Русская семерка - Тополь Эдуард Владимирович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
– Фак ю! – громко крикнула ему Джуди.
Так громко, что какая-то старуха оглянулась на нее и сокрушенно покачала головой.
Но Джуди не видела этого. Она стремительно шла по Бродвею, разбрызгивая снежную жижу вконец промокшими сникерсами и не ощущая слез на мокром от снега лице. Фак ю! Фак йор 50 тысяч! Фак йор Чехова, вашего Гоголя и вообще все на свете!
Громко лязгнула створка двери, в вагон вошел мужчина в черной железнодорожной форме и быстро пошел по проходу в другой конец вагона, за ним шумно протопали три подростка в куртках с металлическими нашлепками и с голыми цыплячьими шеями, а рядом с Таней и Джуди уже нависала жещина в железнодорожной форме, с какими-то щипцами в руках…
– Ваши билеты…
– Вот, пожалуйста… – Таня поспешно протянула ей два картонных билета.
Женщина тут же прокусила картонки щипцами, вернула их Тане и загородила путь вскочившему и двинувшемуся к выходу мужику, спавшему через проход:
– Стой, куда?
– Мне сходить…
– Билет!
– Схожу я! – он попробовал проскочить мимо нее к выходу, но она схватила его за рукав и с неожиданной силой швырнула вперед так, что он чуть не упал в проходе.
– Билеты надо покупать, а потом сходить! Пошли, пошли! – и она стала грубо толкать его вперед, к группе подростков и второму контролеру.
– А че толкаться? Че толкаться – огрызался мужик, идя все же туда, куда толкала его контролерша.
Прокусив щипцами билеты у остальных пассажиров, контролерша и контролер подтолкнули у выходу арестованных безбилетников-подростков и мужика, и двери за ними закрылись.
Таня и Джуди переглянулись. Таня расстегнула узкое в груди пальто, откинулась на спинку сиденья. За окном стремительно проносились какие-то кирпичные заборы, заснеженные пустыри-дворы у длинных разнокалиберных строений, пятиэтажные жилые дома, скопления грузовиков и советских «фиатов» у железнодорожных шлагбаумов, красные выцветшие транспаранты «МИРУ – МИР!»
– Станция Яуза, – сказал над их головами все тот же железный радиоголос. – Следующая остановка – Лосинка.
Поезд постоял с полминуты в тишине у обледенелой платформы с надписью «ЯУЗА», затем снова дернулся и пошел, набирая скорость. Серые и коричнево-бордовые кирпичные постройки московского пригорода сменились пустынными полями, покрытыми искрящимся на солнце снегом. За ними были узкие коридоры леса. Тане вдруг показалось, что она снова едет в то жуткое прошлое, в ту январскую дорогу 1919 года. Господи, не надо воспоминаний! Не надо, прошу Тебя! Тогда тоже был снег, солнце, лес и вдруг – резкая остановка, визг тормозов, пулеметные очереди, звон разбитых окон, крик, падающие с полок люди, небритые рожи ворвавшейся в вагон банды с красными лентами на шапках. Отца, как и всех остальных мужчин, схватили сразу, их выбрасывали из вагонов на снег, под откос, снимали с них шубы, пальто, сапоги и валенки и расстреливали тут же, под окнами, под жуткие крики женщин… мама, дико крича, заталкивала Аню, Катю и Таню под нижние полки вагона и пихала туда же какие-то чемоданы и баулы, чтобы прикрыть ими дочерей… в последний момент она сунула Тане в левый фетровый валенок мешочек со своими драгоценностями – кольца, серьги, бабушкин кулон, колье… но уже шли по вагонам пьяные от крови солдаты в лаптях, и всех, всех, всех гнали штыками к выходу, тащили из-под полок чемоданы, женщин, девочек, и сбрасывали с поезда, и волокли под вагоны, срывая с них одежду, и насиловали тут же, на замерзших, заледенелых шпалах… и маму, и Анечку, и Катеньку, и… Господи, Таня и умирая будет помнить, как мама кричала: «Убейте! Умоляю, убейте!»… и этот штык у собственного горла, и два стальных передних зуба на небритом лице ее насильника, и ледяные шпалы под голой спиной, и разрывающую боль внизу живота… А потом… а потом… а потом была тишина, ледяная тишина, снег на ресницах и на голом окровавленном животе… что-то тупое и давящее в левом валенке… Как она выжила? Почему ее не дострелили? Забыли? Решили, что она уже умерла? Спешили угнать поезд с награбленным барахлом? На железнодорожном пути, на всем его протяжении длиной в двадцать пять вагонов, валялись голые окровавленные трупы, разбитые пустые чемоданы и рваное женское батистовое белье… Вдали от Тани стояла ручная дрезина, и старик – железнодорожный обходчик – шел от трупа к трупу и снимал с кого шерстяной носок, с кого кальсоны… С папы он снял кальсоны, а с мертвой Кати – маленькие фетровые валеночки и окровавленные шерстяные чулочки…
– Лосинка, следующая остановка – Мытищи… – прохрипело радио.
