Таракан - - (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Но как раз в тот миг он увидел возможность спасения – зазор в процессии. До следующей волны демонстрантов оставалось пятьдесят ярдов. Он увидел, как плещутся по ветру их транспаранты, развеваются флаги, желтые звезды на голубом. И Юнион Джеки. Никогда еще за всю свою жизнь он не несся с такой скоростью. Запыхавшись всеми своими дыхальцами, он достиг тяжелых железных ворот на другой стороне, за пару секунд до того, как демонстранты продолжили утрамбовывать тротуар, топоча как бешеные кони, улюлюкая и ударяя в барабаны. Охваченный смертным страхом и негодованием (не самое лучшее сочетание), он соскочил с тротуара и, спасая жизнь, заполз под ворота и оказался на благословенной, относительно тихой боковой улице, где тут же узнал уставной ботинок полисмена. Как всегда, кстати.
Что дальше? Он последовал по пустому тротуару, мимо ряда дорогих домов. Он определенно действовал по плану. Коллективное феромонное бессознательное членистоногих наделило его инстинктивным пониманием правильного курса. После получаса однообразного движения он остановился, словно иначе и быть не могло. На дальней стороне улицы собралась толпа примерно из сотни фотографов и репортеров. А на его стороне, на одном с ним уровне, располагалась дверь, у которой стоял еще один полисмен. Едва он это отметил, как дверь открылась и показалась женщина на шпильках, чуть не раздробив ему девятую и десятую брюшные доли. Дверь осталась открытой. Возможно, ожидался гость. Джим заглянул в гостеприимный, мягко освещенный холл, с плинтусами, довольно потертыми – это обнадеживало. Поддавшись внезапному импульсу, словно чужой воле, он вбежал внутрь.
Он неплохо устроился, учитывая обстоятельства, если лежал на этой незнакомой кровати и вспоминал такие подробности. Приятно было знать, что его мозг, точнее разум, почти не пострадал. Несмотря на это превращение, он сохранил свое истинное «Я». В холле он направился было к плинтусу, но затем увидел кошку и метнулся в сторону лестницы. Забравшись на три ступени, он оглянулся. Кошка, коричневая с белым, его не заметила, но Джим решил, что спускаться опасно. Так что он начал долгое восхождение. На втором этаже по пролету ходила уйма людей, переходя из комнаты в комнату. Растопчут и не заметят. Час спустя, когда он достиг третьего этажа, там нещадно пылесосили ковры. Он знал многих несчастных, погибших вот так, растворившись в пыльном небытии. Выбора не было, пришлось карабкаться выше, пока он не достиг… Его мысли разбежались от резкой трели телефона у кровати, на которой он лежал. Пусть он уже знал, что может двигать хотя бы одной конечностью – рукой, он не пошевелился. Он не доверял своему голосу. А если бы и доверял, что бы сказал? Я не тот, кто вы думаете? После четвертого звонка телефон стих.
Он откинулся на подушку и подождал, пока скачущий пульс придет в норму. Попробовал переместить ноги. Получилось, но только на дюйм. Снова подвигал рукой и поднял ее высоко над головой. Итак, что там с ним стряслось? Он взобрался на последнюю ступень и растянулся, тяжело дыша, на верхней площадке. Потом протиснулся под ближайшую дверь и оказался в жилой комнате. В обычных обстоятельствах он бы первым делом направился на кухню, но тут почему-то забрался по ножке кровати и из последних сил заполз под подушку. Должно быть, он спал глубоким сном… Раздался стук в дверь – что за черт, – и не успел он ничего сказать, как она раскрылась. На пороге возникла молодая женщина в бежевом брючном костюме и, коротко кивнув, вошла.
– Я пыталась позвонить, но потом решила, лучше подняться. Премьер-министр, уже почти семь-тридцать.
Он не знал, что на это ответить.
Женщина, очевидно какая-то помощница, вошла в комнату и взяла пустую бутылку. Держалась она весьма фамильярно.
– Вечерок, я вижу, тот еще.
Он понял, что должен что-то ответить. Лежа в постели, издал нечленораздельный звук, нечто среднее между стоном и хрипом. Неплохо. Выше, чем он рассчитывал, несколько пискляво, но вполне убедительно.
