Брусничное солнце (СИ) - Мягчило Лизавета (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt, .fb2) 📗
Впервые за все время разговора он повернулся к ней лицом, удивление в глазах сменилось хищным прищуром, губы Брусилова растянула воодушевленная улыбка.
Настасья едва сдержала ответную. Вышло. Не сможет мужчина отказаться, не сумеет передумать до венчания. Варя будет под боком — горячая и желанная, она будет подогревать интерес, напоминать о том, какие блага способен принести брак. Живой огонь. Этот хладнокровный хищник не сумеет дать ей отказ, любому глупцу видно, как он жаждет внимания ее дочери.
— Не побоитесь осуждения и пересуд?
— А какие пересуды? Незадача случилась, все поместье наше крысы заполонили, что тревожить впечатлительную девушку? Помолвка ведь дело решенное, погостить у жениха под присмотром материнским не дурное дело. Чай не в одной постели будете, верно?
— Велить подготовить покои и для вас?
Дверь за спиной с тихим щелчком захлопнулась, повернулся в скважине на два оборота замок.
— Нет.
Он засмеялся. Тихо, бархатно. Обошел ее, замершую у входа, и по-хозяйски развалился в отцовском кресле, по праву рождения чувствуя себя хозяином. Разве назовешь Самуила юнцом? Она вглядывалась в резкие черты, мужественный широкий подбородок и сурово сцепленные в замок пальцы и удивлялась. Разве к двадцатому году ведут себя так? Так рассудительно и цепко мыслят? Настасья помнила собственного мужа в юные годы — неопытный ветренный юнец, понесшийся следом за нею в пляску на Купалье. Он пах свободой, мыслил, как полагается всем молодым и неопытным, о великом и несвершенном. Желал стать героем, необремененным властью и долгом. Брусилов был совсем иным.
Цепким, внимательным, он схватывал все на лету.
По-птичьи склоненная голова, серьезный взгляд, он поддался вперед, радушно указывая ей на кресло напротив.
«Теперь проявить гостеприимство изволите?»
Она опустилась на обитое темным бархатом сиденье, откинулась на спинку, нервно оглаживая резные подлокотники длинными пальцами. Разговор только начинался, в его голосе появилась озадаченность, хлынула наружу, заполняя комнату.
— Раньше я бы осмеял каждого, кто помыслит завести со мной разговоры о колдовстве, Настасья Ивановна. Но ныне… Я видел, как горит под нею трава, как иссыхают и опадают цветы, пожираемые огнем. Пламя было черным. Пожелаете — отведу вас на ту поляну, сумеете рассмотреть искусную работу родной дочери. — Дождавшись от нее отрицательного покачивания головы, он усмехнулся, недовольно сморщил нос. — Полагаю, вы догадывались о ее способностях, сейчас удивленной не выглядите. Можно ли это… Прекратить безопасным способом? Я не горю охотой погибнуть от руки собственной жены, способной разжигать огонь одним желанием. Колдовать в нашем роду не принято.
— Не беспокойтесь, Самуил Артемьевич, своим даром Варвара управляться еще не умеет, а книгами колдовскими или учителем не располагает, она не способна причинить вред живому существу. Нет опыта. — В ее голос скользнули мягкие увещевательные ноты. Не поверил. Густые брови недовольно свелись к переносице, сцепленные пальцы побелели от нарастающего раздражения. Настасья поспешно продолжила. — Я знаю одну способную женщину во Владимерской губернии. Попросите разыскать вам Ладу, она поселилась в Суздальском уезде. Легко будет найти, всем эта женщина известна, способна любое желание исполнить. Обратитесь, и она запрет дар Варвары, не будет у нее доступа к силе магической. Ни единой травинки после не сожжет.
Его это успокоило, коротко кивнув, он потянулся к перу и чернильнице, длинными витиеватыми буквами вывел короткую пометку на белоснежном листе.
«Ведьма Лада. Суздаль»
А затем неспешно поднялся, направляясь к двери.
— Благодарю за вашу поддержку, я знал, что могу положиться на свою будущую тещу. Иметь с вами дело невероятно приятно. Желаете навестить свою дочь перед отъездом? Думаю, новость от вас она примет спокойнее.
— Вы правы, желаю.
Он провел ее до спальной комнаты, убедившись, что дальше Настасья войдет сама — развернулся и направился к ступеням, скрестив руки за спиной.
Женщина шагнула внутрь. Комната насквозь пропахла младшим Брусиловым. На столе аккуратной кучей высились документы, на приоткрытой створке высокого шкафа — черный камзол, у кровати пара домашних туфлей.
«Сразу в свои покои разместил, стыд мужчинам несвойственен…»
Внутри Варвары не оказалось, слабые всплески воды в другой комнате позволили догадаться: дочь принимает ванную.
