Слепые жернова - Куксон Кэтрин (читать книги онлайн .txt) 📗
— Филис! — Упершись одним коленом в кровать, Сара обеими руками схватила сестру за плечи и прошипела: — Прекрати такие речи! Тебе всего семнадцать лет, а ты позволяешь себе то же самое, что уличные кумушки!
Кровать заходила ходуном. Шуточная борьба продолжалась до тех пор, пока пружины не расскрипелись вовсю и Сара не взмолилась:
— Немедленно уймись! Того и гляди разбудим мать.
— Ничего не могу поделать: не растет у меня, хоть плачь!
Обе лежали навзничь, задыхаясь от смеха.
— Делать ничего не надо, у тебя и так кое-что имеется.
Возня возобновилась, пружины опять подали голос.
— Ты хоть знаешь, что должна сходить исповедоваться?
— Почему?
— Потому что ведешь такие разговоры.
— Ах, Сара, в некоторых вещах ты еще совсем дитя. Неужели ты бы на моем месте обсуждала с отцом Бейли свой бюст?
Сара поднялась с кровати. Борьба продолжалась, только теперь это была внутренняя борьба. Она длилась уже очень давно. Ей хотелось громко высмеять нелепое предположение Филис, но в то же время она знала, что в нем нет ничего смешного: если бы вина за нечестивый разговор про грудь лежала на ней, она бы обязательно покаялась в дурных мыслях.
Пока она стояла в задумчивости, внизу хлопнула дверь. От этого звука Филис тоже соскочила с кровати.
— Давай ложиться, — шепотом поторопила она сестру.
Они стали одновременно раздеваться, хотя на пространстве в два квадратных фута между стеной и железной койкой это казалось невозможным делом. Стоило им синхронно нагнуться, чтобы подобрать брошенную на пол одежду, и они столкнулись ягодицами, что вызвало у Филис смешок. Сара, вешая свою одежду на крючок за дверью, приложила палец к губам, призывая ее к молчанию. Потом они так же синхронно опустились на колени, осенили себя крестным знамением и зашептали молитву.
Сара, удерживая пружины матраса от предательского скрипа, дождалась, пока Филис осторожно заползет на свое место у стены, и только потом ослабила нажим. Наклонившись к сестре, она услышала ее шепот:
— Он огорчится, что мы дома; придется ему поискать другой повод, чтобы побушевать.
Сара кивнула и тихо прошептала:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — отозвалась Филис.
Обе легли на спину и уставились в потолок.
Летние сумерки долго не уступали места ночи. Было всего десять часов вечера, к тому же воскресного. Парочки в такой вечер еще продолжали прогуливаться, но сестрам полагалось ложиться рано, словно несмышленым детям. Сара полагала, что семнадцатилетняя Филис еще может это терпеть, но никак не она: ведь ей девятнадцать, нет, скоро двадцать лет! Она вытянула свои длинные ноги и, прикоснувшись пальцами ног к задней перекладине койки, прикусила нижнюю губу и крепко зажмурилась.
В памяти всплыла во всех болезненных подробностях сцена за столом у Хетерингтонов. Ей снова стало жгуче стыдно за свое неумение пользоваться вилкой, но стыд сняло как рукой, когда она, широко распахнув глаза, подумала: из этого все равно ничего не выйдет, потому что они сектанты.
Она с самого начала знала, что все тщетно. На что надеяться католичке и нонконформисту? Если бы он принадлежал к англиканской церкви — еще куда ни шло, а так между ними высился еще более непреодолимый барьер, чем разница в социальном положении. Пускай Хетерингтоны тоже обитали на Пятнадцати улицах, две семьи все равно разделяла такая же бездонная пропасть, как последнего подручного из доков и управляющего, проживающего в просторном доме в Вестоу, что в Шилдсе. Перед этим меркло даже то обстоятельство, что четверо Хетерингтонов-мужчин ходили на работу в галстуках и что трое человек, обитающих под одной крышей, имели работу, тогда как ее отчим (мать настаивала, чтобы она звала его отцом) уже семь лет подряд бил баклуши и сейчас бы уже не посмел за что-либо взяться, появись у него такая возможность; даже на разницу между достойным существованием одних и кишащими под обоями клопами у других можно бы было так или иначе (при вмешательстве чуда, разумеется) закрыть глаза, однако над религиозной несовместимостью ни время, ни сама смерть не имели власти. Чего же ради она грызет себя за неправильное обращение с вилочкой для фруктов? А вот как раз по той причине, мысленно разгорячилась она, что у нее вечно не хватает духу посмотреть в лицо реальности, она предпочитает тревожиться из-за мелочей, которые яйца выеденного не стоят, и загораживается от серьезных проблем. Но разве можно загородиться травинкой от всего неба? Если поднести ее совсем близко к глазам, то можно. Но в конце концов рука устанет, травинка упадет, а небо останется на месте… Рано или поздно ей придется смириться с реальностью. (Все эти борения обычно происходили с ней ночами, поэтому по утрам она чувствовала себя совершенно разбитой.)
