Корсар и роза - Модиньяни Ева (библиотека книг .txt) 📗
— Замолчи, — ласково проговорил ее муж. — Ты же еще совсем ребенок.
Этих простых слов оказалось достаточно, чтобы открыть старому Помпео Мизерокки глаза на истинную природу отношений, сложившихся между Леной и его сыном. Его возмущение угасло, он готов был взять все свои слова назад, но было уже поздно.
— Куда же ты пойдешь? — Помпео предпринял отчаянную попытку остановить сына. — Нет у тебя другой крыши над головой, кроме этой.
Сын ничего не сказал в ответ. Вместо этого он вновь обратился к Лене:
— Ступай наверх, свяжи наши вещи в узел, — властно приказал Тоньино.
Никогда раньше муж не разговаривал с ней таким тоном. Лена даже не представляла, что он на это способен. Она не посмела спорить и молча повиновалась.
Когда она вновь спустилась вниз, Тоньино уже выводил из стойла лошадь, запряженную в повозку. Джентилина, стоя на пороге кухни, горько плакала. Старик Помпео потихоньку призывал все мыслимые и немыслимые проклятия на собственную голову. Лена подошла к свекру и свекрови, чтобы попрощаться.
— Мне горько думать, что я причинила вам такую боль, — сказала девушка. — Вы были добры ко мне, приняли меня как родную дочь. Но клянусь вам, богом клянусь, я подарю вам внуков, и все наладится, — порывисто обещала она.
— Дай-то бог, — сквозь слезы сказала Джентилина. — Но куда же вы теперь пойдете, на ночь глядя?
— Мой дом там, где мой муж, — гордо ответила Лена, забрасывая на телегу узел с простынями и платьем.
— Забирайся наверх, малышка, — велел ей Тоньино.
Они отъехали от дома в сгущающихся ночных сумерках. Зажженный фонарь, подвешенный к задку повозки, раскачивался в темноте. Луна ярким светом заливала пыльный проселок, по нему ползли длинные тени. Лена сидела рядом с мужем, погруженная в молчание. Она придвинулась к нему поближе и взяла его под руку.
— Замерзла? — спросил Тоньино.
— Немножко, — призналась Лена.
Никогда до этой минуты ей не приходилось ощущать его так близко. Впервые Лена почувствовала, что от Тоньино приятно пахнет свежими стружками, и ей вдруг пришло в голову, что он и впрямь похож на могучее дерево, которому не страшны ни ранние заморозки, ни зимняя стужа, ни дожди, ни ветра. Да, Тоньино был силен и крепок, на его груди можно было укрыться от любых невзгод.
— Если тебе холодно, укутайся потеплее, — нетерпеливо произнес он.
— Мне довольно быть рядом с вами, — робко ответила Лена.
Ее охватили невеселые мысли. Она с тоской подумала о том, какие разговоры наутро пойдут по деревне, когда все узнают об их поспешном отъезде. Ей нетрудно было представить себе, как упивается сплетнями семейство Бальдини, что за гадости примется теперь распускать о ней Эрминия. Себе Лена желала только одного: никогда больше не видеть своих родственников, ни в чем не зависеть от них. Боже ее упаси когда-либо обратиться к ним за помощью. Они бы захлопнули дверь у нее перед носом, в этом у Лены не было ни малейшего сомнения.
— Мне хорошо рядом с вами, — повторила она твердо.
Они ехали неизвестно куда, ночью, но Лена не испытывала тревоги. Близость мужа вселяла в нее спокойствие и уверенность.
— Возьми одеяло. Нам еще ехать и ехать, замерзнешь, пока доберемся до места, — настаивал он.
— А куда мы едем? — с любопытством спросила она.
— В Луго, — ответил Тоньино.
— Почему именно в Луго? — всполошилась Лена.
Вся ее твердая решимость мигом улетучилась.
— У меня в городе живет друг. Прошлым летом он предлагал мне работу, но я отказался: зачем, думал, раз у меня своя земля есть. Но теперь…
— Какую работу? Какой друг? — Лена страшилась услышать знакомое имя.
— Буду работать в поместье графа Сфорцы, если, конечно, мой друг Спартак Рангони еще не передумал.
Глава 5
Лена внезапно отпрянула от мужа, вскочила и прямо на ходу спрыгнула с повозки. Не удержавшись на ногах, она упала и покатилась по траве у обочины дороги. Тоньино остановил лошадь, слез на землю и подбежал к ней.
