Немцы в городе - Оутерицкий Алексей (версия книг txt) 📗
Своим собственным прутком… – еще успел с горечью подумать я, когда сообразил, чем это меня так ловко проткнули. А потом наступили полная темнота и тишина…
Я проснулся от духоты и жажды. Было ощущение, что организм иссох без жидкости, как мумия в древнем саркофаге. Несколько секунд я пытался включить голову, чтобы сообразить, где нахожусь, но ничего не получалось, были только телесные ощущения неудобства. Постепенно возникло какое-то соображение, глаза адаптировались к тусклому свету и пришло понимание, что я нахожусь в кузнице. Свет от наружного фонаря проникал сквозь ее пыльные окна, рассеивался, теряя и без того слабую силу, и позволял разглядеть окружающее пространство отдельными фрагментами, как на темной, безнадежно передержанной в проявителе, черно-белой фотографии.
Кажется, я лежал в груде чьих-то разгоряченных тел, на боку, зажатый со всех сторон, почти лишенный возможности движения. Отовсюду слышались хрипы и тяжелое дыхание. Я скинул с плеча чью-то ногу, попытался перевернуться на спину, чтобы сесть, но что-то не позволило мне это сделать. Я повторил попытку и получил тот же результат – что-то цеплялось за меня, не давая перевернуться, или я цеплялся чем-то за что-то. Я пошарил рукой по груди и обнаружил, что из нее торчит какая-то штуковина. Я обхватил ее ладонью, потянул, но штуковина засела плотно, словно ее забили кувалдой. Меня охватило раздражение. Я с такой силой рванул эту чертову штуковину, что она выскочила из меня с громким чавкающим звуком, и не менее полуминуты с недоумением смотрел на чертов пруток, один из тех, которые я точил вот уже три или четыре дня подряд.
Отбросив эту гадость куда-то в темноту, где она звонко ударилась обо что-то железное и покатилась по полу, я с кряхтением слез с груды тел, а точнее, съехал с них на заднице, и несколько секунд стоял, пошатываясь от слабости, пытаясь сориентироваться среди нагромождения тел и агрегатов. Потом, повертев головой, увидел темнеющий купол вытяжки горна, развернулся, и осторожно, чтобы не споткнуться, побрел к сварщикам. Там у них была раковина и кран с водой.
Дверь к сварщикам оказалась запертой, а сил высадить ее у меня не было, поэтому я стал бродить в поиске питья по кузнице. Возможно, кузнец держал где-нибудь бутылку с водой. Пробраться к горну, неподалеку от которого стоял шкафчик с личными вещами Вакулы, было затруднительно из-за груды этих чертовых наваленных в проходе тел, и я стал шарить между станками. Все кругом было скользким и приходилось передвигаться как конькобежцу, не отрывая ступни от пола. Судя по всему, это была кровь, которой натекли целые лужи, как будто здесь недавно прошел ливень из эритроцитов.
Когда между аппаратом точечной сварки и пневматическим молотом мне удалось нашарить десятилитровую металлическую канистру, я обрадовался, словно лось, выскочивший из горящего леса к водопою. Судя по тяжести, емкость была полной под завязку. Быстро откинув крышку, я поднял канистру, припал губами к горлышку и после внушительного глотка понял, что внутри солярка. Почему-то нос не чувствовал запахов, иначе я обнаружил бы это раньше.
Да и черт с ним, – подумал я и стоял, задрав голову, не меньше минуты, и все хлебал, хлебал, хлебал, и никак не мог остановиться, потому что жажда действительно была поистине зверской. Солярка оказалась вполне удобоваримой и даже вкусной, только показалась какой-то жирноватой, лучше бы это был бензин… Выпив где-то половину канистры одним махом, я еще около минуты стоял неподвижно, тяжело дыша, пытаясь выправить сбитое дыхание. Потом опять приложился к горлышку, отпил еще пару литров, рыгнул и вернул канистру на место. Опять продышавшись, я стал думать, что делать дальше, и не придумал ничего лучше, как вернуться туда, где недавно лежал – там хотя бы было тепло. Почему-то я почувствовал внезапный озноб, хотя разбудила меня невыносимая жара.
