Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы - Анисимков Валерий Михайлович (читаем книги онлайн TXT) 📗
Кроме того, отдельные игры в среде осужденных вызваны обилием насекомых в следственных изоляторах, тюрьмах, исправительных колониях. Еще С. В. Максимов, М. Н. Гернет описали «устроение состязаний» вшей и тараканов.
В настоящем разделе исследования мы не будем подробно останавливаться на кличках, уголовном фольклоре и прочих атрибутах преступного мира. Данные элементы подкультуры в местах лишения свободы своеобразными особенностями не отличаются.
Резюмируя вышеизложенное, можно сделать вывод, что тюремный жаргон, татуировки, азартные и прочие игры являются в местах лишения свободы самостоятельными элементами субкультуры. Их сохранение и развитие обусловлено ценностными ориентациями правонарушителей, а также своеобразными условиями жизнедеятельности пенитенциарных учреждений. Игры, развлечения?проверки порождают в ИУ конфликтные ситуации и различного рода насилия над личностью осужденного. Их профилактика будет способствовать оздоровлению оперативной обстановки в исправительных учреждениях.
Глава IIIКриминальные традиции российской жизни: прошлое и настоящее
§ 1. Уголовные традиции в тюрьмах дореволюционной России
Определение понятия «криминальная субкультура», ее элементов и носителей, а также особенностей неформальных отношений между осужденными в местах лишения свободы предопределяют изучение исследуемого феномена в историческом аспекте. Такой подход к проблеме, как представляется, позволит в хронологической последовательности обобщить причины и условия распространения рассматриваемого явления в обществе и в пенитенциарных учреждениях (местах лишения свободы).
В источниках по криминологии нередко излагаются, устоявшиеся, стереотипные точки зрения на данные явления. Но действительность, об этом следует помнить всегда, оказывается богаче любых теоретических моделей. И хоть современная криминальная среда приобрела новые черты, которые надлежит изучить, возникла она не на голом месте.
Преступный мир обладает своей историей и внутренней логикой развития. Особенно рельефно это проявляется в исправительных учреждениях.
В России к началу XX столетия в среде обитателей тюрем и царских каторг уже существовала строгая система неформальных взаимодействий. О том свидетельствуют произведения Г. Н. Брейтмана, М. Н. Гернета, В. М. Дорошевича, С. В. Максимова, Л. Мелынина, С. В. Познышева, А. И. Свирского, Н. М. Ядринцева[95] и других ведущих криминологов, историков, писателей того времени.
Одной из первых работ по проблеме классификации арестантов, содержащихся в тюрьмах, является исследование А. И. Свирского «Мир тюремный». Автор подразделяет обитателей мест лишения свободы на две основные категории: случайных преступников – «брусов» и собственно «тюремный мир», который составляли так называемые «фартовики».
Случайных преступников, в свою очередь, он делил на «брусов легавых», т. е. преступников, которые после отбытия наказания больше в тюрьму не возвращались, и «брусов шламовых», которые, попав в тюрьму первый раз, быстро воспринимали обычаи тюремного быта и под его влиянием проявляли склонность к продолжению преступной деятельности.
«Фартовиков» же А. И. Свирский связывает с различными криминальными подкультурами и выделяет среди них три категории: а) «жиганы» – бродяги и каторжники; б) «шпана» – воры и прочие преступники; в) «счастливцы» – мошенники и шулера. Далее исследователь каждую категорию правонарушителей разделяет на виды. К примеру, «жиганы» составляли три вида: «пустырники» – лица, утратившие все родственные и социальные связи; «орлы» – беглые с каторги; «монахи» – ссыльные на Сахалин[96].
Профессор С. В. Познышев при классификации арестантов в качестве основного критерия использовал показатель, характеризующий поведение лица (степень его исправления). Среди преступников, подлежащих нравственному исправлению, он различал: 1) преступников эндогенных, т. е. лиц, совершивших преступление в силу внутренних (эндогенных) факторов, и 2) преступников субкультурных, ставших на преступный путь в силу внешних (экзогенных) факторов, т. е. причин, лежавших в окружающей преступника внешней среде [97].
