Венецианская маска. Книга 2 - Лейкер Розалинда (книги бесплатно читать без txt) 📗
— Обязательно.
— Я провожу вас до тюрьмы во вторник и встречу утром на следующий день.
— В этом нет надобности, — ответила она, хотя ей была очень, приятна эта его забота.
— Ничего, ничего, это самое малое, что я для вас могу сделать, Мариэтта. Для вас и Доменико.
Стояла бархатная звездная ночь, когда Себастьяно сопроводил Мариэтту к тюрьме. Дождавшись, пока ее впустят, он отправился домой.
Капитан Зено уже ждал Мариэтту. После того как они обменялись приветствиями, он повел ее вверх по крутой и плохо освещенной каменной лестнице.
— Мой муж попал сюда уже при вас, капитан? — поинтересовалась Мариэтта, поднимаясь по ступеням.
— Да, я здесь несу службу уже несколько лет. Именно я вызвал ему тюремного врача, когда он прихворнул. Никак не позволяю крысам съедать его рацион. Предатель голодать не должен, иначе умрет и все тут. А с меня потом учинят спрос за это.
Ее ужаснула мысль о том, в каких же нечеловеческих условиях находился Доменико все эти жуткие месяцы, и тут же ее охватила злость на капитана за его слова, и Мариэтта внезапно остановилась.
— Никогда больше, слышите, никогда не называйте моего мужа предателем! Я этого терпеть не стану!
Помолчав, он довольно жестко посмотрел на нее.
— Знаете, а ведь мне ничего не стоит и изменить свое решение о том, чтобы допустить вас к нему.
— Так же, как и мне в отношении занятий и дальнейшей судьбы вашей дочери, — тут же отпарировала она.
Помолчав секунду или две, он внезапно улыбнулся, и улыбка эта была даже с оттенком уважительности.
— А язычок-то у вас острый, не дай Бог. Ну ладно, у меня тоже. Но я вам обещаю, что придержу его в следующий раз.
Он зашагал по ступеням, а Мариэтта, догнав его, заглянула ему в лицо.
— Вы говорили, что у него только рацион здесь. А что, разве мой муж не получает ничего из того, что я ему передаю?
— Здесь никаких и ни для кого привилегий нет. Я даже вот что вам скажу — вообще-то, охрана все себе забирает, но поскольку Торризи перевели повыше, то ему кое-что достается. Даже почти все.
— Почти все?
— Да, вино, видите ли, иногда исчезает.
Она поняла, что он имеет в виду.
— В будущем я всегда буду одну бутылку передавать для стражи, а другую тому, кому она предназначена.
— Похвальная предусмотрительность.
Они проходили через какую-то путаницу коридоров, минуя небольшие квадратные помещения, где сидевшие стражники играли в карты, либо заканчивали свой ужин. На нее смотрели во все глаза. Каждый раз, когда они с капитаном проходили вблизи зарешеченных проемов, погруженных в темноту, оттуда доносился храп их обитателей, было слышно, как кто-то вскрикивал и подбегал к решетке, желая убедиться, не к нему ли это пришли. Раздавались проклятия, призывы о помощи. Как только в темноте сидевшие в камерах заключенные почувствовали аромат ее духов, они на мгновение смолкли, словно по команде, а затем в один голос дружно взревели, потом ее ухо уловило сдавленные рыдания. Сердце Мариэтты готово было сочувствовать всем им, независимо от того, за что они сюда попали. Смертный приговор был бы еще, наверное, проявлением милосердия по сравнению с пребыванием в этом земном аду.
— А сейчас у моего мужа осталось хоть что-нибудь от той мебели или какие-нибудь книги из того, что я присылала ему, когда он находился еще во Дворце дожей? — поинтересовалась она, заметив, что большинство камер не имели вообще никакой мебели, разве что исписанные деревянные панели стен — знаки пребывания здесь сотен их обитателей, да соломенные тюфяки на каменных кубах, служивших кроватями, ну, может быть, иногда ветхий стол или какой-нибудь шаткий стул.
