Последний дар любви - Арсеньева Елена (электронные книги без регистрации .txt) 📗

Саша недостаточно серьезен, склонен к разным удовольствиям, несмотря на все отцовские и материнские советы и укоры.

«Ну что ж, – подумал Николай Павлович, – я сам виноват. Нужно было сразу дать согласие на Сашкин брак с этой Марией Гессенской. Если бы он уже осознавал себя состоявшимся женихом, то не дал бы себе воли с Викторией».

А может, и дал бы. Черт его знает… Впрочем, бессмысленно гадать. Нужно дело делать.

Первое: немедленно сказать сыну, что отец с матерью благословили его союз с маленькой гессенской принцессой.

Второе: раз и навсегда запретить всем подданным (значит, и жене), а заодно и германским дворам обсуждать вопрос о происхождении Марии. Нарушать приказ русского монарха не осмелился никто ни в России, ни в Европе.

Третье: сыну сказать, что речь идет не только о двух сердцах, будущность русского государства поставлена на карту!

Четвертое: выдать замуж Ольгу Калиновскую.

Впрочем, нет, это первый пункт.

На следующий же день граф Ириней Огинский, муж покойной сестры Ольги Калиновской, богатейший польский магнат, сделал предложение своей бывшей свояченице. Лишь после того как они сыграли свадьбу, Александр окончательно смирился с тем, что ему придется жениться на маленькой принцессе, и выехал в Дармштадт. Он возвратился в Россию вместе с Марией; Николай Павлович и Александра Федоровна встретили жениха и невесту в Польше и сопровождали в Петербург.

Александра Федоровна с замиранием сердца разглядывала невестку, увидев ее впервые. В общем, ясно, почему сын так увлекся. Это тип красоты, совершенно чуждый привычному, славянскому или восточно-европейскому. Испанка, жаркая кровь, смуглая кожа… Дай Бог, чтобы нрав у нее оказался столь же пылкий, как у Саши, уж она-то, бывшая Шарлотта Прусская, хорошо понимает, что такое разница темпераментов мужа и жены…

Александра Федоровна не озвучила мужу свои мысли, но не удивилась бы, узнав, о чем он думает. А думал он о том же, о чем и жена.

Николай Павлович с долей цинизма исследовал невестку взглядом, вспоминая похождения ее матери, герцогини Вильгельмины. С одной стороны, не дай Бог, чтобы девочка удалась в матушку. С другой стороны, дай Бог, чтобы она в нее удалась, потому что при анемичной, вялой натуре не видать им с Сашкой счастья в семье. Будут плодить детей, Александр станет относиться к жене почтительно и благородно, но начнет гулять направо и налево, с соблюдением всех внешних приличий и тонкостей этикета… с его-то пылкой, влюбчивой, неугомонной натурой. Интересно, существует ли вообще на свете женщина, ради которой он забудет всех остальных, которая могла бы его удержать пришитым к своей юбке? Вряд ли.

Император хорошо знал своего сына. И он не ошибся ни насчет его неугомонного темперамента, ни насчет отношений с женой, которые принесут им обоим немало радости, но еще больше страданий, тех глубоких, потаенных страданий, на которые стыдно, невозможно жаловаться, но которые изъязвляют брак, словно неизлечимая болезнь. Не ошибся император и в количестве будущих любовниц сына. Ошибался он только относительно женщины, ради которой сын забудет всех остальных.

Такая женщина была!

Впрочем, уместнее употребить глагол будущего времени, потому что в те минуты, дни, мемсяцы и годы. Когда Александр связывал свою судьбу с Марией Гессенской, она еще не родилась.

Глава 18

Много лет спустя

– Впереди Тепловка, – негромко сказал адъютант.

Александр Николаевич рассеянно кивнул. Он слишком углубился в свои мысли, чтобы сразу отвлечься от них.

