Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович (книги без сокращений .TXT) 📗

– Именно с ней я вчера и порывался раззнакомиться.

– И чем же это закончилось?

– Отсекла, будто швартовый обрубила. Знаю только, что Евдокимкой кличут.

– Евдокимкой, говоришь? Сдается мне, что именем этим родители будущего сына наречь собирались…

– Однако на свет произвели нечто среднее. И фамилия соответствующая – Гайдук.

– Среднее не среднее, а девка, по всему видать, что надо, – возразил сержант-сверхсрочник Дука, дышавший теперь в затылок им обоим. – Жаль, воительница эта степная слишком уж… молодастая.

– Тоже мне: нашел порок у девки – «молодастая»!

Однако всего этого Степная Воительница уже не слышала. Ударный батальон морской пехоты, сформированный, как поговаривали, в основном из портовиков, а еще – из команды какого-то потопленного немцами эсминца да краснофлотцев из всевозможных береговых служб, только вчера прибыл из Херсона. И Евдокию совершенно не интересовал.

Иное дело – кавалеристы. С одним из них – грозным усатым старшиной эскадрона Разлётовым, – девушка даже успела познакомиться поближе, поскольку тот уже вторую неделю квартировал в доме ее родителей.

– На стременах гарцуй, на стременах, эскадронник! – потомственный донской казак поучал ее, покрикивая и доводя посадку Евдокии в седле до «казачьей выучки». – При такой царственной осанке ты и в седле держаться должна по-царски.

– Легко тебе, мужику, по седлах армейских растоптанному, поучать! – возмущалась мать Евдокии, наблюдая за тем, как на выгоне, начинавшемся прямо у дома сельского ветеринара Гайдука, старый рубака пытается возвести в совершенство верховую посадку ее дочери.

– А она у вас кто? Не казачка разве? Окрестные степи – это же казачий рай!

– Но мы-то ее не в казачки готовим и не в эти твои «эскадронники»! – подбоченилась мать, дородная сельская красавица, на чьем лице еще сохранились следы девичьего румянца. – В педагогическое училище поступила.

– А зачем ее готовить? – подкрутил усы эскадронник, время от времени бросая на Евдокию явно не отцовский взгляд, какой только что бросал и на саму Серафиму Акимовну. Что поделаешь: не он виноват, что рослая, фигуристая дочь просто-таки угрожала вырасти точной копией матери – такой же золотоволосой, полнолицей, с широкими крепкими скулами и выразительно очерченными, чувственными губами… А еще – эти васильковые глаза, под лебединым разлетом бровей, и короткий прямой, прямо-таки точеный, нос – точь-в-точь, как у греческой богини, приглянувшейся ему в книжке на столе у «будущей учительницы». – По ней и так видно, что казачка. Ей ведь только семнадцатый минул, а ты ж посмотри на нее: это же эскадронный аллюр!

– Сам ты «эскадронный аллюр»! – пафосно возмутилась Серафима. – Ты что такое о девчушке говоришь?!

– Но я же – в самом изысканном смысле, – разбросал руки старшина с такой лихостью, словно собирался обнять ими обеих женщин. – Ты посмотри на нее! Такой выправке любой ротмистр-кавалергард позавидовал бы.

Евдокимка и в самом деле старалась постичь мудреную «эскадронную науку» старшины. В распоряжении ее отца-ветеринара, обслуживавшего три колхозных села и два хутора, всегда пребывала бедарка [3]; так вот, в добровольную обязанность Евдокимки входило – каждый день приводить из конюшни и отводить назад беспородного трудягу Буланого, в натуре которого время от времени пробуждалась вольница степного скакуна. И проделывала она эти «променады» только верхом, нередко отклоняясь далеко от маршрута, чтобы добираться до противоположного конца поселка в объезд, по Волчьей долине. Так что верховая выучка у нее все же имелась, что и приводило старого «эскадронника» Разлётова в некий азартный восторг.

Кстати, от него же Евдокимка узнала, что уже послезавтра батальон «морпехов» перебросят в сторону Ингула, чтобы где-то там, на его левом берегу, укрепить позиции обессилевшей стрелковой дивизии…

Набросив повод на сломанную ветку акации и добыв из седельного подсумка плетку, Гайдук храбро подошла к фюзеляжу самолета. Увидев, что летчик, с окровавленным лицом, налег грудью на штурвал, она по-немецки вполголоса позвала его: «Эй, пилот!» Однако тот даже не шевельнулся. Кабинка второго пилота оказалась открыта, кровавый след пролегал от фюзеляжа до густого кустарника.

– Не лезь туда! – попытался остановить ее подоспевший лейтенант. – Фриц ведь и пальнуть может!

Однако, воинственно сжимая в руке нагайку, девушка ступила несколько шагов по следу и увидела на небольшой опушке раненого немца, рядом с окровавленной рукой которого лежали шлем и пистолет. Голова летчика, со слипшимися русыми волосами, покоилась на пологом, порыжевшем от выжженной травы холмике.

– Пилот, вы живы? – спросила Степная Воительница по-немецки.

Возможно, только потому, что до помутненного сознания летчика дошли слова, сказанные на родном языке, он довольно резко покачал головой, то ли пытаясь заглушить боль, то ли убеждая, что еще не умер:

– Кажется, еще жив. Но это всего лишь недоразумение. Где мой пистолет?

– Хотите стрелять в меня? – бесстрастно поинтересовалась Евдокимка.

– Что вы, фройляйн? – простонал пилот. – В себя, только в себя.

– Потерпите. Вас возьмут в плен и… вылечат, – девушка с трудом подбирала слова, хотя до сих пор считала, что немецкий язык в педучилище выучила неплохо.

– Найн плен, найн! – едва заметно покачал головой пилот, стараясь говорить по-русски. – Ихь стреляль себя.

– Зачем же сразу стреляться?! – сочувственно попыталась разубедить его Степная Воительница.

Но в ответ услышала по-немецки:

– Вы прелестны, фройляйн. Вы так прелестны… – сил пилота хватило только на комплимент. Дотянуться до пистолета он уже не смог.

3

Вслед за гестаповским «виллисом» Штубер со своими людьми спустился к усадьбе и уже через несколько минут стоял перед командующим 17-й армией генерал-полковником Куртом Швебсом.

– Мне представили вас, оберштурмфюрер, как командира диверсионного отряда при штабе группы армий, – ни минуты не стал терять командарм.

– Что совершенно неоспоримо, господин генерал, – несколько вызывающе подтвердил фон Штубер, заставив при этом фон Роттенберга снисходительно поморщиться.

Эсэсовец Штубер вел себя, как задиристый новобранец в противостоянии с добродушным фельдфебелем. Но вот, почему он нарывался на конфликт с командующим, этого гестаповец понять пока что не мог: ему казалось, что до сих пор эти два человека знакомы не были.

– Причем отряда, который уже отличился в боях с русскими в районе Могилевско-Ямпольского укрепрайона на Днестре [4], – счел необходимым добавить майор.

– Что еще более неоспоримо, – барон едва заметно прищелкнул каблуками, хотя столь любимое русскими белогвардейцами «щелканье» ни в войсках СС, ни даже среди офицеров вермахта, уже давно не практиковалось.

Офицер гестапо и на сей раз мог окатить Штубера ироничным взглядом, если бы не знал, что во время штурма укрепрайона, как, впрочем, и в борьбе с русскими окруженцами и диверсантами, тот в самом деле проявил себя. К тому же гестаповец не мог не заметить, как этого сорвиголову воспринимает сам Швебс.

Тем временем хрупкого телосложения генерал с уважением оглядел рослую, плечистую фигуру диверсанта, обратив при этом внимание на смуглое широкоскулое лицо, едва уловимый аристократизм которого основательно смазывала перебитая «боксерская» переносица со следами недавней пластической операции. Чего-то такого, исконно арийского, в парне этом просматривалось мало. Скорее он походил на известного корсиканского пирата, какого генералу недавно довелось увидеть в трофейном французском фильме. Зато обер-диверсант поражал не только мощью своего телосложения, но и свирепостью бойцовского обличья.

– И сюда вы тоже прибыли во главе отряда…

– Так точно, господин генерал. Мне приказано командовать десантно-диверсионным отрядом, созданным из бойцов полка особого назначения «Бранденбург».