Её цветочки - Морган Шеннон (читать книги полностью без сокращений txt, fb2) 📗
Ложка еще раз стукнула по чашке; затем лицо Фрэнсин, словно ласка, быстро обдала волна тепла, и Бри и вылетела через открытую дверь на мерзлый двор, с трех сторон окруженный домом.
Фрэнсин родилась и выросла в Туэйт-мэнор, хотя этот дом был, пожалуй, недостаточно большим, чтобы его можно было называть так [2]. Он представлял собой трехэтажное черно-белое наполовину фахверковое [3] здание, построенное в форме буквы «U» и стоящее на холме в окружении леса Лоунхау. Хотя на его сторонах имелись две одинаковые башенки, а в середине возвышалась башня с неработающими часами, вид у него был на удивление асимметричный из-за расположения дымовых труб, в беспорядке громоздящихся там и сям. Когда-то в комнатах дома звенели голоса, но теперь в нем жили только Фрэнсин и Бри.
Фрэнсин встала из-за стола, вымыла и вытерла чашку и, пройдя по дому, вошла в темный вестибюль, чтобы надеть пальто. Из выдвижного ящика стола достала немного семян фенхеля и высыпала их себе в карман, затем надела на свое тонкое запястье самодельный браслет из корня лопуха. Она делала это машинально всякий раз, когда собиралась выйти за пределы сада, ведь семена фенхеля и корень лопуха – это отличные средства, чтобы отгонять зло, когда ты куда-то идешь.
Когда Фрэнсин шла по саду, вокруг нее в морозном воздухе клубился туман. Она на секунду замешкалась и оглянулась через плечо, чувствуя, как Туэйт-мэнор тянет ее обратно, туда, где безопасно и тепло. Окутанный паутиной тумана, старинный дом словно устало осел, как будто от разрушения его спасало только присутствие в его стенах Фрэнсин.
Ее взгляд упал на дорогу. Та была широкой, и ее гравийное полотно содержалось в порядке, но этот путь до Хоксхеда был длиннее. От дороги отходил проселок и исчезал в лесу Лоунхау, представляя собой всего-навсего что-то вроде темной тропинки, пересеченной выступающими корнями. Но этот лес нельзя было назвать тихим спокойным местом, и так было всегда. Эти древние деревья видели на своем веку так много человеческих страданий и жестокости, что весь лес наполнился стелющимися миазмами злобы.
Фрэнсин зашагала по гравийной дороге, поскольку сомневалась, что ожидающее ее письмо в самом деле может стоить того, чтобы пойти по более короткому пути через лес, где ей вполне может встретиться нечто такое, с чем она предпочла бы не встречаться.
Чем ближе Фрэнсин подходила к Хоксхеду, тем медленнее становился ее шаг.
Расположенному в графстве Камбрия на севере Англии Озерному краю была присуща особая, редкостная красота, а Хоксхед был его жемчужиной, туристической Меккой, уютно расположенной в долине Эстуэйт, красивой, как на открытке, со своими белеными домами с серыми аспидными [4] крышами, теснящимися в узких переулках. Фрэнсин одобряла отсутствие здесь машин; всем им надлежало оставаться на парковке на окраине этой деревни. Нет, она не имела претензий к самой деревне Хоксхед; ей не нравились ее жители, она с давних пор привыкла смотреть ни них с опаской, порожденной насмешками, которые она слышала от них с детства.
Стараясь на сутулиться под тяжелыми взглядами прищуренных глаз, смотрящих на нее из всех окон, Фрэнсин шла по узкому, повитому туманом переулку, выходящему на главную улицу.
Она поглядела на свои старомодные часы и вдруг остановилась как вкопанная, прежде чем перейти дорогу, отчего мужчина, шедший сзади, врезался в нее и чертыхнулся.
– Черт побери, Фрэнсин, ты все еще занимаешься этой ерундой? – спросил он без злости, но все-таки посмотрел на улицу с беспокойством.
– Я была бы тебе признательна, если б ты не чертыхался, Гауэйн Фарадей! – огрызнулась Фрэнсин, глядя, как мимо, как нельзя вовремя, проезжает призрачная карета, взбивая туман, как ее колеса крутятся ниже поверхности мостовой, как она сбивает такую же призрачную девочку, которая попыталась перебежать перед ней дорогу.
