Флорентийка и султан - Беньи Жаннетта (бесплатные версии книг .TXT) 📗
– Да, да,– торопливо сказал сеньор Гвиччардини.– Фьора, дорогая, спускайтесь в каюту. Здесь находиться уже не безопасно.
Сопровождаемая Леонардой, которая все это время почтительно стояла у противоположного борта, Фьора спустилась в каюту. Осторожно ступая по доскам лестницы, она услышала зычный голос капитана, доносившийся с палубы:
– Боцмана ко мне!
Сеньор Гвиччардини, несмотря на предостережение капитана, остался на палубе. С тревогой поглядывая на черневший горизонт, он наблюдал за действиями капитана, который распорядился просигналить на остальные суда флотилии о приближающейся буре и необходимости смены курса на запад.
После того, как сообщение было передано и принято на всех судах флотилии, капитан Манорини принялся отдавать команды экипажу:
– Ссадить галсы на бакборте!
– Есть ссадить галсы на бакборте!
– Натянуть шкоты на штирборте!
– Есть натянуть шкоты на штирборте!
Тем временем сеньор Гвиччардини поднялся на капитанский мостик.
– Я вас правильно понял, капитан? Вы приказываете повернуть на запад?
– Да,– отрывисто бросил Манорини, в руках которого сейчас находилась судьба его пассажиров и экипажа.
– Значит, мы будем идти против ветра.
– Да, это именно так, сеньор.
– Но ведь будет ужасная качка.
– Да, судно даже встанет на дыбы.
– Оно не переломается пополам?
– Нет. Наша каравелла – прочное судно.
– Но может сломаться грот-матча.
– Да, это так. Но у нас нет другого выхода, если мы хотим спастись.
– Но, может быть, ветер скоро переменится? Прежде чем ответить, капитан крикнул матросам:
– Побыстрее подтягивайте шкоты. Что вы там возитесь, якорь вам в глотку?
Затем он повернулся к сеньору Гвиччардини.
– Ветер не переменится до самого утра. Может быть, в лучшем случае, до ночи.
– Но ведь ветер отнесет нас в сторону. Он гонит нас на восток.
– Вот это и опасно. Нам нельзя править на восток, только на запад. На востоке наша смерть.
Все суда флотилии поворачивали на запад.
Ветер крепчал, и волны поднимались все выше.
Туман набухал, поднимался клубами над всем горизонтом, словно какие-то незримые рты раздували меха бури. Облака начинали принимать зловещие очертания.
Синяя туча заволокла большую часть небосвода. Она уже захватила и запад, и восток, надвигаясь против ветра. Так часто бывает в море. На корабле началась сильная качка.
Море, за минуту до этого вздымавшееся граненой крупной чешуей, теперь было словно покрыто мелкой кожей, словно крокодил превратился в змею. Грязно-свинцового цвета кожа казалась толстой и морщилась тяжелыми складками. На ней вздувались круглые пузыри, похожие на нарывы, которые в следующее же мгновение лопались. Пена представляла собой струпья проказы.
Оставаться на палубе было уже не безопасно, и сеньор Гвиччардини спустился в каюту.
Будучи здесь один, он несколько минут расхаживал по тесной каюте, ссутулившись, чтобы не удариться головой о балку под потолком.
Потом он уселся на широкую скамью у стены, достал из дорожного баула чернительницу, обтянутую шагренью, и большой бумажник из кардобской кожи. Из бумажника сеньор Паоло достал в четверо сложенный кусок бумаги, развернул его и положил на висячий столик. После этого он извлек из футляра перо, поудобнее устроился за столом и, немного подумав, зажег фонарь, прикрепленный к борту. Свет был необходим, потому что день за бортом корабля превратился в сумрак.
Еще немного поразмыслив, сеньор Гвиччардини принялся писать, медленно выводя буква за буквой. Ему мешали удары волн о борт, а потому дело продвигалось крайне медленно.
Первые буквы сложились в слово: «завещание».
Строчки ложились криво, но сеньор Гвиччардини старался писать разборчиво. Рука у него дрожала, судно сотрясала качка, и все же он довел до конца свою запись.
Он закончил вовремя, потому что именно в эту минуту налетел шквал.
Волны приступом пошли на каравеллу, и все бывшие на борту почувствовали, что началась та ужасающая пляска, которой суда встречают бурю.
