#Одноклассник (СИ) - Килина Диана (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Вдалеке застучали каблучки, я напрягся. Заметил тонкий силуэт, вышедший из-за угла, а потом огонек зажигалки осветил лицо.
Ее лицо.
Огляделся — не увидит ли никто, если я облажаюсь и ляпну какую-нибудь глупость, а потом шагнул к ней, нацепив фирменную Громовскую улыбку.
Катька совсем не изменилась — с ней по-прежнему было легко и свободно. И она по-прежнему забавно округляла глаза, когда я ругался матом. По-прежнему краснела, если пошлил или говорил двусмысленности. Словно и не было этих лет.
Я знаю, что она в разводе с недавних пор; знаю и про дочку. Связи отца — я частенько наводил справки о Верберах. Просто… Да хрен его знает зачем. Наверное, я мазохист, но знать, что она счастлива и живет спокойной жизнью — без меня и не со мной — было для меня приятно-острой болью где-то в области сердца.
Зачем упомянул о Шнурове? Ляпнул не подумавши, а она вся ощетинилась сразу, словно ёж — поэтому и прозвал ее таким смешным прозвищем. Смотришь — с виду колючая, а погладишь ласково — и не почувствуешь.
Твердо решил для себя, что теперь не упущу свой шанс — буду добиваться. Ее слова о том, что он высоко поднял планку только раздразнили.
Добился. Казалось, за спиной выросли крылья; казалось, что жить заново начал, и это в двадцать шесть лет. И плевать было на сложности и редкие встречи — чувствовал себя счастливым просто от того, что мог держать ее в своих руках. До тех пор, пока не услышал ее небрежное: «Просто знакомый».
Просто. Мать его. Знакомый.
Господи… Я такой придурок. Я ведь сам все разрушил — ну сдержался бы, Громов. Сделал вид, что не слышал; не видел — как всегда делал. Дал бы ей еще немного времени, но я же, блин, скотина нетерпеливая — мне подавай все и сразу.
А потом мать обмолвилась за ужином, что у нее на приеме была моя бывшая одноклассница…
18
Her touch would be tender
Her lips would be warm
But when we’re together
I’m always alone
But hear how she sings
But hear how she sings
Hear how she sings
A-Ha «Velvet»
Какая все-таки странная жизнь — вот вроде бы все есть, а ничего нет. Разглядываю семидесяти двух дюймовый телевизор, стоящий на полу и не понимаю — нахера вообще его купил? Стоил половину моей зарплаты, а смотрел я его от силы раза три-четыре.
Все с Катей.
Казалось, что она поселилась в моей квартире, как призрак — то смех послышится, то запах, то быстрые шаги на кухне, будто она что-то готовит. То приду с работы и вижу полуобнажённый силуэт на диване — сорвусь с места, моргну — а ее больше нет.
От этого становилось еще больнее — она перестала быть приятно-острой. Я про боль. Нет, теперь она была невыносимой, потому что к ней примешалась ненависть — такая жгучая и сильная, что хотелось крушить все вокруг; разрушать то, что строил годами; убивать людей и уничтожать города — лишь бы немного полегчало.
Не заметил, как оказался в машине. Только что рассматривал вид из окна спальни, а сейчас сжимаю руль, смотря на знакомый двор и подъездную дверь. В окне горит тусклый свет — наверное за ноутбуком сидит.
А если не впустит? Если вообще не откроет? И что я могу сказать ей? Что я должен сказать, чтобы все исправить?
Она смолчала, увидев меня на пороге. Лишь удивленно вскинула бровь и кивнула, мол: «Проходи». В этом вся Катя — не скажет ни слова, а в жестах и мимике будет словно целая книга.
Не ждала. Понял, не ждала.
— Кофе, чай? — спросила сипло, стоя ко мне спиной, пока я усаживался на стул.
— Без разницы, — ответил так же сипло.
Она заварила крепкий черный с щепоткой корицы и поставила передо мной блюдо с печеньем. Садиться не стала, лишь облокотилась о столешницу и уставилась на меня: «Говори».
Немой приказ я не выполнил, молча вытащил зажигалку из кармана и начал крутить ее меж пальцев. Посмотрел на нее — бледная, как полотно.
— Как ты себя чувствуешь?
— Паршиво, — ответила пожав плечами, а потом потянулась к печенью.
