Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна (читать книги txt) 📗
Когда они появились в своей ложе, море серебряных лорнетов и перламутровых театральных биноклей было наведено на них. Герцог с царственным видом кивнул одному или двум приятелям, абсолютно не обращая внимания на любопытные взгляды. Известный своим состоянием, вкусом, а особенно красивыми любовницами, он привык быть в центре внимания. Но он заметил, что сегодня во взглядах публики, которые он привлекал к себе, было больше волнения и любопытства, чем обычно.
Пьетра старалась выглядеть такой же пресыщенной, как герцог, но это было почти невозможно. Шепот поднимался вокруг нее.
— Кто она? — раздавалось с разных сторон.
— Вы думаете, испанка?
— Взгляните на эти волосы, эту изящную талию, — сказала дама в соседней ложе. — Она, должно быть, в родстве с королевой Елизаветой.
Когда герцог взял ее накидку, улыбка, полная обожания, которой она одарила его, в тот же миг разбила дюжину мужских сердец в разных уголках Театро Сан Карло.
— Очень хочу послушать пение Ланкона, — сказал герцог, когда они сели, забыв о волнении, которое продолжали вызывать среди публики. — Говорят, он уникален, тенор и не тучный. Думаю, у него есть какие-то новые методы, как издавать звук без большого напряжения.
Внезапно свет потускнел, из оркестровой ямы полилась музыка, и поднялся занавес. Глаза Пьетры были сразу же прикованы к сцене. Она никогда не видела и не могла даже себе представить такого очарования.
Мир исчез для нее, когда она отдалась во власть музыки, тихонько подпевая те арии, которые изучил с ней Альберто. Когда на сцене появился Этторе Ланкона и начал свою арию, Пьетра была покорена высоким красивым герцогом Мантуа, очаровательным проказником, соблазнителем, чьим единственным удовольствием было завоевывать женские сердца.
«La donna e mobile, Qual piuma al vento…»
«Женщина — непостоянна, как перышко на ветру», — пел он. Когда мелодия поднималась ей навстречу, у Пьетры было ощущение, будто душа ее, уносимая музыкой и его присутствием, расстается с телом. Она стала Джильдой, юной героиней, дочерью горбатого Риголетто. Когда тенор посмотрел на ложи первого яруса и взгляд его золотистых глаз, казалось, остановился на ней, ей представилось, что Ланкона поет для нее: «ill sol dell’ anima», — любовь — солнечный свет души; «la vita e amore», — любовь — это сама жизнь. Музыка была столь прекрасна и голос Ланконы так чист, такой же совершенный, как бриллиант, покоящийся у нее на груди.
Во время антракта Пьетра отказалась покинуть ложу, чтобы не нарушить волшебных чар. Когда угасла последняя нота и занавес опустился под гром аплодисментов, она продолжала тихо сидеть, слишком потрясенная, чтобы хлопать и даже пошевелиться.
Голос герцога вернул ее из грез.
— Мы должны пойти за кулисы и поздравить Марию с успехом. Может быть, нам удастся уговорить ее представить нас великому Ланкона.
Хотя Пьетра невозмутимо кивнула, возможность знакомства с певцом необычайно взволновала ее. Во время последних актов он все больше смотрел в ее сторону, и ей показалось, что его взгляды предназначались ей.
За кулисами Мария была окружена обычной толпой поклонников, но они расступились, как волны, пропуская герцога Монфалко и Пьетру.
— Эдуардо! — воскликнула дива. — Скажи мне, как я пела сегодня. Ты всегда мой самый лучший критик.
Герцог наклонился поцеловать воздух над ее затянутой в перчатку рукой.
— Всегда, — ответил герцог, — потому что ты всегда чаруешь меня своим голосом, который всегда превосходен.
Мария рассмеялась.
— А ты, как всегда, милый лжец. Хотя знаю, сегодня я была недурна, потому что мой голос неизменно звучит ангельски, когда я пою с Этторе. Он умеет раскрыть все лучшее у своих партнеров. — Она повернулась к Пьетре. — Вы только посмотрите на нее! Кто помог тебе выбрать это платье? Оно божественно. — Она поцеловала девушку в обе щеки и отступила назад для более тщательной оценки. Маленькая морщинка пересекла ее лоб. — Я знала, что у тебя все сойдет благополучно, Пьетра, и ради Эдуардо была готова помочь, но я и представить не могла, что ты станешь такой красавицей и так быстро. Думаю, что-то надо обязательно сделать и прямо сейчас.
