Навь и Явь (СИ) - Инош Алана (серия книг .TXT) 📗
Торопливо натянув портки и обмотав ремешки чуней вокруг голеней, Твердяна выскочила на крыльцо. К счастью, она успела: Вукмира всё ещё прощалась с садом, что-то ласково шепча деревьям и кустам.
– Ну, не горюй, – приобняв Благиню за плечи, молвила подошедшая из кузни Роговлада. – Радуйся, что дочь на свою стезю в жизни вступает.
– Да я радуюсь, радуюсь, – проронила та, утирая следом за припухшими глазами и нос. – Только вот мечталось мне на свадьбе её погулять… Не судьба, видно.
На это Роговлада, ласково и многозначительно переместив ладонь с её плеча на талию, утешительно мурлыкнула:
– Коль тебе так свадьбу сыграть охота – у нас ведь есть ещё Твердяна. Настанет час – и она свою половинку сыщет. Да и ты ещё не старуха, козочка моя. Ещё народим дочек – устанешь у всех на свадьбах плясать.
А Вукмира тем временем закончила прощаться и подошла к родительницам.
– Я готова идти.
Матушка Благиня тяжко вздохнула, а Роговлада повесила корзину себе за плечи и кивнула Твердяне:
– Пошли, проводим твою сестрицу.
Сырой ветер трепал волосы Твердяны и полы плаща Вукмиры, а под серым пологом туч реяла птица-разлука. Шаг в проход – и из пасмурной тревоги они попали в безоблачную, залитую солнцем приветливость Тихой Рощи. Невысокий плетень и калитка меж двумя соснами преградили им дорогу к возвышавшемуся вдали исполинскому чудо-дереву, чей необъятный ствол оброс, словно грибами, полувисячими деревянными постройками. Они были соединены между собой мостиками-переходами, которые казались издали хрупкими и до мурашек по коже шаткими. Могучие, словно скрученные из нескольких обычных стволов, ветки образовывали широкую развилку-площадку, отчего дерево казалось торчавшей из земли рукой с открытой навстречу небу ладонью и поросшими густой хвоей пальцами. Во все стороны от огромного, как сторожевая башня, дерева-жилища раскинулись огороды, на которых белели стройные фигуры трудившихся там дев Лалады. Только зерно привозили им жители близлежащих сёл, а в остальном жили жрицы плодами земли, на которой они работали наравне со всеми. За огородами тянулись обширные бортевые угодья, где в долблёных колодах, подвешенных к стволам сосен, жили пчёлы, неустанно летавшие над вечно цветущим зелёным ковром, который устилал Тихую Рощу. Особый тихорощенский мёд всегда оставался вязко-текучим и хрустально-прозрачным, как слеза, а волшебные свойства имел те же, что и вода из Тиши. Живой свет Лалады наполнял его переливчато-солнечным сиянием, и за один маленький туесок этого сладкого чуда давали пять мешков жита. Тонкое, щемящее благоухание его было светлым и цветочно-сладким, с едва ощутимой примесью горьковатого, смолистого покоя бессмертных сосен Тихой Рощи.
– Да пребудет с вами свет Лалады! – громко, но почтительно обратилась Роговлада в солнечное пространство, ставя на тропинку корзину.
Не успело сердце Твердяны сделать и пары ударов, как из-за ствола дерева появилась жрица – та самая, что подошла к матушке Благине с предложением отдать Вукмиру в ученицы. Солнце играло рыжеватым золотом на волнистых прядях её волос и притаилось тёплыми искорками в светло-зелёных глазах.
– И с вами пусть вечно пребывает свет, – с лёгким кивком ответила она на приветствие. – Хорошо, что привели девочку. Идём со мной, Вукмира, ничего и никого не стесняйся. Теперь твой дом – с нами.
С этими словами жрица показала на жилое дерево-великан и приотворила калитку, пропуская девочку внутрь. Вукмира широко распахнутыми от благоговейного изумления глазами уставилась на необыкновенное дерево, и её пальцы выскользнули из руки Твердяны. Тот небольшой скарб, который матушка собрала для неё, жрица отвергла, покачав головой и положив руку на корзину воспрещающим движением.
