Искатели закономерностей. Как аутизм способствует человеческой изобретательности - Барон-Коэн Саймон
Вскоре шестнадцатилетний Ал представил публике свое первое изобретение. Его «автоматический ретранслятор» передавал сигналы азбуки Морзе между телеграфными станциями, работающими без оператора, чтобы любой мог отправить сообщение, когда ему удобно. И как мы увидим, он продолжал изобретать на протяжении всей своей взрослой жизни.
Двухлетний Джона – еще один ребенок, который, подобно Алу, никак не мог начать говорить. Однако в отличие от матери Ала, которая сохраняла спокойствие, мать Джоны запаниковала. Ее расстраивало, что окружающие дети уже вовсю болтали, поэтому она повела своего маленького мальчика в детскую клинику на обследование {1}.
Она с тревогой наблюдала за тем, как педиатр проводит различные тесты. Врач видела, что мать Джоны обеспокоена, и решила, что стоит познакомить ее с графиком, показывающим, насколько неодинаково дети осваивают речевые навыки {2}:
– Вы видите, как малыши различаются по скорости развития речи? Они просто разные. То, в какую категорию попадете вы, в некоторой степени зависит от ваших генов {3}.
Расстроенная мать Джоны пыталась сосредоточиться на этом графике, но просто не могла его понять. Она сказала врачу, что все эти линии лишь сбивают ее с толку. Она еле сдерживала слезы. Доктор положила свою ладонь на руку матери Джоны, чтобы утешить ее, и продолжила объяснения:
– Вы видите сплошную черную линию? Это обычные дети. Линия, расположенная выше, – это те, кто начинает говорить рано, кто очень общителен и болтлив. Нижняя – те, кто осваивает речь позже, у них лучше пространственное восприятие, они более музыкальны, более склонны к математике – они любят закономерности.
Илл. 1.1. Различные типы речевого развития детей [2]
Врач повернулась к ней, сделала паузу, словно обдумывая дальнейшие слова, и произнесла:
– Джона – один из таких детей. Им просто не так интересно болтать, но их приводит в восхищение то, как все устроено. Эти дети не лучше и не хуже остальных. Они просто другие.
Врач снова замолкла и, видя, что мать Джоны начинает успокаиваться, сказала:
– Мне нравятся такие дети, потому что они проявляют оригинальность. Возможно, они не торопятся заговорить, но, когда начинают, их высказывания намного интереснее! Некоторые из них становятся талантливыми музыкантами или шахматистами, некоторые обладают способностями к математике, садоводству, кулинарии, сборке велосипедов, столярному делу или фотографии. Они перфекционисты, для них важны детали. Они замечают то, на что другие дети не обращают внимания.
Теперь мать Джоны внимательно изучала график, склонившись над ним, и уже не плакала. Тогда врач взяла ручку и нарисовала крестик:
– В своей клинике я вижу много детей, похожих на Джону, на графике они там, где стоит крестик, и я наблюдала за тем, как они растут. Некоторые становятся инженерами и художниками, которые проявляют оригинальность, успешными бизнесменами с новым подходом или учеными, которые могут видеть закономерности в данных и делать открытия {4}.
Она повернулась к матери Джоны:
– И знаете что? Я сама была таким ребенком. По словам родителей, я не говорила до трех лет, а когда подросла, была в числе детей, которые любят естественнонаучные предметы.
Врач на мгновение улыбнулась, а затем посмотрела матери Джоны прямо в глаза:
– Гордитесь Джоной. Он просто идет по другому пути. Поверьте, он начнет говорить, когда будет готов к этому. Если же другие родители спросят, почему Джона еще не разговаривает, просто скажите: «Он не такой, как все, но не хуже других».
Незадолго до своего трехлетия Джона наконец заговорил. Однако то, как он использовал язык, было не совсем обычно. Когда он говорил, то не смотрел на людей. Если он указывал пальцем на какой-либо предмет, то не для того, чтобы обратить на него внимание собеседника. Джона делал это, чтобы назвать его для себя, даже когда был один. Его мать поняла, что, в отличие от других детей, он указывает на предметы не для того, чтобы сообщить о них что-то другому человеку. Это был его способ классифицировать их для себя. Указывая на тот или иной предмет, он называл его – и это была бесконечная классификация. Однако ее успокаивало то, что наконец сын говорил!
Еще одну особенность она заметила в том, как Джона использовал слова: он не называл предметы общими словами, такими как «машина» или «гриб». Он использовал очень конкретные слова, обозначая, например, марку, модель и год выпуска автомобиля («Это черный Renault Laguna 2.0 2006 года выпуска») или определенный вид гриба («Это белый гриб»).
И все же мать Джоны гордилась тем, как он говорил, поскольку речь сына отражала его точный ум, острое внимание к деталям, что было свойственно и ей самой: она тоже всегда замечала, если мельчайшая деталь в доме оказывалась не там, где обычно, и считала необходимым вернуть ее {5} на место. Она поняла, что язык Джоны отражает его сильное стремление к упорядочиванию, что мало чем отличалось и от увлечений ее мужа: тот часами просматривал книги с фотографиями разных видов птиц или различных марок автомобилей. Она знала, что гены, унаследованные от одного или от другого родителя, могут дать ребенку голубой или карий цвет глаз, но могут ли гены быть причиной склонности ребенка к точности и классификации?
Она помнила слова врача: Джона не хуже других детей, он просто не такой, как все. Она видела, что другие трехлетние дети ведут себя не так, как он. Например, Джона в восторге сидел перед телевизором и смотрел прогноз погоды, чтобы узнать, как изменились графики и цифры с момента последнего сообщения. А когда он в трехлетнем возрасте в течение нескольких дней лежал в больнице, она заметила, что он читал названия всяческих лекарств, которые медсестра провозила мимо него на каталке. Когда она упомянула об этом педиатру, тот назвал это гиперлексией, в противоположность дислексии. Читать Джона научился еще до того, как пошел в школу. Как это произошло? Все подруги матери были вынуждены часами сидеть со своими детьми, усердно пытаясь научить их чтению, а Джона чувствовал себя в этом как рыба в воде.
Одна из ее подруг замечала, что, когда бы она ни зашла к ним в дом, Джона неизменно страстно «экспериментировал». Например, мог часами нажимать клавишу на выключателе, находившемся наверху лестницы, переводя ее в положение вниз, оставляя все остальные в положении вверх, словно хотел убедиться в том, что выключатель наверху лестницы отвечает за свет в коридоре нижнего этажа. Он делал это снова и снова, будто повторяя эксперимент, приходя в восторг при включении света, хлопая в ладоши и повизгивая. Когда подруга хмурилась, как бы спрашивая, что с ним не так, мать Джоны вступалась за сына и твердо заявляла: «Просто Джона не такой, как все».
К четырем годам интерес Джоны сместился на его огромную коллекцию игрушечных машинок. Он крутил одно колесо какой-нибудь машинки вновь и вновь, по всей видимости получая большое удовольствие, когда убеждался, что каждый раз оно вращается одним и тем же образом. Он расставлял свои машинки в строгом порядке в соответствии с их цветом и размером и закатывал истерику, если кто-то хоть немного менял их порядок.
Другим любимым занятием Джоны было сидеть перед стиральной машиной, прислушиваясь к щелчкам или жужжанию, которые она издавала на каждом этапе цикла. Когда он доходил до определенного ожидаемого им момента в последовательности, он в возбуждении махал руками. Мать не обращала внимания на это странное поведение, считая его безвредным, а Джоне, по всей видимости, это доставляло радость.