Таня поспешно застегнула пальто, не столько готовясь к выходу, сколько пытаясь этим движением отделаться от воспоминаний. Старик-обходчик с силой оторвал ее тогда от заледенелой мамы, погрузил на дрезину, укрыл мешком… Валенки он с нее не снял, пожалел… Через пять месяцев, с помощью того мешочка с драгоценностями она была в Париже… Папин адвокат, оформляя ее в правах наследия на папино состояние, вытащил из нее половину этого состояния за свою работу… Но к тому времени, когда Таня встретила своего будущего мужа Сергея Гура, от всего ее наследства уже ничего не осталось, кроме двух перстней, двух маминых перстней… В Америке они с Сергеем начинали с нуля, с самого нуля, с ничего – он водил такси в Чикаго, а она мыла посуду в ресторанах. На шестую годовщину их свадьбы он подарил ей венчальное кольцо своей матери. Два года назад он умер, она осталась одна во всем мире, хозяйкой четырех отелей во Флориде с годовым доходом в 540 тысяч долларов и недвижимым имуществом, которое банк оценил в 67 миллионов долларов. Год назад в какой-то книге мемуаров о советских концлагерях она наткнулась на фамилию своего брата Петра Одалевского. Она бросилась разыскивать автора этой книги. Оказалось, что он живет в Израиле, и она полетела туда, разыскала этого старика в Натании. Марк Зусман сидел в сталинских лагерях с 1935 по 1957 год и выжил чудом – организовывал в лагерях ансамбли художественной самодеятельности зэков. С Петей он сидел всего полгода, в лагере под Воркутой, на Крайнем Севере, в Заполярье. Оказывается, Петя, скрыв свое княжеское происхождение, стал большевиком и ярым ленинцем, как его Лена. В гражданскую войну он был комиссаром отряда, воевавшего в Сибири с Колчаком. Какая чудовищная ирония судьбы – в армии Колчака в то же самое время воевал Сергей Гур, будущий муж Тани. Они вполне могли стрелять друг в друга в бою. Но как по-разному сложилась их жизнь! Капитан Гур на заработанные трудом таксиста деньги купил бензоколонку в Майами, а Петя в это время в арестантском бушлате строил железную дорогу под Воркутой. Свою жену он вспоминал редко и с горечью – она не то отреклась от него, не то бросила его еще до ареста, и была ли это Лена или какая-то другая, старик Зусман не помнил. Но он хорошо помнил, что Петя постоянно говорил о своих сыновьях и умер в бараке, просто не проснулся однажды утром. «Два сына! Два сына!» – настаивал старик Зусман. Ровно шесть месяцев и десять тысяч долларов стоила Тане простая, казалось бы, операция: кто-то из советских родственников русских эмигрантов выяснил через адресный стол в Москве, что Константин Петрович Одалевский, 1921 года рождения, погиб на фронте в 1941 году, а Александр Петрович Одалевский, 1929 года рождения, умер в 1980 году, оставив сына Алексея Александровича Одалевского, 1964 года рождения, проживающего в Московской области, станция Мытищи, улица Окружная, 9, общежитие 7. С этого дня жизнь Тани приобрела новый смысл. Этот мальчик, ее внучатый племянник, ее внук, черт возьми! – ее единственный в мире родственник, продолжит княжеский род Одалевских – вопреки всем кошмарам, которые обрушила на их семью эта проклятая Октябрьская революция! Она, Таня, обязана вывезти его из коммунистической России – ради памяти матери, отца, сестер. А то, что он ни разу не ответил на ее письма, – это ничего, это понятно, тот же Зусман и второй русский эмигрант, ее консультант в Нью-Йорке, уверяли ее, что многие в советской России боятся переписываться с заграничными родственниками, в 1937 году и в 1946-м одной такой переписки было достаточно, чтобы оказаться в ГУЛАГе. Зусман посоветовал ей послать Алеше письмо с возвратным уведомлением о вручении, и это уведомление пришло с косой подписью «А.Одалевский», и после этого Таня ринулась по славянским факультетам американских университетов искать этому Алексею фиктивную невесту. Конечно, и за десять тысяч долларов можно было найти желающую согласиться на эту авантюру, кандидаток было штук пятнадцать, но Таня браковала их одну за другой – не из-за их плохого знания русского языка, были и такие, которые говорили по-русски вполне сносно, но Таня знала, что она искала – она искала Лену. Ну, не ту самую Лену, в которую влюбился ее брат в 1918 году, но кого-то похожего на нее. А что еще она может предложить этому неизвестному ей мальчику, который даже не отвечает на ее письма? Может быть, он молодой коммунист с промытыми большевиками мозгами? Что тогда она сможет противопоставить его коммунистическим взглядам? Четыре отеля во Флориде? Смешно! Но если он внук своего деда, то девочка, похожая на ту, что свела с ума Петю в 1918 году… Конечно, это почти нелепо, но это лучше, чем совсем ничего, чем только четыре отеля во Флориде. И потому, когда она увидела Джуди за стойкой в «Макдоналдс», она сказала себе – эта девочка! За любые деньги!..