Я дошел до груды и забрался на самый верх, опираясь ступнями на чьи-то руки, ноги, головы, и не особенно по этому поводу переживая. Точнее, я вообще не брал это в голову. Все равно все крепко спали и никто ничего не чувствовал. Теперь, когда глаза окончательно привыкли к скудному освещению, я разобрал, что тут были навалены и складские, и наши. Забравшись примерно на свое старое место, я свернулся калачиком и попытался согреться.
– Еб твою мать… – вдруг хрипло выругался кто-то над самым ухом.
Я открыл глаза и обнаружил лежащего рядом начальника цеха. Он пытался перевернуться на бок и не мог этого сделать, потому что мешал торчащий из глаза электрод. Этот электрод не давал ему уложить как надо голову, упираясь концом в чью-то спину.
– Иван Сергеевич… – тихо позвал я. Он перестал кряхтеть, затих, словно прислушиваясь. – Иван Сергеевич, вам помочь?
Он ничего не ответил, только лежал с десяток секунд не шевелясь, и шумно дышал. Потом с раздраженным бурчанием вырвал из головы электрод и швырнул его за спину. Тот, кажется, угодил в корпус вытяжки над горном, потому что послышался глухой жестяной звук, потом опять настала относительная тишина.
Начальнику наконец удалось перевернуться на бок, и через секунду он громко захрапел, а я еще около минуты лежал, слушая хрипы и стоны беспокойно шевелящихся мужиков, пока не уснул…
Я проснулся и обнаружил, что уже светло. Я лежал на полу среди пяти или шести вольно раскинувшихся тел – видимо, остальные мужики разбрелись. Я встал и сразу, прямым ходом направился к своей заначке, потому что опять чувствовал зверскую жажду. Нашарив канистру, я понял, что она совершенно пуста и выругался в адрес неизвестного, опередившего меня умника. А потом подумал: да и хрен с ним. Уже ведь светло, да и чувствовал я себя довольно бодро, поэтому найти попить не должно было составить труда. И побрел в цех, к аппарату газированной воды.
Возле аппарата толпился народ. Викентьич, начальник цеха, двое ремонтников и сварщик. Чужих не было; наверное, складские ушли к себе. На всех было два стакана, стояли молча. Викентьич допил и длинноволосый ремонтник нетерпеливо протянул руку за стаканом.
– Пятый, – сказал он и я догадался, что они договорились пить по пять стаканов, не больше.
Длинноволосый наполнил стакан, выпил его залпом, тут же поставил его под короткую выходную трубку, опять наполнил, и свой стакан тут же подставил Иван Сергеевич. Он нажал кнопку, с шипением хлынула газировка, а длинноволосый уже нетерпеливо протягивал руку, чтобы наполнить свой опустевший стакан.
Мы молча топтались возле аппарата около получаса, по очереди выпивая по пять стаканов, пока не кончился газ.
– Пошли в сортир, – сказал патлатый и мы побрели к токарям, в тамбур перед сортиром, который использовался в качестве курилки и где было три умывальных раковины. Раз кончилась вкусная вода с газом, значит, нечего было ждать друг друга и пить стаканами.
Там мы пили еще около получаса, по очереди нагибаясь и прикладываясь к кранам. Ожидающие засекали время, чтобы пьющие присасывались к воде не больше чем на минуту, потом сменяли пьющих. Все опять происходило молча.
– Нормально, – наконец сказал Викентьич. – Напился?
– Сейчас, мне бы еще разок…
Викентьич дождался, пока я напьюсь, потом сказал:
– Ладно, тогда и я еще разок.
И мы зависли возле кранов еще минут на двадцать.
– Сколько натикало? – спросил Викентьич.
Я взглянул на часы. Вторая половинка стекла отлетела и теперь циферблат был полностью открыт. Впрочем, стрелки двигались, а это было главное.
– Половина пятого.
– Утра или вечера?
– А хрен его знает.
– Утра, – сказал кто-то.
– Надо навести порядок, – сказал Викентьич.
Мужики неохотно оторвались от воды и мы всей гурьбой побрели в угловой зал с ручным прессом.
– Я к себе, у меня там бумаг скопилось, – сказал начальник цеха и Викентьич молча кивнул. – Ты знаешь, что делать. – Викентьич опять кивнул.
Начальник хотел что-то добавить, но, похоже, забыл, что, потому что в итоге только махнул рукой и ушел.