Сеньор Гвиччардини еще раз перечитал написанное и снова сложил листок бумаги. Затем он сунул его в бумажник, а сам бумажник спрятал, но уже не в дорожный баул, а в карман. В баул он сложил перо и чернильницу.
Корабль тем временем все сильнее и сильнее раскачивало в стороны. Боковая качка увеличивалась.
Начиналась жестокая пытка водной стихии, от века терзаемой бурями. Из морской пучины вырывался жалобный стон. На всем ее безмерном пространстве совершались зловещие приготовления.
И ветер, и волны усиливались. Тучи сгущались. Волны не ведали ни покоя, ни усталости. Они сливались одна с другой, чтобы тотчас же отхлынуть назад.
Тут и там возникали почти невероятные в своей непрерывной смене провалы и взлеты, исполинские, зыблющиеся холмы и ущелья, едва воздвигнутые и уже рушащиеся опоры. На гребнях сказочных гор вырастали гущи пены. Невозможно было описать эту разверстую бездну, ее угрюмо-тревожный вид, ее совершенную безликость, низко нависшие тучи и внезапные разрывы облаков над головой, ее беспрестанное, неуловимое глазом таяние и зловещий грохот, сопровождающий этот дикий хаос.
Ветер дул прямо в нос кораблю, но умело приспущенные и поставленные паруса были причиной того, что корабль, сильно раскачиваясь с борта на борт, все-таки двигался на запад.
Все остальные суда флотилии потонули в бушующей полутьме.
Мрачная поверхность взбунтовавшегося моря вздымалась все выше и выше. Ни расстояния, ни пространства уже не существовало. Небо вдруг стало совершенно темным и непроницаемой завесой протянулось над судном. Прошел густой, плотный дождь. В непроглядном мраке на просторе бушевал ветер.
Люди почувствовали себя во власти стихии. На каждом шагу их подстерегала ловушка.
Огромная бесформенная туча, похожая на брюхо гидры, тяжело нависла над океаном, кое-где вплотную соприкасаясь с волнами своей серо-свинцовой утробой. Иногда она примыкала к нему чудовищными присосками, похожими на лопнувшие мешки, которые втягивали в себя воду и выпускали клубы пара. То тут, то там они поднимали на поверхности волн конусообразные холмы пены.
Буря обрушилась на каравеллу, и каравелла ринулась в ее самую гущу. Шквал и судно устремились друг к другу навстречу, словно бросились в рукопашную.
Обе мачты каравеллы перегибались назад, точно пытаясь в испуге отпрянуть от безумствующего ветра.
Однако капитан Манорини хорошо знал свое дело.
Хотя каравелла всецело оказалась во власти яростного вихря, она держалась так, как держится судно при умеренном ветре, стараясь идти только наперерез волне, подставляя нос первому порыву ветра, правый борт – последующим, из-за чего ей удавалось избегать ударов в борта и корму.
При неизменном ветре это не принесло бы никакой пользы, однако ветер стал менять направление.
Откуда-то сверху, с недосягаемой высоты, доносился протяжный мощный гул.
Тяжелое свинцовое небо обхватило каравеллу своими не знающими пощады руками и, наваливаясь на нее, пыталась опрокинуть.
Фьора, вся сжавшись от ужаса, старалась не смотреть в маленькой иллюминатор своей каюты, где была видна только безумствующая за бортом пена. Отсюда, из ее маленького и очень ненадежного убежища, буря казалась ей внутренностью собора, задрапированной траурной материей. Если еще до начала шквала кое-где среди облаков проглядывали просветы, то сейчас мрак сгустился настолько, что невозможно было даже вообразить себе, что сейчас в самом разгаре день.
Над каравеллой как будто вырос давящий каменный свод. Внизу волновалось море, скрывающее под собой страшные неизведанные глубины.
Дождь хлестал с такой силой, что казалось, будто воздух пронизывают маленькие ядра. Обстреливаемая этой картечью, поверхность моря кипела.
Наконец, раздался первый удар грома. Где-то вдалеке сверкнула молния, способная, наверное, в мгновение ока испепелить огромное судно.
Фьора вздрогнула, услышав грохот небесной колесницы и, чтобы не умереть со страху, принялась в уме вспоминать строфы из Библии.
