Детектив в путешествии (сборник) - Михайлова Евгения (книги без сокращений .TXT) 📗
Лишь два года назад что-то удалось решить и совместить. Василка пригласила не только Марину, но и Настю с Тарасом. У них получилось поехать первыми. Мама сказала: «Я просто счастлива, что Настенька и ребенок отдохнут. И эти сумасшедшие мужья ее там не найдут».
Василка устроила Насте с Тарасом ту же программу, что и Марине. Парки, гулянья, путь наверх – в царство Володимера. Он им рвал горячий хлеб и наливал свое вино… Настя смотрела на его руки, в которых жаркое солнце, запах цветов и вина. Но Настя все рвалась в Варну. Она очень любила море и жару. Мама и Марина звонили Василке почти каждый день. Марине показалось, что подруга говорит о поездке в Варну грустно и обреченно. Договорились, что Марина приедет прямо туда, в квартиру, которую сняла для всех, кроме Володимера, Василка. И она приехала в ослепительный летний день. Нетерпеливо ждала их в этой квартире. Видела, как они подъехали с моря. Володимер высадил Василку, Настю и малыша, привел их в квартиру, по-родственному приветствовал Марину и ушел к себе, он снимал квартиру неподалеку. Жить с посторонними женщинами он не мог.
Вечером Володимер заехал за всеми, и они отправились в ресторан. Какой-то странный ресторан. Все, как у себя во дворе, сидели за длинными столами под открытым небом, говорили, как родственники, смеялись, пели, рвали руками горячий хлеб, разливали вино. Мужские взгляды со всех сторон просто прилипали к Насте, она отмахивалась, как от мух. Володимер мрачнел. А Василка вдруг налила себе сама большую кружку вина и сказала тост. По-русски, у нее почти нет акцента.
– За десять дней, которые потрясли мир.
Настя с сыном в Болгарии провела именно десять дней. Впереди было еще столько же дней этого отдыха. Ночью Василке было плохо из-за того, что она перепила. Она практически не пьет…
Марина вошла в дом, включила компьютер, нашла фотографии того лета. Надменное лицо Насти, преданный, как у собаки, взгляд Володимера, его надежные руки, сжатые в кулаки, чтобы не тянулись к Насте, черные, как ночь, глаза Василки. И смеющийся мальчик, синеглазый и безмятежный. И она, Марина, сгорбившись над книжкой, сидит в пляжном шезлонге далеко от моря, которое тоже любит… Одна. В стороне от того, что происходит, что не хочет видеть. Но она все видела. И думала временами: лучше бы мне выкололи глаза, когда якобы исправляли косоглазие.
Впрочем, лето бывает и здесь, в Подмосковье, куда она переехала с родителями вскоре после того отпуска в Болгарии. Отчиму становилось все хуже. Дышать в Москве ему было нечем. И резать больше было нечего.
Здесь хорошо. Марина открывает все окна в свой маленький дикий сад: кто-то посадил здесь эти сливы, яблони и вишни, они и живут тут сами на свободе. И на них созревают плоды. В прошлом году был обильный урожай. Марина даже приглашала людей его снимать. Мыла, раскладывала по пакетам, разносила тем ученикам, которые никуда не поехали отдыхать. Теперь она работала учительницей в маленькой поселковой школе.
Она купила себе мощную стиральную машину и через день стирала в ней белое постельное белье. Потом развешивала его во дворе. Складывала стопками на полке в шкафу. Белье чудесно пахло, когда она его снимала – чистым воздухом, вечером и утром, семьей и мамой, которая недавно умерла, не сумев научиться жизни без мужа. А ведь им было так хорошо вдвоем, казалось Марине. Теперь понятно, что хорошо было только Марине. А мама позволила своему больному сердцу разорваться. И оставила старшую, никем, кроме нее, не любимую дочь. В утро ее смерти Марина позвонила сначала своим преданным друзьям и ученикам, которые занялись печальной помощью, потом Насте. Сказала, что мамы нет, что похороны через два дня.
– Так быстро? – испуганно спросила Настя.
Насте было страшно расставаться со своей мамой.
– А когда бы ты хотела? – грубо ответила Марина.
Она сообщила сестре о том, что будет хоронить свою маму.
– Я вообще не хотела, чтобы она умерла, – сказала Настя о своей маме.
Они и в горе не поместились рядом.