Помощница указывала на стол с двумя красными папками.
– Не думаю, что вам удалось…
Он решил для надежности повторить прежний звук, на этот раз чуть пониже.
– Возможно, после завтрака вы сможете… Я вам, пожалуй, напомню. Сегодня среда. В девять встреча с кабинетом министров. В полдень срочные вопросы и ВПМ.
Вопросы к премьер-министру [2]. Уж он их наслушался, завороженно сидя или крадучись за трухлявыми стенными панелями в компании нескольких тысяч сородичей. Эти громогласные вопросы лидера оппозиции, блестящая ответная околесица, дерзкие колкости и расчетливое блеянье. Он не смел и надеяться, что когда-нибудь станет primo uomo [3] в этой еженедельной оперетте. Но справится ли он? Не хуже любого другого, надо думать. Только пробежит сперва эти бумаги. Он не раз мечтал, и не он один, залезть в красный чемоданчик [4]. Теперь ему представилась такая возможность, пусть даже у него всего две ноги.
В том месте, где когда-то он щелкал изящными мандибулами, пришел в движение омерзительный мясистый орган, и он исторг свое первое человечье слово.
– Точняк.
– Я внизу, сделаю вам кофе.
Он частенько потягивал кофе по ночам на полу кафетерия. Это мешало спать днем, но ему нравился вкус, особенно с молоком и сахаром. Он решил, что его подручным наверняка это известно.
Как только помощница вышла из комнаты, он откинул одеяло и сумел опустить свои ноги-колоды на ковер. Джим наконец встал во весь рост, такой внушительный, что у него слегка закружилась голова, и, застонав, прижал рыхлые бледные руки ко лбу. Через пару минут, когда он вошел на нетвердых ногах в ванную комнату, эти же руки стали проворно снимать пижаму. Раздевшись, он встал босиком на теплый кафель, приятно гревший стопы. Глядя с изумлением, как его тело выдает бурливую струю в особый керамический резервуар, он воспрянул духом. Но, повернувшись к зеркалу над раковиной, снова приуныл. Щетинистый овал лица, покачивавшийся на толстой розовой шее, внушал отвращение. Глаза с черными зрачками шокировали. Пухлая темная плоть, обрамлявшая частокол грязно-белых зубов, вызывала омерзение.
«Но я здесь для высокой миссии и всё перетерплю», – заверил он себя, глядя, как его руки поворачивают краны и тянутся за мылом и кисточкой для бритья.
Пять минут спустя, выйдя из ванной нетвердым шагом, он почувствовал дурноту при мысли, что ему придется облачаться во всю эту одежду, разложенную для него. Его родной народ по праву гордился своими прекрасными, блестящими телами и никогда бы не подумал чем-то закрывать их. Белые подштанники, черные носки, рубашка в бело-голубую полоску, темный костюм, черные туфли. Он отстраненно смотрел, как его руки ловко завязывали шнурки, а затем – опять это зеркало в ванной – галстук. Причесывая рыжевато-каштановые волосы, он испытал внезапную тоску по дому – так этот цвет напоминал ему покинутых собратьев.
«Хотя бы что-то связывает меня с родиной», – подумал он меланхолично, выходя из комнаты.
Ему предстоял жуткий спуск по лестнице. Но он решил довериться своим ногам, как перед этим доверялся рукам, брившим и одевавшим его. Он спускался, крепко держась за перила, подавляя стон при каждом шаге. На пролетах с крутыми поворотами он вцеплялся в перила обеими руками. Со стороны могло показаться, что его мутит с похмелья. Однако он мог гордиться собой: еще вчера ему потребовался час, чтобы подняться по этой лестнице, но спустился он всего за семь минут. У подножия лестницы, в холле, его ожидала группа совсем молодых людей обоего пола, все – с папками.
– Доброе утро, премьер-министр, – пробормотали они нестройным хором, с почтением в голосе.
Никто из них не посмел взглянуть ему в глаза, и все они ожидали, что он им скажет. Прокашлявшись, он выговорил:
– Что ж, приступим, пожалуй.
Больше ничего на ум ему не приходило, но тут, наудачу, к нему протолкался человек, постарше других и в таком же дорогом костюме, как у него, и, взяв за локоть, увлек за собой по коридору.