– Вещи оставьте себе, всё необходимое у неё и так будет.
– Но как же… – растерянно начала было матушка Благиня. – Хоть что-нибудь на память о родном доме!
– Ничто не должно отвлекать её от учёбы, – мягко ответила жрица. – Она более не принадлежит ни вам, ни остальному миру – только Лаладе.
А Вукмира, не сводя очарованных глаз с чудо-дерева, уже делала первые робкие шаги по тропинке, словно влекомая невидимой силой. С грузом светлой печали провожала её Твердяна взглядом, мысленно моля: «Обернись… Хоть разок на прощанье!» Услышав этот невысказанный зов, Вукмира подарила родным кроткую и ласковую, но уже далёкую, нездешнюю улыбку. Поравнявшись с нею, жрица взяла её за руку, и они вместе неторопливо зашагали прочь от калитки: дева Лалады светлой лебёдушкой плыла по земле, и девочка старательно подражала её лёгкой скользящей поступи.
С уходом Вукмиры дома стало тихо, грустно и пусто, и от этой звенящей тишины Твердяна каждый день бежала в горы – к горько-сладкому, пронзительному, овеянному ветрами одиночеству среди горделивых вершин. Лето поспело, налилось соками и вошло в свой золотой закат, и в один из таких светлых, пропитанных медово-яблочным духом дней родительница Роговлада сказала Твердяне за обедом:
– Хватит тебе лоботрясничать, настала пора к делу приучаться да к мастерству приобщаться. Пойдёшь завтра со мною в кузню. – И добавила, обращаясь к матушке Благине: – Расчёсывай ей, мать, кудри в последний раз.
Зубья гребешка погрузились в густую и волнистую чёрную гриву длиной до плеч. Там, где волосы спутались, ласковые матушкины пальцы разбирали узелки ловко, быстро и совсем не больно.
– Ах вы, кудри-кудряшечки, – вздыхала она. – Хороши вы, да быть вам с буйной головки срезанными и в жертву Огуни принесёнными…
Сидя у окна на лавке, Твердяна покачивалась на волнах дрёмы: расчёсывание всегда усыпляло её. Яблони в саду клонились к земле под весом урожая, солнечные зайчики дремотно колыхались на земле, а где-то в Тихой Роще Вукмира постигала премудрости светлого волхвования – училась вплетать в сны частый звёздный узор, прясть пряжу из серебристых струй водопада и смешивать зелье из загадки лунного света и румяной зябкости утренней зари… А Твердяне предстояло познать тайну рождения звонкой поющей стали.
Ночь прошла в томительной бессоннице. Ворочаясь с боку на бок в жаркой постели, Твердяна торопила рассвет: уж скорее бы грядущий день открыл то, что ей было уготовано! Когда чернота ночи начала рассеиваться, уступая место светлеющей синеве, сон тёплым дуновением сомкнул ей веки, но всего на миг: матушкины руки и голос нежно, но непреклонно вернули её к яви.
– Поднимайся, Твердянушка, пора на работу собираться.
Зыбкое марево сна не спешило рассеиваться, кружило и отягощало голову, прочно склеивало веки. Кое-как со стоном сев в тёплой постели, ночью казавшейся ей ненавистной, а сейчас ставшей такой желанной, Твердяна на ощупь натянула портки и обулась. Глаза никак не хотели открываться.
Затопленная печь уже дышала теплом, Роговлада с треском соскребала с черепа щетину, глядясь в мутноватое медное зеркало.
– Со льдом ей водички дай, мать, – бросила она через плечо, покосившись на сонную Твердяну. – Живо глаза-то откроются.
Матушка Благиня спустилась в погреб и принесла оттуда полную миску колотого высокогорного льда и снега, которые помогали сохранять припасы свежими. Высыпав лёд в тазик с водой, она поднесла его Твердяне:
