Флип - Гарт Фрэнсис Брет (полные книги .txt) 📗
Потом он задремал, должно быть, разомлев от усталости и купания, — Ланс почувствовал себя совсем как после паровой бани, когда начал кататься по сухой траве и обсыхать на припеке. Разбудил его звук голосов. Они доносились издали, были невнятны и не приближались. Ланс подкатился к краю поросшего травой крутого склона. Внизу оказалась еще одна терраса, или плато, за ней темнела буро-зеленая чаща, над которой торчали там и сям остроконечные шлемы сосен. Нигде не видно было никаких признаков человеческого жилья. А между тем, судя по голосам, люди занимались каким-то незамысловатым делом, и Ланс отчетливо слышал звон посуды и звяканье кухонной утвари. По-видимому, разговаривали старик и девушка — отрывисто и вяло, как обычно разговаривают люди, живущие под одной кровлей. Их голоса, подчеркивая пустынность здешних мест, все же не навевали грусти, они казались таинственными, но не внушали страха, а окружающее необозримое безлюдье придавало им выразительность, пусть даже тема разговора была самой прозаической и обыденной. Впервые за все время Ланс вздохнул: он догадался, что там собираются обедать.
При всей своей беспечности Ланс все же не рискнул разгуливать открыто при свете дня. Пока он ограничился тем, что попробовал определить, откуда именно доносятся голоса. Но добраться до этого места можно было, по-видимому, только с проезжей дороги. «Зажгут же они к вечеру свечку или разведут огонь», — рассудил Ланс и, утешившись этим соображением, вновь растянулся на траве. Немного погодя он начал забавляться, подбрасывая вверх серебряные монетки. Но тут его внимание привлекла к себе одна из вершин, резко выделявшаяся на фоне безоблачного неба. Что-то белое и маленькое, не больше серебряной монетки в его руке, появилось в небольшой седловине. На его глазах пятнышко начало расти и заполнило всю седловину. Еще немного, и оно закрыло зубчатый гребень горы. Густая, ослепительно белая масса переливала через край, затапливая одно за другим перевалы и ущелья. Ланс догадался, что это морской туман и, стало быть, не более двадцати миль отделяют его от океана... от свободы! Солнце, уже склонявшееся к западу, спряталось в мягких объятиях тумана. Внезапно потянуло холодком. Ланс вздрогнул, встал и, чтобы согреться, снова поспешил в напоенную ароматами чащу. Теплый, душистый воздух подействовал на него как снотворное: Ланса так разморило, что ему уже не хотелось есть; он уснул. Когда он проснулся, было уже темно. Ланс стал ощупью пробираться сквозь чащу. Над его головой сверкало несколько звездочек, но чуть поодаль и внизу все было скрыто мягкой, белой, волнистой пеленой тумана. За нею прятался и тот огонек, который мог бы указать ему жилье человека. Идти вслепую было безумием; оставалось только ждать до утра. И так как это соответствовало его извечному стремлению к праздности, он вновь забрался в ямку, которая служила ему ложем, и уснул. Какие мрачные порождения нечистой совести и страха тревожили его, лежащего в глубокой мгле и тишине и отгороженного от ближних призрачной пеленой тумана? Чей дух промелькнул перед ним, чьи очертания медленно возникли из непроглядной черноты леса? Да ничьи. Тихо погружаясь в эту мглу, он не без сожаления вспомнил о нескольких галетах, которые обронил, закусывая в дороге, небрежный пассажир. Но это воспоминание томило его недолго, и вскоре он уснул глубоким, сладким, безмятежным сном младенца.
Глава II
Он проснулся, все еще одурманенный лесными запахами. Самым первым его побуждением было сделать то, что делают все молодые животные, — он сорвал несколько свежих листиков микромерии, стебель которой вился по его мшистой подушке, съел их, ощутил во рту кисловатый вкус, и ему показалось, что мучивший его голод утих. Еще не проснувшись как следует, он лениво разглядывал солнечный зайчик, дрожавший в густых ветвях над его головой. Потом опять задремал. Сквозь дремоту он уловил какое-то слабое движение среди сухих листьев неподалеку от его ложбинки. Казалось, кто-то подкрадывается к его револьверу, который, поблескивая, лежал на земле. Настойчивость его вчерашнего вороватого знакомца позабавила Ланса, и он затаил дыхание. Шорох не умолкал, но теперь уже было ясно, что подкрадывается к нему нечто длинное и извивающееся. Внезапно взгляд его застыл, сон как рукой сняло. Нет, не змея — рука человека шарила в густом мху, стараясь нащупать револьвер. И он отчетливо рассмотрел эту руку — маленькую и веснушчатую. В тот же миг он крепко схватил ее, вскочил на ноги и заставил подняться упирающуюся молодую девушку.
— Пустите, — сказала она, не столько напуганная, сколько смущенная.
Ланс посмотрел на нее. Гибкая и худенькая, как мальчишка, она казалась не старше пятнадцати лет. Ее раскрасневшееся лицо и обнаженную шею усеивало множество мелких коричневых веснушек, похожих на сгоревшие порошинки. Веснушчатыми казались даже большие серые глаза, во всяком случае, и радужная оболочка и зрачки были усыпаны крохотными, как молотый ямайский перец, точечками. Еще удивительнее были ее волосы, цветом напоминавшие рыжеватую шкуру олененка, но с множеством более светлых прядей разных оттенков, а на макушке совершенно белокурые, словно выгоревшие на солнце. Она явно выросла из своего платья, сшитого еще во времена ее детства, — из-под короткой юбки виднелись смугловатые, усыпанные веснушками стройные ноги, в штопаных чулках, которые тоже уже стали ей малы. Пальцы Ланса, крепко державшие ее за тонкое запястье, скользнули к ладони, и он с добродушной шутливостью легонько отбросил ее руку.
Девушка не тронулась с места, но продолжала смотреть на него все так же смущенно и сердито.
— Ни капельки я не испугалась, — сказала она. — Не убегу, не бойтесь.
— Рад это слышать, — с нескрываемым удовольствием ответил Ланс, — а зачем тебе понадобился мой револьвер?
Она снова вспыхнула и промолчала. Потом начала ковырять ногой землю под деревом и наконец произнесла, доверительно обращаясь к этой ноге:
— Хотела схватить его раньше вас.
— Вот как? А почему?
— Сами знаете.
Каждый зуб, обнаженный Лансом в широкой ухмылке, свидетельствовал, что он отлично знает. Но он скромно промолчал.
— Я ж не знала, зачем вы тут прячетесь, — добавила она, все еще адресуясь к дереву, — и потом... — девушка украдкой покосилась на него из-под белесых ресниц, — я тогда еще не видела вашего лица.
В этом тонком комплименте впервые дало себя почувствовать лукавство, свойственное ее полу. Беспечное лицо авантюриста даже залила краска, и на какое-то мгновение он смешался. Он кашлянул.
— Так, значит, ты хотела зацапать мой револьвер и вдруг увидела мою руку?
Она кивнула. Потом подобрала сломанную ветку орешника, заложила ее за спину, ухватилась загорелыми обнаженными руками за концы, прижала к пояснице и выгнулась, расправив грудь и напрягая мускулы рук. Очевидно, предполагалось, что таким образом она продемонстрирует и полную непринужденность и силу своих бицепсов.
— Возьми, если хочешь, — сказал Ланс, протягивая ей револьвер.
— Не видела я их, что ли, — сказала девушка, благоразумно уклоняясь как от оружия, так и от связанных с ним соблазнов. — У отца есть такой, а брат был в два раза меньше меня, когда разгуливал с двумя пистолетами.
Она сделала паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела на собеседника воинственность ее близких. Но Ланс, посмеиваясь, разглядывал ее и молчал. Тогда она отрывисто спросила:
— Вы зачем траву ели?
— Траву? — переспросил он.
— Ну, вот эту. — Она указала на микромерию.
Ланс засмеялся.
— Я хотел есть. Послушай, — добавил он весело, подбрасывая вверх несколько серебряных монет, — как ты думаешь, хватит тебе этого, чтобы принести мне завтрак и что-нибудь купить для себя на остальные?
С полузастенчивым любопытством девушка уставилась на деньги и на говорившего.
— Отец, пожалуй, мог бы вам чего-нибудь дать, если бы захотел, хотя вообще-то он бродяг не любит с тех пор, как они утащили у него кур. Но вы все же попытайтесь.
