Голубятня на желтой поляне (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
И все облегченно вздохнули. Хорошо, когда сложный вопрос отпадает сам собой… Матвей подвел итог:
– Вот так-то, Степушка. Побудешь пока в нашей шкуре…
Кстати, о “шкуре”. Сообразили, что нужна одежда. Не идти же Лошаткину домой в таком виде. Варя сбегала к себе, отыскала тренировочный костюм старшего брата (брат из него уже вырос). Костюм оказался длинноват и тесен, и все же Степа влез в него: трикотаж – он ведь растягивается. И получился совсем обыкновенный мальчишка лет двенадцати: чересчур полный, но в общем-то даже симпатичный. Только с зареванным лицом.
– Глядите, как славно вышло, – бодро сказал Матвей. – Ты Степа, привыкнешь и сам не захочешь обратно.
Степа сопел и вздыхал.
С этими вздохами он и отправился домой, выпросив обещание, что “обратно” вернут его обязательно и при первой возможности. Уже ничем не грозил. Видать, покорился неизбежному.
А под вечер Степа опять появился на дворе у Маркони.
Там шла работа.
Уки из четырех автомобильных камер и двух досок строили корабль, чтобы плавать в мелководном ближнем водоеме с громким названием “Ямской пруд”. Корабль назывался “Триука”. Придумал это, конечно, Олик. Он сказал, что такое имя, во-первых, отражает суть, а во-вторых, похоже на греческое слово “трирема” – тип старинного судна.
Матвей, Сеня, Варя и Маркони клеили из газеты “Вечерний Ново-Калошин” воздушного змея. Решили показать Антошке, что это за штука и как ее запускают с крыши.
Антошка ходил от “змеестроителей” к Укам и обратно, смотрел и старался помогать: ему все было интересно. Он-то первый и увидел Степу Лошаткина. Тот вошел через калитку и робко сел рядом с ней на дровяные козлы. Антошка сказал Сене:
– Смотри…
Посмотрел Сеня, посмотрели остальные.
Степа Лошаткин сидел и поглядывал исподлобья. Этакий новичок, не знающий, примут ли в ребячью компанию. Он был в просторных заграничных шортах и пестрой майке – тоже, видимо, импортной. Судя по всему, бывший Степан Степаныч выбрал одежду в собственном магазине.
Увидев, что на него смотрят, Лошаткин отвернулся, вытер под носом пухлым кулаком и зябко погладил похожие на боксерские перчатки колени.
– Ну, чего сидишь-то, – сказал Матвей. – Иди сюда, раз пришел.
Степа приблизился. Стал смотреть на змей. Все неловко помолчали. Наконец Матвей спросил:
– Ну, как дома-то?
– Да ничего, – вздохнул Степа.
– Узнала жена-то?
– Узнала… – он усмехнулся. – Она меня в любом обличье признает, никуда не денется. Только крику было – ужас…
– А как ты ей объяснил-то? – нерешительно поинтересовался Сеня.
– Сказал, что сам не знаю… Сел, говорю, в саду на лавочку, размечтался малость, вспомнил, как мальчишкой был, задремал. А когда проснулся – вот уже такой, как есть. Может, говорю, действие каких-то неизвестных науке сил и магнитных полей. Или шуточки космических пришельцев. У нас в городе много чего странного…
– Ты, Степа, парень с головой, – похвалил Маркони.
– И она поверила? – спросил Матвей.
– А куда она денется, – опять сказал Степа.
– И к врачу не погнала?
– Нет пока… Только велела доверенность подписать, что все права на магазин я ей передаю. Подпись-то у меня прежняя, а сам я куда гожусь такой для бизнеса… – Он вдруг заулыбался, крутнулся на пятке. И тогда все с облегчением рассмеялись. Даже Уки у своего корабля. Потому что увидели: Степа Лошаткин не в таком уж отчаянии. Кажется, привыкает.
Лошаткин и в самом деле ощущал непривычную легкость. Конечно, было и огорчение, и ужасная неловкость от того, что он маленький и бесправный. Но в то же время словно тяжкий груз свалился. Это исчез страх. Потому что сейчас ничего со Степой не могли сделать ни налоговая инспекция, ни городской прокурор. Что возьмешь с мальчишки? Никто и не докажет, что этот упитанный школьник – владелец магазина “К Вашим услугам”.
С этими-то чувствами Степа и ускользнул от грозной Венеры Евсеевны. Удрал, как пташка из клетки. И… отправился к своим недругам, превратившим его в пацана.
