Нити жизни (СИ) - де Море Эль (чтение книг TXT) 📗
Больница — не самое подходящее местечко для работы. Меня всегда поражало, как у здешних работников только хватает терпения общаться с подобным контингентом. Учтиво отвечать на глупые вопросы, поддерживать разговоры ни о чем и всегда улыбаться. У меня бы челюсть свело, это уж точно. Но были и другие — иные, которые попросту просиживали рабочее время. Они не любили свою работу и старались как можно меньше мысленно на ней присутствовать. И им это с легкостью удавалась. Больше всего меня поражала очередная дежурная фраза и стандартная улыбочка, в которой не было и намека на искренность. Неужели, стоящие напротив люди, выглядели такими глупцами, неспособными отличить «настоящее» от «поддельного»? Вероятно, они прибывали в восторге от сидения на диване, в ожидании, словно пара незваных гостей. А может, я стала слишком строгой и критичной в последнее время, хотя раньше я тоже замечала подобное за собой, но не особо акцентировалась на этом. По крайней мере, мне это не мешало. Скорее, это был некий способ выражения моей усталости от почти постоянного пребывания на одном и том же месте. Когда не остается ничего, чем хочешь заниматься. Единственный выход не сойти с ума — это делать хоть что-то.
Так, зачастую для меня, это было обозревание множественного количества людей, толпящихся возле стойки регистрации в просторном зале ожидания. Довольно забавно пытаться угадать: зачем они здесь? Но у каждого из них имелась своя цель. Вот тот, наверное, пришел на прием, а этот — навестить кого-то… Эта семья с прелестной маленькой девочкой, у которой кукла в руках, скорее всего к пожилому поколению — дедушке или бабушке, этот к маме, а тот к жене. А вот та суетившаяся, не находившая себе места, пара, определенно к сыну или дочери. Я знаю точно, так выглядели мои родители — растерянными. В первый раз всегда трудно.
Пациентов отличить не сложно, они все поголовно в одинаковых больничных халатах и в шлепках на ногах, и на их лицах застыла гримаса отсутствия выражения. Наверно, это сложно представить. В начале меня это даже пугало, пока однажды в зеркале я не увидела то же самое и на своем лице. Тогда всё обрело смысл, и я стала одной из них — своей.
Должно быть, я умудрилась ощутить её присутствие на много раньше, чем дверь в мою палату открылась.
— Ну и как дела? — спокойно спросила она.
Это была моя мать, женщина, выглядевшая на десять лет моложе своего настоящего возраста и знавшая себе цену.
— Здравствуй, мама, — сказала я. — Право, зачем ехать так далеко! Могла бы позвонить, как обычно.
Да, названивать каждый день по несколько раз она умеет хорошо, как показывает практика. Иногда меня это просто выводит из себя, настолько, что я готова кинуть телефон об стену и наблюдать, как его части разлетаются в разные стороны, так что и не собрать. Подобно тому, как параллельно рушился мой идеально выстроенный мир — пазл за пазлом.
Она смерила меня острым взглядом. Но быстро смягчила его, как будто, вспомнив причину для этого.
— Хорошо себя чувствуешь? — продолжает она.
В ее голосе сразу ощущается столько тревоги, что меня одновременно охватывает раздражение и смятение.
— Хорошо? Как ты понимаешь слово «хорошо»? — спрашиваю, не отводя взгляда.
Обида и боль мгновенно проступает на ее фарфоровом лице, она слегка кусает губу, затем, сделав пару шагов и оказавшись рядом со мной, говорит:
— Я скучала…
От неподдельной искренности ее тона и столь жалостливого взгляда мне стало не по себе. Но я уже поняла, зачем она пришла — разговор обещал быть затяжным. Не дождавшись, язвлю:
— Ну, что, на меня уже донесли?
— Полина…Что случилось? — говорит она, придвигает стул и садится рядом.
Внутри что-то оборвалось — жмурюсь, пытаюсь выдавить хоть какие-то слова, но все оказывается бессмысленно. Комок застрял в горле — не могу.
Она начинает нервным полушепотом, не касаясь самой сути:
— Погода, правда, замечательная?
— Не замечала как-то, — отвечаю.
Я чувствую тяжелое напряжение, повисшее в воздухе.
— Без тебя в нашей квартире стало так пусто, — печально говорит она, встает и направляется к окну. — Я приоткрою? Ты как, не против? — спрашивает она, слегка улыбнувшись.
