Бесконечное лето (СИ) - Ефимов Константин (электронная книга txt) 📗
Я, кажется, готов был проломить стену спиной от страха… но Сашка лишь молча достал новую сигарету и закурил.
— Косэ… — голос его был тихий, мирный и грустный. — Успокойся. И не дрожи. Всё. Проехали… Я тебя не трону…
— Не трону?!! — выпалил я, давясь слезами. — Какого чёрта?! Зачем это тебе надо?!
— Какой ты ещё маленький и глупенький, — с горечью хмыкнул Сашка.
— Зато ты уж больно умненький! Только каким местом?! Или что: сила есть — ума не надо?! Так?!!! — кажется, у меня началась истерика.
— Тише, Косэ… успокойся же, — терпеливо повторил Сашка из тьмы. — Всё будет хорошо. Я к тебе не подойду, не трону — успокойся…
— Что «успокойся»? Что «успокойся»?! Что «хорошо будет»?! Сначала опустил ниже канализации, а теперь заладил: «успокойся»?
— Нет, Косэ. Не опускал я тебя никуда и не собирался этого делать. Это было совсем не то…
— Да?! А как это ещё называется, по-твоему?!!!
— Не понял ты. Я ведь по-хорошему хотел. А ты не понял.
— Что ты хотел «по-хорошему»? Всё я понял!!! По-хорошему, да уж!! — бросал я сквозь спазмы.
— Нет, Косэ. Всё не так… — спокойно отозвался Сашка, не меняя интонации. — Нравишься ты мне. Понимаешь?.. глупый…
— Что??? — …мне показалось вдруг, что раскалённое железо вновь вошло в мою мякоть. — Ты совсем??? С ума… того???
— Всё, что я сказал, ты уже слышал, — тихо произнёс Сашка. — А теперь успокойся. Не трону я тебя. Обещаю. Никто больше не тронет и никто не узнает обо всём этом. А если кто тронет — пожалеет. Это я тоже обещаю. Только, пожалуйста, не рви мне душу, Косэ… Не скули как побитый. Я не сделал тебе ничего плохого… Успокойся же ты… прошу… Всё, проехали…
Он замолчал, потом глубоко вздохнул, повернулся на кровати — и стало абсолютно тихо. Больше мы не говорили. Но я всё равно не верил. Мои мозги были растерзаны, задавлены… Какой же я кретин, что ввязался сегодня в это… Сначала — дневная «свалка», потом — этот ночной разговор… Зачем я лёг в его кровать? Можно же было догадаться, пуганый ведь уже, стреляный… И вот — опять… Я просидел почти всю ночь, зажавшись в угол, прислушиваясь к каждому его движению… Вот сейчас он встанет и подойдет ко мне… С его-то силой… Что же делать, а?! Что же делать-то?! Сидя так, в скрюченном виде, чего я только не передумал, глотая слёзы и стараясь не всхлипывать!.. Но Сашка лежал как убитый — ни слова, ни движения…
В Бункер навалилось ощущение какой-то вселенской тишины, которую обычно несёт поздняя-поздняя ночь. Спал Сашка или нет — я не знал. Немного успокоившись, я осмелился немного вытянуть затекшие ноги. Не знаю как, но позже, под утро, всё-таки задремал…
Проснулся я, когда скрипнула входная дверь. Подскочив — так, словно в меня воткнули шило, — я вытянул руки и стал напряжённо прислушиваться. Вокруг было всё тихо. Ни звука. Просидев в оцепенении какое-то время, всё-таки осмелился и, крадучись, проскользнул до выключателя — вспыхнул свет.
В Бункере никого не было.
Облегчённо вздохнув, я сощурился на часы. Будильник показывал без четверти девять. Сейчас в Штабе должно появиться начальство. Надо как можно быстрее приводить себя в порядок и подниматься, если я не хочу крупных неприятностей.
Да уж — хочу или не хочу, а чувствуется, что неприятностей с сегодняшнего дня мне уже никак не миновать…
Трясущимися руками я кое-как умылся и начал бриться, несколько раз порезавшись. Потом долго шарил под койкой в поисках очков, пока не вспомнил, что Сашка положил их под свою кровать. Наспех одевшись и нацепив очки, я долго не мог заставить себя собраться с силами, чтобы открыть дверь Бункера и выйти наружу. Просидев так на стуле какое-то время, всё-таки с трудом поднялся. Оставаться в Бункере было нельзя, надо было идти наверх… Сделав над собой усилие, открыл дверь и — ступил за порог с таким чувством, как будто шагнул в бездну…
В кабинетах шла обычная утренняя возня. Ребята сонно перебирали бумаги, вяло бросали их по разным папкам для начальства. Настороженно кивнул тем, кто поднял на меня глаза. Мы почему-то никогда не здоровались — может потому, что практически не расставались. Облегчённо вздохнул, увидев, что Сашки в кабинете не было. Я не знал, как отреагирую, если увижу его сейчас. Молчком проследовал к своему столу и уткнулся в бумаги, намеренно повернувшись ко всем спиной. Мне было тяжело и стыдно смотреть ребятам в глаза. Казалось, что на моём лбу повисла неоновая вывеска: «Опущенный». Рассеянно и машинально я стал перебирать какие-то бумаги… Чутко вслушивался в разговоры ребят, остро терзаемый сомнениями и подозрениями.
«Что, если Сашка всё рассказал им?» — спрашивал я себя. «Что же мне тогда делать? Нет! Нет, нет. Только не это. Я совсем не готов. Я не знаю, что мне делать. Совсем не знаю…»
Появилась Бухара. Она взяла какие-то нужные ей документы, потом настежь распахнула окно, укоризненно сказав:
— Ребятки, да вы что?! На дворе уже солнце вовсю светит, а вы тут сидите в духоте. Задохнетесь ведь!
— Спасибо, Зинаида Борисовна. А мы как-то и не заметили.
Бухара улыбнулась, и вдруг пристально посмотрела на меня.
— А ты что это с утра такой хмурый? Заболел?
— Да нет, — пробормотал я, — устал немножко. Это пройдёт.
— Устал? Не выспался, что ли?.. А кто тебя так порезал?! — изумилась Бухара, увидев следы моего утреннего бритья. — А ну-ка, пойдём со мной, я тебя сейчас лечить буду! Что ж это такое-то?! Идём-идём, шустренько…
— Да ладно, не надо, Зинаида Борисовна.
— Что ещё за разговоры? Сказала — идём, значит — идём. Сева, ты, если что, скажи начальству, что я твоего подопечного лечить увела.
— Скажу, скажу…— хмыкнул Сева. — Не беспокойтесь.
У себя в каморке Бухара быстро заварила чай, всунула мне в руки термометр, смочила какой-то жидкостью кусок бинта для компресса.
— Так, дружок: термометр — подмышку живо, бинты приложи на места порезов, сейчас чай заварится. Давай-давай-давай, без разговоров, меряй температуру, бинты — на мордаху и — за чай, пока горячий!.. Что случилось-то? Что-то серьёзное? Я ж вижу — на тебе сегодня лица нет…
— Нет-нет, Зинаида Борисовна, всё нормально… Спасибо.
— Ну-ну… Спасибо-на здоровье… Где ты ночевал-то? Внизу? С Кунсайтесом? — проницательно глянула она. — Что, небось, выясняли отношения?
— Кто Вам сказал, Зинаида Борисовна?! — робко улыбнулся я. — Ну так, немножко повыясняли… и разошлись…
— Эх уж эти мне горе-выясняльщики! А ты, дорогуша, помни, что за себя надо всегда уметь постоять!.. Что бы тебе твои дружки ни говорили. А так, как ты — нельзя: сразу скуксился, разболелся… Вон весь порезался даже, с утра… Куда это годится?! Я тебе вот что скажу: ты с Кунсайтесом, вместо того, чтоб ругаться, лучше подружись. Ты же у меня умница, знаешь как это сделать. Он тебя в обиду не даст. Вон он какой сильный! Ты попроси его, чтоб он спортом с тобой позанимался, в спорт-кубрике. Он же занимается там, каждый день — и тебя будет с собой брать. Хочешь, я поговорю с Цапенко, чтобы тебя отпускали на часок-другой в спорт-кубрик? А то — глянь, какой ты дохленький-то!.. Мой сын — покрепче. А он спортом у меня занимается, с детства приучен… И Кунсайтес тебя понемногу приучит… Слышишь, что я говорю?
— Да, Зинаида Борисовна… Хорошо, я поговорю с Сашкой.
— Вот и славно. Будешь с ним дружить — будет всё хорошо.
— А Сева?
— Сева — это Сева. А Саша — это Саша. Понятно тебе?
— М-м-м… Не совсем…
Я на секунду даже зажмурился от ужаса… Неужели Сашка… Да нет, быть того не может… Это бред…
— А что тут непонятного? Я же вижу, кто тут рядом со мной крутится и кто чего достоин.
— То есть Вы хотите сказать, что Сашка…
— Я хочу сказать только то, что я хочу сказать. А всё остальное поймёшь сам. Договорились?
У меня сразу как-то настолько отлегло от сердца, что слёзы вновь навернулись на глаза. Бухара и это заметила, улыбнулась:
