Аватар (СИ) - Кова Юлия (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
– Эй, осторожней, маленький Лейс, а то ты меня убьешь, –возмутился Рамзи шутливо. Рамадан, уже взявшийся за ручки входной двери, моментально развернулся:
– Кстати, Рамзи... Ты знаешь, что этот мальчик родился в день sab’a месяца nofambar?
– Знаю. Ну и что из этого? – Рамзи недоуменно воззрился на брата.
– А то. Саба – по-арабски «семь». Счастливое число для тех, кто уходит один, и несчастливое для тех, с кем мальчику суждено расстаться. Не привыкай к этому малышу, ни к чему хорошему это не приведёт. И никогда больше не называй его Лейсом.
– А как же мне его тогда называть? – опешил Рамзи.
– А как хочешь, – Рамадан равнодушно пожал плечами. – Лично я – чтобы помнить, что он уйдёт – зову этого мальчика Саба.
В ноябре 1986 года Саба исполнилось ровно четыре года. Праздник в честь дня его рождения удался на славу. Сначала Рамзи отвёз мальчика в монастырь, находившийся в двухстах километрах от Каира. Попробовав сладкие пироги – хегазею, фытыр, балах эль-шам и залабию – малыш отправился к фонтану помыть липкие пальцы и, недолго думая, окунулся в фонтан с головой. Когда до смерти перепуганный Рамзи выловил мальчиа из фонтана, Саба попросил прощение, после чего бултыхнулся в фонтан снова, и звонко хохоча, уселся в центр цветника с бугенвиллиями. Следующим пунктом программы была гонка на велосипедах с такими же сорванцами, как и он.
Сейчас за детьми семьи Эль-Каед, оглашающими радостными воплями когда-то тихий монастырский сад, с улыбкой наблюдают двое. Один – пожилой игумен монастыря, седобородый абуна Марк. Второй – уже известный нам Рамзи. Рамзи нарушил молчание первым.
– Abu, Рамадан пропал три дня назад, – неохотно признался Рамзи. – От него нет никаких известий, но я знаю, что отправной точкой поиска Карен для Рамадана был Баграм. Завтра я туда и отправлюсь. А тебя я попрошу на время моего отсутствия оставить Саба у себя.
– Но я должен был отдать малыша Симбаду, – тихо возразил старик. Рамзи покачал головой:
– Отец, я тебя умоляю не делать этого. Потому что этому мальчику лучше остаться здесь, где он нужен, где его любят, а не быть высланным туда, где его давно не помнят и не ждут.
Старик подумал и согласно кивнул:
– Хорошо, сын. Может, Рамадан и не простит мне нарушенного мной слова, но я сделаю так, как хочешь ты. По крайней мере, подождём возвращения Рамадана, а до этого времени я присмотрю за мальчиком. А ты, – и старик вздохнул, – исполняй свой долг с чистым сердцем. Поезжай за Рамаданом, только я тебя очень прошу: возвращайся обратно скорей. Моя душа неспокойна, когда ты не рядом. – Старик обнял Рамзи: – Счастливой дороги, мой младший сын.
– Спасибо, abu, папа... Живи долго, abuna.
Пожелание не сбылось: двадцать пятого апреля 1987 года коптский монастырь, в котором Рамзи оставил Саба, был разрушен взрывом. Отец Рамзи – абуна Марк, был убит выстрелом в затылок. Впрочем, смерть стала избавлением для старика: перед тем, как умереть, несчастный отец должен быть видеть, как пакистанские боевики казнят трёх старших его сыновей, перерезая им горло. Приехавшая на место казни полиция распутала преступление по горячим следам. Казнь игумена и трёх его пресвитеров, как и монастырь, разрушенный мощным взрывом – как и дети семьи Эль-Каед, умершие под завалом – всё было приписано исламистам. Жандармы только одного не знали: боевиками руководила голубоглазая женщина по имени Карен Кхан. И Карен был очень нужен маленький Саба.