Пьетра засмеялась, но не успела ответить, так как их прервал сам великий Ланкона.
— Мария, — сказал он, глядя на Пьетру, — представь меня немедленно.
— Разумеется, — с усмешкой сказала Мария. Когда она представляла тенора юной девушке, их глаза соединились, словно притянутые магнитом. Пьетра не могла оторвать от него взгляд. У него были карие глаза, золото подсолнухов под небом позднего лета. Высокий, хотя не такой, как герцог. Густые черные волосы были зачесаны назад, придавая его лицу демонический вид. Широкоплечий, с тонкой талией, стройными бедрами. Именно такой, как сказал герцог. В нем не было ничего от классического тучного тенора. Он обладал гладким телом хорошо тренированной кошки.
Между ними пробежали электрические токи. Пьетра чувствовала, как они несутся по ее телу, когда она изучала его. Словно по чьей-то воле ее рука поднялась к его рту, и он склонился поцеловать ее, не морща губы в воздухе, как было принято, а прижавшись ими к перчатке, пока она не почувствовала слабое жжение сквозь тонкий шелк.
— Эдуардо, — раздался поблизости голос, — посмотри, кто здесь, граф Бреначиа. Он спрашивает тебя. — Мария и герцог как-то потускнели.
— Маэстро, — тихо проговорила Пьетра, — это честь.
Ланкона продолжал настойчиво смотреть на нее.
— Вы принадлежите ему? — спросил он, близко наклонившись к ней.
— Он мой покровитель.
— Почему? — с жаром спросил тенор.
Пьетра не знала, что ответить и стоит ли вообще что-то говорить. Она понимала, что вступила на опасную тропу, и чувствовала, как все прочное и надежное прошедших двух лет ускользает из-под ее ног. Однако она и не пыталась вернуться в безопасное место. Не могла ничего поделать.
— Скажите мне, — настаивал Ланкона, — как мог герцог завоевать такую награду, как вы?
Когда ее рука потянулась к бриллианту на груди, он уловил движение и улыбнулся.
— А! И это все? Я дам вам сотню бриллиантов, тысячу.
— Он дал мне гораздо большее, чем бриллианты.
— Я дам вам больше, все, что захотите, все. Пойдемте со мной.
— Это нехорошо, — проговорила она наконец, опустив глаза.
Он взял ее за подбородок и приподнял лицо, чтобы она снова посмотрела на него.
— Синьорита Манзи, мы не дети, чтобы нами управляли условности, и не рабы ограниченной морали. Мне предначертано парить с орлами, и я до сегодняшнего вечера не встретил никого, с кем бы я смог разделить свой полет.
Она вспомнила о последнем даре герцога, булавке в виде феникса — великой птицы, поднимающейся из рубиновых языков пламени в свободный полет. Однако безумные импульсы ее сердца по-прежнему враждовали с уроками в ее сознании.
— Я слишком многим ему обязана, — сказала она. — Я не могу его оставить.
— Вы верите в силу судьбы? Когда судьба говорит нам, куда должны пойти наши жизни, мы больше не можем выбирать наш путь. — Он наклонился ближе. — Первый раз, как только я увидел вас сегодня, я знал, что вы моя судьба, а я ваша. — Он еще ниже наклонился и тихо, чтобы только она могла услышать, пропел строку, от которой все у нее внутри сжалось, когда она сидела в ложе: — «Так будем же любить, небесное созданье». — Он выпрямился. — Утром я пришлю за вами мой экипаж.
Она взглянула на него, сразу не поверив, но целиком подчиняясь. Если экипаж действительно приедет, она сядет в него, подумала Пьетра, потеряв контроль над собой.
Потом она почувствовала руку герцога у себя на локте.
— Пьетра, у нас долгая дорога. Синьор Ланкона, рад был познакомиться с вами. Ваше пение доставило мне наслаждение. — С легкой настойчивостью он увел Пьетру.
Большую часть пути герцог хранил молчание, но когда они стали приближаться к вилле, он отвернулся от окна и взял ее руку.
— Не беспокойся обо мне, Коломбина. Даже если ты уйдешь, часть тебя навсегда останется со мной.
