англичане ушли с Мурмана, можно подумать и о восстании...
Пора! И сообща решили: декабрь! Всё в декабре!
А за Шанхай-городом всеми красками, словно ярмарка, расцветилась шумливая, нетрезвая барахолка. Те, на ком рубашка горела, давно упаковались. А чего не увезти с собой - продавали по дешевке. Каратыгин тщетно сбывал свой катер; можно было даже паровоз купить с вагонами; какой-то каперанг предлагал из-под полы корабельное орудие; пулемет стоил так дешево, что не верилось, - всего пять рублей; патроны просто под ногами валялись... Безменов заметил, что на толкучке совсем не было книг. Ни одной книжки! Книги - это нечто устойчивое, приходящее только с миром, когда уют и покой в домах, когда человек сыт и спокоен, - вот тогда он вечером садится возле огня, гладит кошку и с любовью раскрывает книгу. Это волшебные минуты!
Да какие там, к черту, книги на Мурмане! Прожрать, пропить, в лучшем случае тряпку на себя новую повесить - вот и вся забота. Даже газет не скопилось на Мурмане, хотя Ванька Кладов три раза в неделю клеил по заборам свой "Мурманский вестник"...
Ванька Кладов, конечно, тут же вертелся в толпе, словно угорь. Погоны мичмана - золотистые - уныло висли на его покатых плечах. Заметил Безменова и разлетелся с улыбкой.
- Здорово, - сказал приятельски. - Ты чего это, говорят, красную звезду на красный крест переделал?
- Заходи, - ответил Безменов, а сердце уже екнуло. - Новая партия подштанников прибыла.. Хочешь? Полотняные.
- А чем возьмешь? - спросил Кладов.
- Иди ты... С тобою дело опасно иметь... Прощевай!
Через полчаса, спрятав выручку, Ванька Кладов побрел с горы в сторону залива. За бараком флотской роты, где выгребались городские помойки со дня основания города и где прятались в норах от Дилакторского местные дезертиры, - именно там Ваньку схватили за ворот шинели и забросили в пустой барак. Возле своей переносицы он увидел глазок револьвера, а выше...
Выше на него глядели строгие глаза Безменова.
- Тихо! - предупредил его Павел и показал в темноту барака. - Видишь? - спросил. - Вот он, видать, шумел, вроде тебя...
Там лежал труп, уже покрытый зеленью плесени: человек был убит еще с осени. Барак флотской роты славился на весь Мурманск - тут убивали и сюда же подкидывали покойников.
- Чего надо? - спросил Ванька, сразу осипнув. - Говори, я тебе все достану...
- Ты на что намекал? - ответил Безменов.
- О чем ты?
- На майдане... только что. Выкладывай, Ванька, как я красную звезду на красный крест переделал?
- Да отпусти ты меня, господи! - взмолился Ванька Кладов. - Язык мой враг мой, ляпну, бывает, что-либо не подумав.
- Не крутись! - И Безменов ткнул его револьвером в лоб.
Ванька со страху выложил все, что знал. Оказывается, через трубу вентиляции на посыльной "Соколице" лейтенант Милевский (приятель Ваньки) подслушал собрание матросов в жилой палубе.
- О чем собрание? - спросил Безменов.
- О восстании.
- Когда восстание?
- В декабре...
Все было точно: восстание запланировано на декабрь.
Грянул выстрел. Всего один - достаточно...
Из норы помойной, откуда тепло парило от гниения отбросов, глядел на Безменова пожилой бородатый дезертир.
- Чего людей будишь? - прохрипел он неласково. - Или тебе полковник Дилакторский нипочем? Смотри, брат, дошумишься...
Безменов сунул револьвер в карман, огляделся:
- Извини, брат. Дело тут... из-за бабы одной сцепились.
- Чистил? - спросил дезертир.
- Нет. Можешь чистить. Деньги у него в левом кармане...
Вечером Безменов играл в карты у Каратыгиных, были гости, он засиделся до часу, потом отправился домой. Никто бы не догадался, что, понтируя, он перекинул доктору Якову Рахмаиловичу Рабину записку: "Товсь!" Доктор Рабин знал, что делать дальше: завтра товарищи будут предупреждены...
Поручик Эллен в эту ночь спать не ложился. Выведав о случайно подслушанном разговоре матросов, контрразведка разом обрушилась на "Соколицу". Команду подняли спящей - арестовали. Начался опрос командиров всех кораблей - кто подозрителен? "Лейтенант Юрасовский" (которым и командовал лейтенант Юрасовский) указал только одного: взяли. "Т-24" (тральщик) указал двоих: взяли... Осталась плавмастерская "Ксения", но командир ее сослался на то, что всех подозрительных выгребли еще при англичанах, - за команду он спокоен. Так матрос слесарь Цуканов остался вне подозрения.