Откусила половину и начала медленно жевать, пристально глядя на меня. Проглотила и тут же закатила глаза, быстро вылетая из комнаты.
Удивленно моргнув, я услышал хлопок двери ванной и поднялся на ноги. Приоткрыл дверь, и тут же закрыл ее — Катя обнималась в унитазом. Когда звуки стихли, я расслышал тихое ругательство, снова открыл дверь и вошел в комнату.
— Ты в порядке?
Она подняла в воздух большой палец, а сама прислонилась лбом к крышке.
— Может тебе воды принести?
— Громов, ничего мне не надо, — слабо пропищала.
— Кать?
— Ммм?
— Ты..?
«Ты сделала аборт?»: прозвучало в воздухе. Женские плечи дрогнули, она покачала головой, а затем медленно выпрямилась и отползла к стене. Села, согнув колени и обхватила их руками.
— Не смогла, — сдавленно прошептала, — Вспомнила, как хотела второго ребенка тогда, и не смогла. Правда, тогда меня так не полоскало — я уже не знаю, что мне есть, чтобы не выблевать это обратно, — Катя коротко усмехнулась и тут же нахмурилась, — У меня же даже какие-то вещи остались — купила в тот же день, как тест сделала. Я и имена придумала, — по ее бледному лицу потекли слезы, и она быстро смахнула их, — Знаешь, как хотела мальчика назвать?
Я кивнул, потому что все невысказанные слова, за много-много лет встали в горле, и произнести хоть что-то я не смог бы.
— Ромкой, — улыбнулась, — Ромкой хотела назвать. В честь тебя. Ты же тогда, в школе, меня спас — думала руки на себя наложу со стыда. А ты сделал все это, а потом ходил рядом со мной, словно я — королева, — судорожный вздох, — Хоть и не видела тебя столько лет, но помнила твою доброту.
У меня с груди словно бетонную плиту сняли, и я выдохнул — так громко, что Катя вздрогнула. Потом она снова прикрыла веки и прислонилась затылком к стене.
— Сидела на кушетке, а сама думала — как же я так могу, подло и лицемерно. Одного хотеть и не уберечь, а от другого избавиться. Переоделась и пошла к гинекологу, на учет вставать. Ты прости, что я не сказала у больницы. Должна была, но я в таком раздрае была. Сама до конца не понимала, что и как будет.
Тишина, которая наступила в крохотном помещении, больше не давила. Единственное, о чем я подумал мельком — то что, что сказал ей тогда: «Не прощу».
Все равно ведь простил бы. Не смог бы понять, но простил бы. А оно все вот как повернулось… Получается, обидел ее, причинил боль, не выслушав, не дав объясниться, не выяснив все до конца — снова попер напролом, и чуть не разрушил все своими собственными же руками.
— У Милены аутизм, — произнесла едва слышно, а я вздрогнул, — Я поэтому думала об аборте. Просто не знаю, как ей объяснить, что наша жизнь изменится снова — только наладилось все.
— Я понимаю, — осторожно произнес я.
— Она — не псих, — резко вскинулась Катя и я поднял руки в оборонительном жесте:
— Я этого не говорил.
— Она не сумасшедшая, Рома. Она просто другая, — слезы снова потекли по ее щекам, а я медленно сполз по стене на пол, так и не решаясь к ней подойти, — Она умная, она все понимает. Она не агрессивная, напротив, ее очень легко ранить. И я люблю ее больше всего на свете, я все сделаю для нее, я живу только ради нее, — зашептала она, — Поэтому я испугалась, когда тебе сорвало башню. Если она увидит что-то подобное, у нее будет срыв, а я больше не вынесу этого.
— Артем? — осторожно намекнул я, чувствуя, как внутри закипает ярость.
— Да. Он не бил меня, хотя то, что он сделал было сродни этому. Если не хуже. Понимаешь, иногда слова ранят сильнее, чем удар кулаком в лицо, — понимающе кивнул, а Катя продолжила, — Милена видела и весь прогресс, которого мы достигли — коту под хвост. Она перестала разговаривать и замкнулась. Артема боялась, как огня и полгода даже подойти к нему не могла. Сейчас все наладилось и тут это, — вздохнув, посмотрела на меня и вяло улыбнулась, — Поздравляю.