Пару шагов, приоткрытая дверь, и Настасья с вскриком, наполненным яростью, несется к бадье. Вода ледяная, кусает за кожу, скользит до локтей жадно поднявшимися от движения волнами, впивается в быстро намокающую ткань платья. Она хватает дочь и дергает вверх, Варвара стремительно раскрывает глаза и закашливается.
Дура. Непростительно глупая девка, от рождения унаследовавшая отцовский разум. Ни капле материнской расчетливости.
Резкий рывок, дочь переваливается через высокую бадью и едва не валится на пол, поднимая тучу брызг. Вода, не желая расставаться со своей пленницей, с гулким всплеском пролилась следом, оставила огромную расползающуюся лужу. Варвара даже не посмотрела.
Отстраненно потянулась к висящему у ширмы мужскому халату, небрежно накинула на мокрое обнаженное тело, сморщилась, почуяв запах хозяина вещи.
Настасья тихо сходила сума. Живая. Тише-тише, дочь живая, что ей станется…
— Я не выйду за него замуж, утоплюсь, повешусь на простынях. Выбирай, что пригляднее смотреться станет в гробу, матушка.
Пощечина вышла звонкой, ладонь обожгло, заныли пальцы. Настасья почти не заметила, а Варвара и не дернулась. Выпрямилась, поворачивая голову с алеющим отпечатком руки, встретилась с ней горящим взглядом, и Настасья распознала. В мгновение увидела тот самый живой, пожирающий огонь в ее глазах. Тот самый, который выглядывал из глубоких темных зрачков ныне покойной матери.
Не отступила, подавила волну тревоги, рывком придвигаясь ближе к дочери. Пальцы сжали щеки, слегка тряхнули ее голову, будто это позволит той вернуться в сознание.
— Опомнись, глупая, возьми себя в руки! Он даст тебе силу, деньги, власть. С ним ты сможешь не бояться за свою судьбу и судьбу собственных детей. Любовь глупа — она делает нас слабыми, выворачивает наизнанку и оставляет. Бедных, голодных, озлобленных и разочарованных. Влюбившись, ты будешь печься не о собственном благополучии, ты станешь чужой рабой. Хочешь любить? Люби детей, что выйдут из твоей утробы, дари им все тепло, на которое будет способно твое сердце. Ненавидишь? Жить с ним не хочешь? Хорошо. Избавься, но только тогда, когда он подарит тебе сына, чтобы богатства его при тебе сохранились. Отрава иль несчастный случай, накорми лошадь дурианом — все едино, способы найдутся. Но до этого мига будь покорной и покладистой любящей женой. Слышишь? Я никогда не желала тебе зла, Варвара, каждый мой шаг каждое решение — ради тебя. Чтобы ты свою жизнь не растратила на сожаления и нищету, чтобы не приходилось открывать глаза в холодной комнатушке с шуршащими рядом крысами. Тебе плохо живется? Нет? Так еще лучше будет!
Глаза Варвары наполняются слезами, дрожат губы. А Настасья злится. Так отчаянно и так глубоко ненавидит слабость дочери, что впору ударить. Выбить дурость тяжелыми оплеухами. Беспомощная, тянущаяся за другими хвостиком. Не видит, не понимает, что в жизни этой каждый сам за себя. Пришел один — умрешь тоже в одиночестве. И только тебе решать, каким будет промежуток между рождением и кончиной. Тебе выстраивать свою жизнь, подаришь это право другому — тебе же ее и оплакивать.
— Он убил его… — В ее голосе столько отчаянной звериной тоски, такая мольба… Настасья с осуждением поджимает губы. Устало выпускает ее лицо из объятий своих пальцев, оставляет сухой поцелуй на ледяном, как у покойницы, лбу.
— Дура. Он оказал тебе услугу. Что ждало бы тебя рядом с Саломутом? Пыльный обветшалый особняк, на который приходилось копить годы по гнутой медьке?
Глаза Вари удивленно распахнулись, она пораженно всхлипнула. А Настасья с сожалением цокнула языком, покачала головой. Разве могла она не видеть, какие отношения связывают дочь с сыном художника? Разве ей не докладывали о жарких разговорах в беседке у старого пруда? Надеялась, что та перерастет, забудется. Юный возраст пылок и горяч, молодость не позволяет думать хладнокровно. Любой запрет поднимает волну горячего протеста. Непременно победить, перешагнуть, сделать по-своему. Никому не подумается, что родители оберегают, противятся не от собственной черствости — они отговаривают от ошибок. Горячо обожая своих детей, они смывают сор с их жизненного пути собственной кровью. Пусть ты останешься ненавистным вздорным стариком, не способным принять мысли и чаяния чада. Пусть. Главное, что дальше ребенок будет жить счастливо.