Через две недели после похищения четырёхлетний малыш оказался в Пакистане, недалеко от Лахора. Там располагался один из многочисленных лагерей пакистанских боевиков. Теперь маленький Саба сидел на земле в компании подростков десяти – двенадцати лет. Грязные, оборванные, запуганные, все дети источали один смрад – запах ужаса и настоящего страха. Ничего удивительного: у этих подростков было прошлое, одно на всех. Захватившие их поселения боевики сначала отделили детей от взрослых, после чего разрешили подросткам сделать свой выбор: наблюдать, как умрут все их близкие – или же спасти большую часть из них при условии, что ребёнок сам возьмет в руки оружие и убьёт мать, брата, сестру или отца. Расчёт террористов строился на том, что ребенок, поневоле ставший палачом, уже никогда не сможет вернуться в свой дом. Раскаяние за содеянное должно было вселять в души детей чувство вины, а искуственно взращённая ненависть детей к родным, не сумевшим их защитить, делало из детей подходящий материал для истишхада[2].
Прошедших первое испытание подростков переправляли в тренировочные лагеря, принадлежащие двум террористическим организациям – международной «Марказ дава уль иршад» и пакистанской «Лашкар-и Тайба». Обе группировки были сходны в одним: попадая в них, дети поступали под присмотр не взрослых, а своих же сверстников, уже прошедших соответствующее обучение у боевиков. После окончательного промывания мозгов при помощи метамфетаминов, тренировок и весьма своеобразных уроков религии и «настоящей» веры, мальчики становились шахидами, а девочки – смертницами или наложницами террористов. Ничего другого детей и не ждало: использовать детское воинство всегда было выгодно, ведь профессиональные наёмники стоят дорого, а дети – нет. К тому же детям проще найти замену...
К маленькой группе таких вот детей-смертников (к 2015 году, по данным ООН, их будет уже четверть миллиона) сейчас направлялось двое мужчин, говоривших на урду[3]. Главным в паре был высокий голубоглазый пакистанец тридцати лет, смуглый и высокий. Его звали Саид Кхан. Когда-то Саид был командующим элитным корпусом в Пакистанской армии. Саид был отличным солдатом, но однажды очередная операция по захвату Кашмира провалилась, и, не желавшее отождествлять себя с неудачей, пакистанское правительство отказалась от таких, как Саид. Не найдя себе применения в мирной жизни, Саид отправился в Баграм, где и продал себя в наёмники. Деньги и выполняемые им задания служили утешением для Саида до тех пор, пока он не попал в плен и не прошел семь кругов ада. Саида пытали. Его заставляли смотреть мучителям в глаза, когда те его били. Те, кто его бил, постоянно кричали на него. Но это было ничто по сравнению с лишением сна и системой «поощрение – наказание». И каждый из трехсот шестидесяти пяти дней непрерывных, нечеловеческих пыток Саид Кхан задавал себе один и тот же вопрос: «Почему это происходит со мной?». Но ответа не было. «Иншалла, всё в руках Аллаха», – утешал себя Саид. Через год его мучения кончились. Саида нашла и выкупила из плена Карен. Она, его сестра, стояла рядом с ним, когда вышедший из тюрьмы Саид впервые посмотрел на себя в зеркало. Но в зеркале Саид узнал лишь сестру, а не себя – пытки сделали его абсолютно другим человеком. В глазах Саида, как и на висках, покрытых сединой, стыли холод и лёд навеки разбитой жизни.
– Я больше не хочу жить. Я стал никем, и никогда не буду прежним, потому что всё, что я хочу – это мстить тем, кто меня предал, – признался Саид.
– Я помогу тебе. Я знаю, что делать, – ответила Карен, нежно прижавшись к брату.
– Что ты можешь, женщина? – Саид неловко отстранил её. Но Карен могла многое, к тому же она хорошо знала своего брата. Саид хотел не мстить, а – убивать. Воспользовавшись своими связями, Карен исхитрилась переправить Саида в Лахор, в штаб-квартиру «Лашкар-и Тайба». Так Саид Кхан стал боевиком этой террористической организации. Но боевиком называл себя только Саид. Бойцы «Лашкар-и Тайба» считали себя шахидами. В сущности, правы были террористы, а не Саид: в Пакистане шахидами называют солдат, погибших в войнах за Пакистан ради освобождения Кашмира.
– Покажи мне первую пятёрку, которую ты приготовил для отправки в тренировочный лагерь в Вазиристане, – небрежно сказал Саид, обращаясь к своему низкорослому спутнику, которого звали Вакас Хази. Чуть полноватый, с маслеными чёрными глазами, хорошо образованный, умный, хитрый и изворотливый Вакас играл в «Лашкар-и Тайба» почтенную роль наставника истишхада.