– Сдается мне, что ты видишь призрак той девчушки Креллин. – Гауэйн, щурясь, смотрел туда, куда был устремлен взгляд Фрэнсин. Хотя камбрийцы были суеверны и давно привыкли к способности Фрэнсин видеть то, чего не видят они сами, в большинстве своем они относились к этому с толикой прагматического скептицизма.
Отлично осознавая, что у нее за спиной над ней смеются, Фрэнсин коротко кивнула и, так же коротко бросив: «Всего хорошего», – начала переходить дорогу.
– Знаешь, все это происходит только в твоей голове! – крикнул ей вслед Гауэйн.
С раздраженно раздувающимися ноздрями она зашагала по главной улице Хоксхеда, затем улыбнулась, подумав, что чайные листья, как и всегда, не солгали – она действительно обменялась резкими словами с человеком, чье имя начиналось с «G» [5].
Фрэнсин пришлось собраться с духом, чтобы войти в мясной магазин Постлтуэйта и заказать фунт бекона. Она встала в глубине магазина и стала ждать, когда ее бекон взвесят и завернут, краем глаза наблюдая за Гаем Постлтуэйтом. Ее отвращение к нему, ко всем жителям Хоксхеда, было окрашено страхом, оставшимся в ней еще со времен ее детства. Хотя Гай был старше ее всего на два года, он был сутул, толст и неповоротлив, с совершенно лысой головой и большим брюхом, говорящим о страсти к поеданию того, что он продавал в своей лавке.
Теперь Постлтуэйт, разумеется, был уважаемым человеком – местным мясником, как до него его отец; в витрине его магазина на видном месте был вывешен королевский патент на право именоваться поставщиком двора Ее Величества. И действительно, мясо из его магазина поставлялось королеве уже не одно десятилетие, и он был очень этим горд.
Но Фрэнсин слишком хорошо помнила его обзывалки. Учась в начальной школе, она была «дочерью ведьмы», затем в средней школе стала «сестрой шлюхи», – все это оскорблявшее ее презрение обрушивалось на нее из-за ее родных. Не может не отрезвлять сознание, что мало кто знает о ней хоть что-то помимо того, что она живет в разваливающемся елизаветинском доме и держится особняком. И это люди, которые знают ее всю жизнь…
А хуже всего то, что даже теперь Гай Постлтуэйт называет ее…
– Фрэнки! Вот твой заказ, – и он протянул ее бекон, завернутый в вощеную бумагу.
К своему стыду, Фрэнсин поспешила вперед, выхватила сверток из его протянутой руки и, горбясь, торопливо вышла из магазина, как будто ей до сих пор было двенадцать, а ему четырнадцать лет.
После визита в магазин Постлтуэйта ей всегда приходилось делать мысленное усилие, напоминая себе, что она уже не ребенок, а взрослая женщина. Фрэнсин скользнула в безлюдный переулок и невидящим взглядом уставилась на фронтон дома, стараясь выровнять свое судорожное дыхание и привести в порядок свои мысли. Но незажившие раны, нанесенные ей в детстве, были глубоки, и произносимые шепотом колкости в ее адрес по-прежнему уязвляли ее.
Прошло не менее получаса, и только тогда Фрэнсин почувствовала, что готова идти на почту. Она нетерпеливо стояла в очереди, отчаянно желая пойти домой. Дома безопасно. Дома она защищена и от старых, и от новых обид.
Фрэнсин постаралась сделать так, чтобы между ней и теми, кто стоял перед ней и за ней, оставались широкие промежутки. Ей было бы невыносимо, если б кто-то из чужих коснулся ее, пусть даже случайно.
– Вот я и говорю ей, что наша Молли ни за что бы не сделала такое. И знаешь, что мне сказала эта самая Хилари? Я была так поражена…
– А что она сказала?
Фрэнсин сердито уставилась на Марджори Уиткоум, которая в своем желании услышать, что же сказала Хилари, так перегнулась через стойку, что, кажется, была готова вот-вот опрокинуться на пол.
Женщина, которую она обслуживала, шепнула что-то ей на ухо, и Марджори вытаращила глаза, после чего выпрямилась и объявила:
– Не может быть!
– А вот и может. Ты же знаешь, на что она способна. Не девка, а огонь. Неудивительно, что…