Марина прошлась по комнате, открыла огромный книжный шкаф, привычно провела ладонью по корешкам книг, так она их приласкала. С тоской взглянула на пустое кошачье лукошко. И Марсик, толстый и старый, ушел от нее туда, за горизонт, в кошачий рай.
Марина заварила на кухне мюсли в широкой пиале, позавтракала и стала собираться на кладбище. У нее за день будет много разговоров с друзьями и учениками. Но вопросы задавать она ходит на кладбище. Точнее, всего один вопрос: «Как же все так у нас получилось?»
Дорога на кладбище была пустынная. Подходящая для мыслей, заманчивая для коварных воспоминаний. Дома их отгонять легче.
…Оставшиеся десять дней потрясли не только Василку. И ведь не расскажешь никому. Даже маме Марина ничего не рассказывала. Но та что-то понимала, судя по случайным словам. Как расскажешь о том, что на берегу синего моря, на золотом, расцелованном солнцем песке, рядом с родными людьми и преданной подругой, рядом с чужим и приветливым мужчиной ты была в аду? Нет, Марина не была влюблена в Володимера. Она себе бы никогда это не позволила. Это нелепо. Об этом не стоило и мечтать. Но даже если бы это было возможно… Если бы была надежда, что он как-то ответит, просто заметит ее… Исключено. Это мужчина Василки, которая на смерть за него пойдет, тут не было сомнений. И он так мило и по-доброму принимал обожание Василки, что Марина радовалась за подругу. Никогда, ни одной завистливой или ревнивой мысли. Это был красивый, поэтический мир, и Марина была в нем уместна. Настя не просто разбила его на кусочки, она разнесла этот мир в пыль. Вот что происходило на золотом песке, в синем море, на улочках Варны, в их квартире с окнами на горы.
Настя безумно любила воду, она готова была в подмосковной луже плескаться вместе с утками до посинения. А тут – такое блаженство. И она бегала по песку сначала с Тарасом, они смеялись и плавали на мели, мальчик только учился. Володимер стоял на берегу и напряженно смотрел. Как дежурный спасатель. Потом ребенок бежал, чтобы зарыться рядом с Мариной и Василкой в горячий песок, просить пить, фрукты, мороженое – все сразу. А Настя уплывала далеко, дальше всех… И когда ее уже было трудно рассмотреть с берега, Володимер бросался в воду, как будто до этого боролся с собой, пытаясь удержать себя на расстоянии. Но расстояние в какой-то миг становилось для него невыносимым. Он плыл сильным брассом, мелькали над водой и сверкали его шоколадные от загара, умелые и надежные руки. И они догоняли Настю. И обнимали ее там, на большом расстоянии, он ее целовал, это Марина видела и без бинокля, в который смотрела Василка. Марина со своим косоглазием видела все. Что не видела, то легко могла восстановить, когда они вдвоем выходили на берег. Он по-хозяйски осматривал Настю и поправлял ее крошечные трусики. Марину и сейчас качнуло при этом воспоминании, как в школе после какого-нибудь ужасного унижения, как дома после грубого окрика отчима. Ласкового Настиного отца.
А Василка там, на этом растекающемся от страсти ее мужчины пляже, с каждым днем становилась все больше похожей на суровую вдову. Она не смеялась и не пела. Да и не ела. Все нравилось только ребенку. Его Володимер таскал на руках и целовал, как своего. Как ребенка Насти. Он бы носил на руках и парня лет двадцати, как ребенка Насти.
Тарасу в сентябре нужно было идти в первый класс. Володимер как-то зашел озабоченный к ним, уже после пляжа, сказал, что присмотрел красивый ранец. Они ушли втроем и не возвращались несколько часов. Марина была в ужасе: неужели сестра настолько развратна, что с ребенком пошла на квартиру к Володимеру? Она бегала по улицам Варны и спрашивала по-русски: «Где продаются ранцы?» Как идиотка. Ей доброжелательно показывали, предлагали проводить, она отказывалась. А потом увидела их совсем близко. Нет, они не ходили к нему на квартиру, это было понятно. Тарасик надел на себя новый яркий ранец, Володимер был обвешан какими-то свертками, наверняка накупил мальчику всякого приданого в школу. До дома, где их квартира, оставалось несколько метров, но он вдруг остановил Настю, придержал ее за руку и произнес с акцентом:
