Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Френч Джон (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Он понял, что муза вернулась, и улыбнулся, несмотря на жару и пересохшее от жажды горло. Появилась надежда, что чужие слова пробудят в нем собственные мысли.
Каркази вытащил записную книжку и ручку. Он был приверженцем традиционных методов и не верил, что истинная лирика может быть создана на экране электронного планшета. Эта точка зрения чуть не довела его до драки с Палисад Хадрэй, еще одним «известным поэтом» из числа летописцев. Случай произошел незадолго до отправления транспортного корабля, на неофициальном ужине, устроенном ради того, чтобы лучше познакомить летописцев друг с другом. Если бы дело дошло до рукопашной, Каркази был уверен, что победит. Совершенно уверен. Несмотря на то, что Хадрэй была высокой и мускулистой на вид женщиной.
Каркази предпочитал блокноты с толстыми, кремового цвета страницами и перед началом своей долгой и предположительно успешной карьеры сделал большой запас в одном из арктических городов-ульев Терри, где рабочие специализировались на производстве бумаги по древней технологии. Фирма называлась «Бондсман», она предлагала чудесные блокноты в четверть листа с пятьюдесятью страницами, переплетенными в мягкую черную кожу, да еще с эластичной тесьмой-застежкой, чтобы держать блокнот закрытым. Модель «Бондсман № 7». Каркази, бывший тогда еще болезненным неразумным юнцом, заплатил большую часть первого гонорара за две сотни блокнотов. Заказанные блокноты пришли по почте, запакованные в вощеные коробки, переложенные листами линованной бумаги, которая для молодого Каркази пахла гениальностью и успехом. Он бережно пользовался блокнотами, не оставляя ни одного незаполненного драгоценного листа, не начиная нового, пока не закончится предыдущий. По мере роста популярности и выплаченных сумм он часто подумывал заказать еще коробку, но каждый раз сто останавливал тот факт, что от первого заказа не использована еще и половина блокнотов. Все его значительные произведения были созданы на страницах «Бондсман № 7». И «Гимн Единству», и все одиннадцать «Императорских Песен», «Поэма Океана», даже весьма популярные и много раз переизданные «Упреки и оды», написанные в тринадцать лет, благодаря которым он обрел известность и стал Этиопским лауреатом. За год до избрания его на должность летописца, после десятилетнего периода, который со всей справедливостью можно было назвать декадой непродуктивной хандры, Каркази задумал оживить свою музу, заказав еще коробку блокнотов. И с разочарованием узнал, что «Бондсман» прекратил свою деятельность.
В распоряжении Игнация Каркази к тому моменту оставалось девять чистых блокнотов. Все они были уложены в багаж перед отправлением в экспедицию. Но если не считать одной или двух глупых фраз, все страницы до сих пор оставались чистыми.
И вот на перекрестке двух пыльных раскаленных улиц сломленного города Каркази достал из кармана блокнот и отстегнул эластичную тесьму. Он отыскал старинную поршневую ручку, поскольку традиционалистские убеждения относились не только к тому, на чем пишут, но и к тому, чем пишут, и вывел первые строки.
Из-за сильной жары чернила тотчас высыхали на кончике пера, но Каркази продолжал писать, почти точно копируя так поразившие его надписи на стенах, а потом старался повторить форму и стиль их написания.
Сначала он списал две или три фразы, проходя по улицам, потом увлекся и стал переписывать каждый увиденный лозунг. Занятие доставляло ему радость и чувство удовлетворения. Он почти физически ощущал зарождавшиеся в нем стихи, обретавшие форму по мере того, как слова настенных надписей ложились на бумагу. Это будет настоящий шедевр. После десятилетнего забвения муза снова осенила его душу, словно никогда и не покидала поэта.
Каркази утратил чувство времени. Наконец он осознал, что, несмотря на жару и яркое солнце, уже становится поздно и пылающее светило почти завершило свой путь, склонившись к самому горизонту. Он исписал двадцать страниц, почти половину блокнота. И внезапно испытал душевное смятение, почти боль. А вдруг его таланта осталось только на девять блокнотов? Что, если коробка «Бондсман № 7», полученная давным-давно, олицетворяет предел его творческой карьеры?
Несмотря на жару, Каркази содрогнулся, словно от озноба, и отложил блокнот и ручку. Он остановился на пустынном перекрестке двух истерзанных войной улиц и никак не мог решить, куда идти.
Впервые после побега с презентации Питера Эгона Момуса Каркази ощутил страх. Он почувствовал, как из пустых оконных проемов за ним следят чьи-то глаза. Летописец повернул назад и попытался вернуться той же дорогой, которой пришел. Только один или два раза он останавливался, чтобы переписать в блокнот еще несколько строк граффити.
Некоторое время он бродил по улицам, возможно, блуждая по кругу, поскольку все улицы ему казались одинаковыми, как вдруг обнаружил харчевню. Заведение занимало первый и подвальный этажи высокого, выстроенного из базальтовых блоков здания, но не было отмечено вывеской. Его назначение выдавал аромат готовившейся пищи. Двери были распахнуты настежь, а несколько столиков выставлено на тротуар. Каркази впервые за всю прогулку увидел так много людей сразу. Это были местные жители в темных накидках и шалях, такие же неприветливые и пассивные, как и те несколько личностей, которых он заметил раньше. Они сидели за столиками под драным навесом по одному или небольшими молчаливыми группками, прихлебывали выпивку из маленьких стаканчиков или ели свой ужин из глиняных пиал.
Каркази вспомнил о состоянии своего горла, и его желудок не преминул напомнить о себе протяжным стоном.
Летописец вошел в сумрачный полумрак харчевни, вежливо кивнул посетителям. Никто не ответил.
В прохладном полумраке Каркази отыскал взглядом деревянную стойку и бар, уставленный бутылками и стаканами. Хозяйка, пожилая женщина в шали цвета хаки, подозрительно разглядывала его из-за стойки.
— Привет, — произнес Каркази.
Хозяйка лишь молча нахмурилась в ответ.
— Вы меня понимаете? — спросил он.
Женщина медленно кивнула.
— Это хорошо, просто отлично. Мне говорили, что наши наречия во многом схожи между собой, но существуют различные акценты и диалекты, — продолжал он.
Пожилая женщина что-то произнесла, какой-то вопрос — «Что?», или любой другой, или даже ругательство.
— У вас найдется еда? — спросил Каркази и попытался помочь себе жестами.
Женщина продолжала его разглядывать.
— Еда? — повторил он.
Хозяйка ответила набором гортанных слов, ни одного из которых он так и не понял. Или у нее нет еды, или она не желает его обслуживать, или у нее ничего нет для таких, как он.
— А что-нибудь выпить? — спросил Каркази.
Никакой реакции.
Он жестом изобразил выпивку, а когда это не принесло никакого результата, показал пальцем на бутылки в буфете. Хозяйка повернулась и вынула одну, явно считая, что незнакомец показал именно на эту, а не на напитки в целом. Сосуд был на три четверти заполнен прозрачной маслянистой жидкостью, поблескивающей в полумраке. Женщина со стуком поставила бутылку на стойку, а затем подвинула к ней маленький стаканчик.
— Прекрасно, — улыбнулся Каркази. — Очень, очень хорошо. Хорошая работа. Это местный напиток? А, что я спрашиваю, конечно, местный. Здешняя достопримечательность. Не хотите мне отвечать? Потому что не понимаете меня, не так ли?
Женщина продолжала равнодушно смотреть на него.
Каркази поднял бутылку и налил себе небольшую порцию. Напиток вытекал из горлышка так же неохотно и тяжело, как чернила из его ручки на раскаленной улице. Он поставил бутылку на место и приподнял стакан, приветствуя хозяйку.
— Ваше здоровье, — весело произнес он. — И за процветание вашего мира. Я понимаю, что сейчас вам тяжело, но, поверьте, все это к лучшему. Все к лучшему.
Он опрокинул в рот стакан. Напиток отдавал лакрицей и легко проскочил в глотку. В пересохшем горле разлилось приятное тепло, а желудок затих.
— Отлично, — похвалил он напиток и налил себе еще порцию. — Правда, просто превосходно. Вы ведь не обязаны мне отвечать, верно? Я могу спрашивать о ваших предках и истории рода, а вы будете стоять, молча и неподвижно, словно статуя? Словно титан?