— Нет, не осталось. Но доктор настоял, что заключенный такого происхождения, как Торризи, должен иметь все, что необходимо ему для чтения, а также пуховую перину и простыни. Кроме того, ему оставлена его одежда. Я бы не сказал, что ваш муж — тяжелый заключенный. Он спокойный, тихий, он не утратил самоуважения, нет такого дня, чтобы он не обратился к страже с просьбой дать ему бритву. Нет, он мало похож на остальных, да и политических здесь, как правило, не бывает. — Они подошли к одной из дверей, такой же из бесконечной серии запертых и незапертых, которые им встречались на протяжении их пути сюда. Капитан еще раз потянулся к ключу, висевшему у него в связке на поясе. — Вот мы и пришли. Когда вы зайдете в камеру, я вас опять запру. Здесь только один вход в эту секцию, и никто сюда не войдет. Завтра утром ровно в шесть я приду за вами, так что вы уж там как-нибудь до того попрощайтесь и будьте готовы тут же уйти, как только я появлюсь.
— А мой муж знает, что я должна прийти?
— А меня никто не обязывал сообщать ему об этом. Все, что я делаю, я делаю для вас, как мы и договаривались.
Мариэтте казалось, что она застанет Доменико спящим, но, когда капитан отпер дверь, сквозь решетки она увидела пламя крохотной свечи и сразу же заметила Доменико. Он уже, судя по всему, собирался ложиться и даже переоделся в заношенный бархатный халат, но присел ненадолго за столик и взял перо в руки. Он даже не поднял головы, когда открылась дверь. Его темные волосы, слегка посеребренные сединой на висках, на затылке были стянуты черной лентой. Камера имела окно, выходившее в коридор, что давало возможность днем проникать сюда самому слабому свету. Но что в этой полутьме можно было разобрать? Весь ужас одиночества, переживаемый ее супругом в этих застенках, она ощутила, словно удар, способный вызвать физическую боль.
Капитан Зено, пройдя вперед, принял у нее мантилью и маску. Заслышав шуршание шелка, Доменико изумленно поднял голову, и перо выпало из его пальцев, перевернув маленькую чернильницу. Он мгновенно побелел, видимо подумав, что его стали преследовать галлюцинации. Но уже в следующее мгновение его лицо осветилось радостью и он, вскочив со скамейки, бросился обнимать ее и никто из них уже даже не услышал, как лязгнул замок запираемой двери.
Они целовались и плакали, потом снова целовались, разглядывая друг друга, словно желая убедиться, происходит ли все это на самом деле или только снится им. Она не успевала отвечать на хлынувшие на нее, подобно водопаду, расспросы о Елизавете, о ней самой, о том, как она сейчас делает маски, словом обо всем, обо всем, обо всем…
Доменико, заглянув в ее глаза, обнял ее и увлек к скамейке, где они уселись, прижавшись друг к другу.
— Сколько тебе позволено находиться здесь, Мариэтта? — он не мог отпустить ее от себя, вдыхая запах ее духов и от наслаждения закрыв глаза, покрывал ее щеки поцелуями и гладил ее волосы. — Сколько? Пять минут? Десять? А может быть, мне даже можно рассчитывать и на целую четверть часа?
Она улыбнулась и провела пальцем по его щеке, с сожалением отметив про себя, как он осунулся, даже исхудал, его тени под глазами.
— У нас с тобой вся ночь впереди, любимый мой.
После этих слов он даже застонал и уткнулся лицом в ее волосы. Просидев так несколько мгновений, он внезапно отстранил ее и снова заглянул ей в глаза. Его пальцы нежно поглаживали кожу у нее на затылке.
— У тебя, оказывается, новая прическа. И она так тебе идет.
Она улыбнулась, невольно затеребив один из своих локонов.
— Я ведь хотела понравиться тебе, — ответила она, чуть наклонив голову.
Потом Мариэтта стала расспрашивать его, как он справляется с тяготами своего заключения, чем он болел, но ему совсем не хотелось рассуждать обо всех этих бедах, да и лихорадка, от которой он пролежал пластом несколько дней, давно уже миновала. Зато из него просто, как горох, сыпались вопросы. Он хотел знать о ней и Елизавете все. Мариэтта вдруг вспомнила, что в кармане плаща у нее лежали рисунки Елизаветы и несколько маленьких подарков от нее самой — она решила сохранить все письма, которые пришли для него на ее имя от Антонио и двух других братьев, которые теперь были в Америке и Англии.
— Ладно, обо всем об этом позже, — вдруг произнес он неожиданно хриплым голосом и устремив на нее пристальный взгляд своих серых глаз.