Эти места близ Полтавы были ему знакомы. Сейчас он ехал на маневры, а когда-то проезжал здесь с отцом, матерью и женой. Все были счастливы: он – своим начинающимся и столь много сулящим семейным счастьем, отец и мать – тем, что счастлив любимый сын. Но как все изменилось за те пятнадцать лет! Мечты о счастье обманули, а боль при мысли о страшной смерти отца все еще мучительно оживала в сердце. Николай Павлович, император всероссийский, сам выбрал путь, которым ушел… Доктор Мандт не скрыл от наследника, что император пожелал оставить этот мир по своей воле. Это не было самоубийством в прямом смысле слова, ведь яд дал ему доктор. Император не пережил ужасного поражения России в Крымской войне, он ушел вслед за теми, кто погиб по его, как ему казалось, вине. По вине его натуры, которая не желала мириться с тем, что приходило в противоречие с привычкой и твердой верою.

Спустя годы Александру сделалось известно, что все могло бы сложиться иначе, если бы отец послушался совета… княгини Ливен!

Накануне войны Дарья Христофоровна постоянно жила в Париже: на это было дано формальное разрешение императора Николая, надеявшегося, что еще сумеет воспользоваться уникальными талантами этой женщины в области шпионажа. Он не ошибался.

Княгиня сняла бельэтаж старинного отеля, некогда принадлежащего ее старинному приятелю Талейрану, между улицами Сен-Флорентен и Риволи. В этом отеле в 1815 году, во время осады Парижа союзными войсками останавливался император Александр Павлович.

Салон княгини Ливен достиг наибольшего процветания и получил известность в Европе. Здесь собирались не только дипломаты, министры и посланники, но и замечательные ученые, писатели и знаменитости. Среди блестящего общества этого прославленного салона, среди дам, обращавших на себя внимание красотой, молодостью, изяществом туалета и любезностью, наибольший интерес для всех представляла сама княгиня. Она главенствовала над всеми, очаровывала умом, необыкновенной ясностью и силой мысли. Ливен обладала исключительным искусством возбудить и поддержать общий, оживленный разговор. Она очень похудела, но это странным образом только способствовало ее женской прелести. Глаза стали огромные, по-девичьи изумленные, они сияли так, что мужчины цепенели, лишь спустя некоторое время вспоминая, сколько на самом деле лет этой grand dame… [10]

Дарья Христофоровна говорила отрывистыми фразами, произнося каждое слово с уверенностью и непринужденностью истинной патрицианки, не любила шумных споров, громких возгласов и не допускала их в разговоре. Благодаря любящему Гизо, который в сороковых годах занимал пост министра иностранных дел, она была au courant [11]всего, что происходило в европейском политическом мире. И, разумеется, мимо нее не прошло осложнение отношений Англии, Франции и России, приведшее в конце концов к такому ужасному событию, как Крымская война.

Посол России в Париже Николай Дмитриевич Киселев являлся завсегдатаем салона Дарьи Христофоровны. Здесь он черпал свои сведения о политических настроениях Франции, о тайнах тюильрийского двора… Но часто изображение всей этой парижской картины оказывалось у Киселева кривым. Ведь этот господин был очень своеобразным человеком! Понятие о дипломатическом шпионаже – то, что было une forte partie [12]княгини Ливен, – он начисто отвергал и пребывал в убеждении, будто начальству следует докладывать лишь то, что оно жаждет слышать. У императора же Николая почему-то сложилось мнение, что никогда не возникнет союза между Англией и французским императором Наполеоном Третьим, племянником ненавистника Англии Наполеона Первого. Поэтому и Бруннов, русский посол в Англии, и Киселев в Париже, закрывали глаза на факты, а твердили то, что царю было приятно узнать.

А между тем Наполеон Третий старательно искал любого предлога для войны с Россией. Это явствует хотя бы из того, какой скандал он старался раздуть из пустого спора о словообращении между императорами («добрый друг» или «дорогой брат»). Хватался за все поводы к ссоре, даже за самые ничтожные и искусственно создаваемые. Наполеон вполне мог ждать, что единственный его поступок, который всегда вызовет одобрение со стороны его политических врагов слева, во Франции, да заодно и в Англии, это война против Николая.