Особое же место, в плане освещения тюремной общины заняли исследования Г. Н. Брейтмана, В. М. Дорошевича, С. В. Максимова.
Они отмечали, что общая арестантская масса имела несколько ступеней, где верхнее положение занимали «иваны» – «авторитеты» уголовной среды, тюремные старожилы, главные хранители пенитенциарной субкультуры. «Иван» – высший неформальный статус для осужденного, присваивали его тому, кто заслужил привилегированное место своим поведением и образом жизни. Нередко таких лиц называли «паханами», «сидельцами», а чаще всего «бродягами», так как именно бродяжничество было первой школой, где учились совершать преступления большая часть уголовников, где имелась своя система искаженных ценностных ориентации. В связи с этим С. В. Максимов писал: «Бездельная жизнь по тюрьмам, таскания по этапам породили в бродяге непонимание, отчуждение, даже отвращение ко всякого рода собственности. Он не ценит и ворует чужую, не питает никакой привязанности, не понимает и своей личной собственности»[98].
В названном сообществе «отвергнутых» индивид черпал специфические криминальные черты. Нельзя не сказать, что среди них имелось много незаурядных, умных, сильных духом. Подобные личности, преимущественно неоднократно судимые, со стойкой антиобщественной установкой, становились глашатаями чувств и настроений заключенных в пенитенциарных учреждениях. Они были грозой всех арестантов, а нередко и тюремной администрации, властелинами тюремного мира, распоряжались жизнью и смертью его населения. Выступая в роли «законодателей», «судей» и «палачей», выносили и приводили в исполнение приговоры – иногда смертные, всегда непреложные.
Вторую ступень занимали «храпы». «Храпеть» на уголовном жаргоне – проявлять недовольство. Ее представители, образно выражаясь, «храпели» буквально на все – они возмущались всем, все признавали неправильным, незаконным, несправедливым, получали удовольствие от любого ими затеянного конфликта, уходя при этом в тень. Они стремились стать «иванами», но в силу различных обстоятельств не могли достичь верхней ступени, так как не обладали достаточным криминальным опытом и личными качествами, необходимыми для занятия привилегированного положения в среде заключенных.
Третье сословие тогдашней тюрьмы представляли так называемые «жиганы», категория самая многоликая. В нее входили и лица, допустившие нарушения криминальных традиций и обычаев.
Несмотря на довольно бедственное положение, «жиганы» все же находились еще не на последней ступени арестантской иерархии, которую занимала «шпанка». Над ними издевались «иваны», их запугивали и обирали «храпы», обкрадывали «жиганы».
О существовании категории пассивных гомосексуалистов в местах лишения свободы того времени названные авторы не упоминают. Хотя свидетельства того, что данная группа лиц была в тюрьмах, имеются[99]. Тем не менее, по всей видимости, особую субкультурную категорию лиц, отбывающих наказание, они не составляли.
Жизнь всего тюремного сообщества подчинялась неформальным, но твердо установленным правилам поведения. «Авторитеты» уголовной среды строго соблюдали традиционные нормы, обеспечивающие их единство. Так, например, они обязаны были помогать сотоварищам во всех делах, не выдавать преступных замыслов, строго хранить все арестантские тайны.
Многие из обычаев были весьма суровыми, если не сказать свирепыми. Самый жестокий – месть предателю. Любая измена, в какой бы форме она ни выражалась, влекла за собой смерть. Например, того, кто выполнял чужую работу или брал на себя преступления других арестантов («сухарника»), но вдруг взбунтовал – отказался выполнять имеющийся договор, обязательно убивали («пришивали»), если не в одной, так в другой тюрьме. Убивали также и того, кто уличил своих соучастников по уголовному делу, всех лиц, помогавших представителям правоохранительных органов в расследовании преступлений («язычников», «доносчиков»). Избежать возмездия редко кому удавалось, так как по всему тюремному миру, от Киева до Владивостока, ходили записки, сообщавшие о «преступлении» какого?либо арестанта и настаивавшие на его убийстве.