— Нет.
Свежий поток воздуха вперемешку с неразличимыми звуками взрывает уравновешенное пространство, наполняя его живой, движимой энергией человечества. Мне становится тревожно и неуютно. Жутко было осознавать, что все это окружающее море бурлящих звуков исходит от одного маленького мира за пределами окна этого помещения. На миг мне показалось, что я готова была выпрыгнуть и лететь, лететь за той манящей, вызывающей свободой. Однако, раздавшийся голос мамы, вернул меня обратно в реальность, где я продолжала сидеть на кровати, у меня начинала болеть голова, и я покорно ждала, когда же, наконец, она доберется до того, с чем пришла.
— Знаешь, твоя сестра это просто нечто. Какая-то химическая реакция с непредсказуемым процессом окисления! — возмущенно произносит она. — Ее никогда не застанешь дома, кроме моментов, когда она спит. Вечно где-то пропадает: то у нее занятия в клубе, то дополнительные уроки, то еще какая-то бурная деятельность.
— М-да. Ну, ты и загнула. Она — подросток, ей это положено, — разъяснила я.
— Ох, уж эти тинэйджеры, — сделала вывод она.
И не заметно для себя, мы просто одновременно рассмеялись. Знаете, это был момент, когда мать и дочь понимают друг друга без слов. Такие моменты были самыми ценными и столь же редкими, для нас двоих уж точно. Мы всегда спорили, зачастую по всяким пустякам, мы просто не находили общий язык. И тому служило не банальное расхождение во вкусах, вы не подумайте, для нас это было как-то мелко. Оно, несомненно, присутствовало, но не занимало в данном случае ведущей позиции. Скорее у нас были разные жизненные понятия и «королевская» необузданная гордость, которая умело нас себе подчиняла в некоторых обстоятельствах. А мы ей не особо и препятствовали, поэтому общение у нас сводилось в большинстве случаев к ярому спору. Причем, даже остановившись на чем-то в итоге, мы все равно, каждая оставалась при своем мнении. Так вот и проходило наше совместное существование в одном квартирном пространстве. И я в тайне мечтала, что когда стану независимой, то сразу же непременно съеду. Наверно, можно считать, что мечты исполняются. Вот только страстно чего-то желая, и прося этого, надо не забывать уточнять все подробно, до мелочей и заранее.
— Как папа? — прервала я затянувшуюся паузу.
— С ним все отлично.
Она отошла от оконной рамы, через стекло которой так внимательно за чем-то наблюдала и уперлась в спинку моей кровати. Ее взгляд неустанно был обращен ко мне. Я чувствовала, она готова была говорить:
— Вчера… мне звонили, — наконец-то сказала она, — я знаю о том, что произошло.
— Ум… Так это то, о чем ты хотела со мной поговорить? И только?
— Поверь, я все понимаю, но нельзя же так себя изводить.
— Ну и что ты имеешь в виду? — спросила я. — По-моему, абсолютно ничего такого не было.
— Действительно, — изрекла она и странно взглянула на меня. — Это просто ненормально. Я серьезно. Ты хоть отдаешь себе отчет в своих действиях? Ты должна была сначала задуматься о последствиях, — воскликнула она.
Я закипала, понимая, что она хочет как лучше. Но «лучше» не всегда оправдывало её целевую политику. Ничего подобного мы уже не обсуждали довольно давно. И я знала — не останови я ее сейчас, сегодняшняя баталия могла продлиться еще на несколько часов. А растягивать такое мне не доставляло никакого удовольствия.
— Ладно, — вздохнула я, — извини, если разочаровала. Уж такая я у тебя дочь — не образец для подражания. Теперь я постараюсь быть более разумной. Мир? — Я честно пыталась быть милой. Но в ответ она покачала головой.
— Знаешь, в подобной ситуации я просто не знаю как себя вести и тем более не имею понятия, что говорить. Может, мне не следовало вообще приходить? Но я никак не могла заснуть. Всю ночь думала о тебе. А на утро, проснувшись, сломя голову, поспешила сюда. Думала, вот приеду и отругаю тебя как следует, но вошла, увидела тебя и все слова, фразы, которые я выстраивала у себя в подсознании целую ночь — мигом растворились, как будто их и не было. Господи, так много времени прошло, а я по-прежнему слаба.