А куда ему было идти? Уж коли суждено тебе снова сделаться мальчишкой, нужны приятели.. А кроме нашей компании, никого Степа не знал.
Смену настроения у Лошаткина ребята учуяли сразу. И Варя ему сказала:
– Это, Степан Степаныч, будет вам вроде отпуска и курорта. Отдохнете от забот.
Он махнул рукой:
– Какой я теперь Степан Степаныч… Небось останусь дитем до конца дней…
Его опять уверили, что это на четыре недели.
– Да я бы и дольше непрочь. Только супруга грозится, что, если до этого обратно не превращусь, в школу отправит…
Степе хором пообещали, что такого кошмара в его жизни они не допустят.
Он заулыбался с облегчением и благодарностью. И вдруг сказал:
– А змей вы неправильно делаете. Надо прогиб побольше, а сюда вот, на нитку, – трещотку… И веревочный хвост – это муть. В наше время хвосты из мочалы делали, она стабилизирует змей в полете…
– Уки, раздобудьте мочалу, – велел Матвей. – Ну-ка, Степа, покажи, как тут с изгибом-то…
Так же как Антошка, Степа Лошаткин считался теперь племянником, который приехал в Ново-Калошин на каникулы. Только, разумеется, не племянником профессора, а своим собственным, то есть Степана Степаныча Лошаткина. А сам Степан Степаныч, по словам его супруги, якобы пребывал в длительном отъезде по коммерческим делам.
К новому родственнику Венера Евсеевна относилась со всей строгостью. Ежедневно гоняла его на рынок за овощами, велела поливать огород и делать уборку в доме и в магазине. Порой за излишнюю медлительность или возражения награждала подзатыльниками.
– А вчера выпороть обещала, – горько признался однажды Степа приятелям. – За то, что поздно домой пришел. Говорит, что в следующий раз обязательно…
– Ну и правильно, – злорадно отозвался Пека. – А ты небось думал, что детство – это сплошная радость, да? Ха-ха…
Он один продолжал относиться к Лошаткину непримиримо. Говорил, что не верит ему “даже на огуречный хвост”. Впрочем, на открытую ссору не лез. Вообще Пека стал более сдержанным и воспитанным. Это, без сомнения, сказывалось влияние профессора Телеги, с которым Пека подружился.
Егор Николаевич в свою очередь подружился с Пекиной тетушкой. Он повадился провожать Пеку после занятий домой (говорил, что для разминки), заходил в гости и все чаще засиживался у Изольды Евгеньевны. Пека был рад. Увлеченная этим знакомством, тетя Золя почти забыла о своих педагогических обязанностях и настолько раздобрилась, что сама отдала Пеке медный таз. Приближалось новое полнолуние.
А Степа Лошаткин к концу июля сделался уже привычным человеком в ребячьей компании. И, несмотря на опасения Пеки, оказался вполне нормальным пацаном. Ну, были у него, конечно, кой-какие загибы. Жульничал иногда при игре в “мяч-вышибалу” и в “банки-шарики”, боялся сперва плавать в пруду (хотя там всего “по пуп”), часто хвастался, что в “наше старое время” игры были интереснее. Ну да кто без недостатков? И к тому же, когда Степе лунным вечером дали покататься в тазу, хвастаться он перестал. В его детстве такого не было.
Пека сперва не хотел давать Степе таз, говорил, что «посудина не потянет такого чемпиона по штанге”. Но после двукратного заклинания таз Степу поднял. И тот был счастлив, хотя и вздыхал, что “опять придет домой поздно, а там сами понимаете…”
На пустыре у огонька собирались по-прежнему. Правда, теперь болтали и пели реже, а молчали чаще. Может, потому, что недалек уже был день Антошкиного отлета. А может, потому, что вечера стали темнее. И потому, что Пим-Копытыч продолжал грустить о Потапе, хотя и скрывал это. Все чаще было заметно, что он прикладывается к напитку, который готовит у себя в подвале из паслена и остатков прошлогодней картошки. Впрочем, заметно было несильно. Непрочной казалась теперь и судьба самого Ямского пустыря. Ходили слухи, что осенью начнут его расчищать и разобьют на этом месте детский парк. С качелями, каруселями и прочими радостями… Что же, парк – дело хорошее, но пустырь с его таинственными джунглями, подвалами и низкой розовой луной над кустами было жаль.