— Ты что, совсем с ума сошла? — вскрикнул он, склоняясь над женой, чтобы убедиться, что она ничего себе не повредила.
— Не больше, чем раньше, когда замуж за вас шла, — ответила Лена срывающимся от злости голосом.
— Вот именно, — кивнул он, помогая ей подняться с земли. — Но будет лучше, если ты мне растолкуешь, что к чему.
— Не о чем тут толковать. Я в Луго не поеду. Вот и все, — объявила она.
— Ты только что сказала моей матери, что твой дом там, где твой муж. Быстро же ты передумала. И что я, по-твоему, должен теперь делать? — Тоньино был в отчаянии.
Эта девчонка, с каждым днем все больше расцветавшая у него на глазах подобно удивительному, волшебному цветку, украла у него душевный покой и лишила привычного равновесия. Тоньино был без памяти влюблен в Лену, влюблен так сильно, что не решался к ней прикоснуться. Он даже сомневался, сумеет ли когда-нибудь сделать ее своей, боясь чуть ли не осквернить ее прикосновением, и почитал за честь видеть, как она расцветает под его любовным и заботливым приглядом. Всего этого Тоньино никогда бы не сумел объяснить своим родителям. Только сейчас он начал осознавать, что вмешательство его отца не было злонамеренным. Но в тот момент бесцеремонное вторжение в их с Леной личную жизнь привело его в неистовую ярость, ослепило и подтолкнуло к опрометчивому решению, о котором, как он теперь понял, ему еще, возможно, предстояло пожалеть.
Его дружба с молодым Рангони завязалась на базаре в Луго, где Спартак торговал плетенными из камыша корзинами, а Тоньино — зеленью и сезонными фруктами. Так уж получилось, что их места за рыночным прилавком оказались по соседству друг с другом, и в базарный день, когда выдавалась свободная минутка, они стали иногда перекидываться парой слов. Эти краткие беседы переросли в искренние дружеские отношения. Спартак, хоть и был на шесть лет моложе, обладал удивительной для его возраста внутренней зрелостью. Он был умен, честен и верен дружбе.
Тоньино, нелюдимый и замкнутый от природы, стал еще более угрюмым из-за перенесенного увечья, но в Спартаке обрел товарища, перед которым можно было излить душу. Друзья мало говорили о политике и никогда о женщинах: оба вели себя сдержанно на этот счет. Зато их объединяла любовь к земле.
— Знаешь, за что я не люблю свое ремесло? — рассуждал Тоньино. — Если не сумею все продать за один базарный день, я теряю и заработок, и товар. Он портится, и его приходится выбрасывать. Стало быть, я дважды в убытке. Всякий раз, как снимаю с дерева спелый персик, такой сочный и вкусный, у меня настроение пропадает: ведь если его с ходу не продать, он сгниет. Какой в этом смысл? Должен же быть способ его сохранить хотя бы на несколько дней. Понимаешь, что я имею в виду, Спартак?
— Кто же тебя может понять лучше, чем я? — горячо подхватывал Спартак. — Земля у нас плодородная, но мы не умеем использовать ее как следует. Мы очень отстали от других стран, и об этом приходится только сожалеть, потому что и у нас в Италии есть свои светлые головы.
Такие разговоры укрепляли объединявшее их чувство дружбы и взаимного уважения. Это привело к тому, что Спартак стал иногда приезжать в Котиньолу навестить Тоньино. Во время одного из своих визитов он случайно увидел Лену и сразу же влюбился в нее.
Он, конечно, ни словом не обмолвился об этом другу, а тот, в свою очередь, ничего не сказал о своей помолвке. Как-то Спартак рассказал, что его наняли помощником управляющего сельскохозяйственными угодьями графа Ардуино Сфорцы, а через некоторое время предложил и самому Тоньино работу в графском имении.
— Почему бы тебе тоже не приехать в Луго? — спросил он.
— Ты же сам понимаешь. Я, благодарение богу, могу работать на своей земле. Какой мне смысл идти на заработки к графу?
— Ты бы узнал много нового, научился бы кое-чему.
Тоньино долго колебался, размышляя о приглашении друга, спрашивая себя, сможет ли отец в одиночку, без его помощи, вытянуть на себе полевые работы. Окончательно отказаться от предложения Спартака, соблазнительного, но практически неосуществимого, его заставила женитьба. Отныне Лена занимала все его мысли.