Разве она не знала с самого начала, с кем имеет дело? Уже когда он переминался перед магазином, поджидая ее, она знала, что этот молодчик — из шикарного дома на улице Камелий. Большой дом в дальнем конце улицы Камелий был известен любому, ведь этот дом не был разделен для двух семей. В нем было целых семь комнат, на двери висело медное кольцо, занавески всегда сверкали белизной.
Он поздоровался, она ответила — и у нее мигом взмокли подмышки и ладони.
«Надеюсь, вы не возражаете?»
Его смущение было под стать ее, и она помогла ему, ответив самоуверенным тоном, который иногда репетировала, подслушав, как разговаривают некоторые (совсем немногие) посетители кондитерской:
«Нет-нет, нисколько».
«Позвольте проводить вас домой».
Магазин находился на Оушн-род в Шилдсе. Обычно она садилась на Маркет-плейс в трамвай и ехала до Тайн-Док, где пересаживалась на трамвай до Джарроу. По утрам она обыкновенно преодолевала из экономии часть расстояния пешком, однако к вечеру из-за стояния за прилавком у нее распухали ноги, а плотное телосложение усиливало боль, поэтому она радовалась возможности посидеть в трамвае. В тот вечер она впервые прошла пешком от Оушн-род до Тайн-Док, потом мимо саймонсайдской дамбы и под арку, выводящую за город, мимо респектабельных Новых домов, тянущихся вдоль свалки, мимо темных строений на пригорке под названием Богги-Хилл и дальше к Пятнадцати улицам. Путь получился длинный, и она пришла в себя только тогда, когда показалась его улица Камелий. Она остановилась, словно ее дернули за ошейник, и натянуто проговорила:
«Благодарю вас. Отсюда я доберусь сама».
Слова эти прозвучали настолько глупо, что она покраснела, не успев договорить. Он улыбнулся и спросил:
«Можно мне будет увидеться с вами завтра вечером?»
На это она ответила робким кивком.
«В то же время?»
«Да».
Она уже собиралась зашагать прочь, но ее остановило завораживающее зрелище — ее проводили приподниманием фетровой шляпы!
Она попыталась удалиться гордой походкой, так как знала, что он смотрит ей вслед, но от усталости у нее подгибались ноги, как у пьяной.
На всех здешних улицах, начиная с шестой, Дадли-стрит, собрались, как всегда по вечерам, мужчины. Все они, по обыкновению, провожали ее взглядами, однако заговорили с ней только за углом ее собственной улицы. Здесь бездельничали человек десять; одни сидели на корточках, другие опирались о стену; все как один были в пальто, в шапках и шарфах, хотя вечер выдался душный. Те, кто постарше, окликали Сару, молодые ограничивались красноречивыми взглядами.
«Прихватила для нас сегодня гостинцев, Сара?»
Она улыбнулась и радостно ответила:
«Можно было взять только коробочку шоколадных конфет, но я знала, что они вам не по вкусу, поэтому отдала их детворе».
«Вот оно что!»
«А мне шоколад ни к чему, — поведал другой. — Мне подавай лимонные леденцы».
«А мне шербет».
«А мне по нраву молодухи. Ох, не отказался бы от молодухи!»
Сара уже почти миновала мужчин, когда до ее ушей долетело это замечание. Его отпустил сосед, живший всего в трех домах от Сары, неприятный субъект. Другой сосед, старше его годами, бросил: «Хватит, не болтай».
