Мент - Константинов Андрей Дмитриевич (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗

День пятнадцатого февраля тысяча девятьсот девяносто третьего года выдался в Питере морозным и ветреным. Солнце, кажется, даже и не думало о том, чтобы выглянуть из-за серых, низко висящих туч, с которых сыпался на угрюмый город колючий снег. Поземка заставляла прохожих жаться к нахохлившимся домам. Люди торопливо семенили по заснеженным тротуарам, стараясь побыстрее юркнуть туда, куда не мог ворваться за ними следом пронизывающий ветер — в магазин, в метро, в собственную парадную…

Странный контраст с торопящимися укрыться в тепле горожанами составляла группа из восьми человек, сидевших на корточках перед одиноким вагоном, стоявшим на запасных путях Финляндского вокзала — далеко от шумных перронов, к которым прибывали пригородные электрички и комфортабельные поезда дальнего следования. Запасные пути у Финляндского вокзала — это настоящий лабиринт, в котором случайный человек может запросто заблудиться. На самом деле ничего странного в неподвижности восьми человек, сжавшихся на корточках перед одиноким мрачным вагоном, не было. Вагон, перед которым они сидели, назывался «Столыпиным» и предназначался для этапирования осужденных к местам отбытия наказаний — а эти восемь были зэками, то есть как раз этапниками. Нет, конечно, целый вагон на восемь человек — это было бы слишком жирно, просто этап формировался из нескольких партий — самые большие прибывали, как правило, из Крестов, а этих восьмерых автозак доставил из изолятора, расположенного на улице Лебедева. Тюрьму эту петербуржцы часто в обиходе называют детской — потому что в ней действительно сидят преимущественно малолетки. Впрочем, на Лебедева хватает и взрослых мужиков, содержащихся под стражей — ведь в каждую камеру малолеток положен воспитатель, который обязан следить, чтобы не беспредельничали, а надо сказать, что детки (среди них, как правило, только те, кто совершил тяжелые преступления — убийства, изнасилования, разбои и т.д.) способны на проявление такой жестокости, которая может ужаснуть даже видавших виды опытных и заматеревших зэков…

…Спросите любого, кому когда-либо доводилось зону топтать, о том, как его этапировали к месту отбытия наказания — и услышанный рассказ навряд ли порадует добрыми и светлыми эмоциями. Этап — это сплошные нервы и масса бытовых неудобств — так уж повелось в России с давних пор… Этап — это не просто перевозка заключенного, это всегда новый рубеж в жизни, новая веха в судьбе… У нас ведь в стране как: каждый сиделец сначала числится задержанным, потом арестованным. И пока томится он в изоляторе под следствием — преступником его называть нельзя, поскольку суд еще не определил степень вины и меру наказания. Определить-то суд еще ничего не определил, а содержащийся под стражей уже наказан — дурной едой, теснотой, кислородным голоданием и замечательным, можно сказать — душевным — обществом. Редко кто в изоляторе умудряется свое здоровье поправить. Когда следствие завершается, заключенный начинает знакомиться с делом, которое направляется в суд. После идет процесс — зэк, естественно, по-прежнему в крытке парится. Но вот уже и приговор вынесен — скажем, семь лет в колонии строгого режима — а на зону сидельца все равно никто отправить не торопится, потому как он хоть и осужденный уже, но осужденный, если можно так сказать — не окончательно. Есть у заключенного право еще кассационную жалобу написать и ответа на нее дождаться. А кассационников ни одна зона не принимает — мало ли, какой ответ на жалобу придет. Хозяева так рассуждают: «Нам невиновные не нужны». И они по-своему правы… А поскольку в матушке-России запрягают очень медленно, часто так бывает, что от момента задержания человека милицией до дня получения им ответа на кассационную жалобу проходит год, порой и другой, а то и третий… Да что там — случалось (и не так уж редко), что и по пять лет людей в предвариловке мариновали…

Так вот — как ни паскудно в изоляторе сидеть, а человек уж так устроен, что везде обжиться умудряется. За долгие месяцы тюрьма и впрямь домом родным становится, в котором все ходы-выходы знакомы, и про каждого соседа-сокамерника известно больше, чем про собственную жену… Сокамерники, как и жены, конечно, разные попадаются — и нормальные люди, и твари конченные, но, по крайней мере, понятно чего от каждого ждать можно. Человек-то больше всего всегда страшится неизвестности…

Познание этой неизвестности начинается в тот вечер, когда, вскоре после получения ответа на кассационную жалобу (у одних это вскоре несколько дней тянется, у других — месяцы занимает, тут ведь как карта ляжет), зэку объявляют, что утром он, сердешный, уйдет на этап… Из родимой хаты заключенного с вещами переводят в этапную камеру, в так называемый собачник. Почему собачником эта камера называется? Да потому, что уюта в ней, конечно, никакого — никто ведь в этой хате дольше чем на сутки-двое не задерживается, а стало быть — почти каждый норовит наплевать-нагадить от всей души — крытке на память… Потому и собачник, что у пса в будке уютнее, чем в этапной камере… Ну, а утром этапников шмонают напоследок, выдают сухой паек, грузят в автозак — и с ветерком доставляют до вокзала, где уже ждет осужденных так называемый «Столыпин» — специальный этапный вагон… Надо сказать, что шмонают этапников перед погрузкой в автозак без особого рвения — уходящие сидельцы вертухаям уже до балды — убывает человек — и скатертью дорога, за него теперь пусть другие отвечают, да и что он из крытки с собой в дорогу-то взять может? Другое дело, если у конвойщиков с зэком какие-то личные счеты — тогда да, тогда бедолаге могут и трусы на ленты распушить, чтоб запомнил, сука, кому в тюрьме банковать положено… Но такие ситуации случаются все же редко, и, как правило, предэтапный шмон — чистая формальность, не более… Вертухаи, они ведь тоже — люди, так что, ежели к ним — по-человечески, то и они в ответ — по-людски. В пределах разумного, естественно… Можно, конечно, и на садиста нарваться — но тут уж кому как повезет. Выродки встречаются во всех социальных группах…

Что же касается сухпая на этап, то, ясное дело, никто зэка деликатесами на дорожку баловать не будет, это надо понимать. В начале девяностых годов в Питере этапник получал полбуханки черного хлеба да горсть сахарного песку. И на сколько дней выдавался этот харч — тут опять все от везения каждого отдельно взятого зэка зависело. Какие-то нормы, разумеется, существовали — но кто и когда в России их соблюдал, эти нормы?… Так что, ежели всю специфику момента оценить, то зэчара должен был и за половину буханки государству спасибо сказать. А то, что сахарный песок высыпали просто на хлеб, а не выдавали в аккуратном пакетике — так ведь зэк не барин, слижет сахар с хлебной мякоти языком сразу, а не слижет, просыпет на землю — значит, не очень голодным и был… Недовольные могли писать жалобы в ООН, в ЕЭС или даже лично Папе Римскому. Правда, шансов на получение ответа у этих недовольных было, прямо скажем, немного. Но ведь никто осужденным райских кущ, молочных рек и кисельных берегов и не обещал. Не нужно было преступления совершать — не пришлось бы и слезами умываться…