Практическая магия - Хоффман Элис (полные книги .txt) 📗

«Я же сказала тебе, не ставь здесь машину», — гово­рила у кинотеатра или на блошином рынке своему му­жу какая-нибудь женщина, и у Джиллиан слезы навер­тывались на глаза от этих слов.

Как чудесно говорить что вздумается, не прокручи­вая это сперва в мозгу снова и снова из опасения, как бы сказанное не пришлось ему не по нраву!

Все же, надо отдать ей должное, она старалась, как могла, бороться с тем, чего было заведомо не одолеть просто так. Использовала все способы отвадить челове­ка от пьянства, как старые, испытанные, так и новые. Совиные яйца, поданные в виде яичницы и приправ­ленные для камуфляжа подливкой из соуса «табаско» со жгучим перцем. Зубчик чеснока, положенный ему под подушку. Пасту из семечек подсолнуха, подмешанную в его овсянку. Бутылку прятала, заводила речь об Обще­стве анонимных алкоголиков, отваживалась закатывать ему скандалы, хотя и знала, что без толку. Испробовала даже фирменное средство, которому отдавали предпоч­тение тетушки: дождаться, пока он хорошо наберется, и запустить ему в бутылку виски живую рыбешку. Бедная рыбка, нырнув в пучину спиртного, тотчас же откинула жабры, и Джиллиан потом мучила совесть, но для Джимми маневр прошел абсолютно незамеченным. Он заглотал рыбешку единым духом и не поморщился, после чего его весь вечер отчаянно выворачивало на­изнанку, хотя пристрастие к алкоголю впоследствии у него, похоже, лишь удвоилось. Тогда-то и возникла у нее мысль насчет паслена, вполне, как представля­лось в то время, безобидной меры, — давать самую малость кой-чего, чтобы он не слишком расходился, за­сыпал до того, как напьется до бесчувствия.

Сидя по ночам возле кустов сирени, Джиллиан стара­ется решить, чувствует ли она, что совершила убийство. Да нет в общем-то. Не было в этом ни злого умысла, ни заранее обдуманного плана. Если б можно было все вер­нуть назад, она бы согласилась, — правда, все же преду­смотрев кой-какие перемены. Она настроена по отно­шению к Джимми дружелюбно, как никогда, — появи­лось ощущение близости, нежности, чего прежде не наблюдалось. Ей не хочется оставлять его в полном оди­ночестве там, в холодной земле. Хочется побыть рядом, поделиться новостями за сегодняшний день, послушать анекдоты, которые он любил рассказывать, когда был в хорошем настроении. Он ненавидел юристов за то, что ни один не спас его от тюрьмы, и собирал про них анек­доты. Знал их тысячи, и уж если решал какой-нибудь рассказать, помешать ему было невозможно. Вот и тогда, в Нью-Джерси, как раз перед тем, как свернуть на стоян­ку для отдыха, Джимми задал ей вопрос, что такое — ко­ричневое с черным и отлично смотрится на адвокате?

— Ротвейлер, — ответил сам, с таким сияющим ви­дом, словно у него вся жизнь была впереди. — Ты вду­майся, — сказал он. — Поняла, в чем тут соль?

Иной раз, сидя там, на траве, с закрытыми глазами, Джиллиан готова поручиться, что Джимми, живой, — рядом с ней. Она чувствует, как он тянется к ней, как бывало, когда напьется, осатанеет и хочет то ли дать ей затрещину, то ли швырнуть ее в постель — никогда не знаешь до последней минуты. Знаешь лишь одно: если начал вертеть на пальце этот свой серебряный пер­стень — берегись! Когда там, во дворе, присутствие Джимми становится слишком уж осязаемым и ей вспо­минается, как все у них обстояло на самом деле, ниче­го дружеского в его близости больше не остается. Тогда Джиллиан бежит в дом, запирает заднюю дверь и гля­дит на сирень сквозь стекло с безопасного расстояния. Сколько раз он пугал ее до смерти, заставлял делать та­кое, что язык не повернется сказать!

Честно говоря, она рада, что живет вместе с пле­мянницей; ей страшно спать одной и потому не жаль пожертвовать возможностью уединиться. Нынче утром, например, когда Джиллиан открывает глаза, на краешке кровати уже сидит Кайли и смотрит на нее. Время всего семь часов, а идти на работу Джиллиан только к часу дня. Она мычит и укрывается с головой ватным одеялом.

— А мне тринадцать лет, — говорит Кайли с удивле­нием, как будто сама не верит, что с ней это все же про­изошло. Всю жизнь только о том и мечтала, и вот те­перь ее мечта сбылась!

Джиллиан немедленно садится в постели и обнима­ет племянницу. Она отлично помнит, как это удиви­тельно — обнаружить, что ты уже выросла, какое это волнующее, бередящее душу ощущение и до чего оно застает тебя врасплох.

— Я чувствую себя как-то по-другому, — шепчет Кайли.

— Еще бы! - говорит Джиллиан. — Ты и есть другая.

Племянница с нею все более откровенна. Возможно, потому, что они живут в одной комнате, где хорошо шептаться поздно вечером, когда выключен свет. Джил­лиан тронута тем, как Кайли изучает ее, словно учебник по искусству быть женщиной. Она не припомнит, чтобы кто-нибудь до сих пор так высоко ее ставил, — это, с од­ной стороны, упоительно, но в то же время озадачивает.

— Ну так с днем рождения! — возглашает Джилли­ан. — Он будет самым замечательным в твоей жизни, вот увидишь!

К запахам завтрака, который уже готовит на кухне Салли, примешивается аромат этой паршивой сирени, но, к счастью, и аромат кофе тоже, так что Джиллиан сползает с постели и подбирает одежду, которую раски­дала по полу, раздеваясь вчера вечером.

— Погоди, то-то еще будет, — говорит она племян­нице. — Вот получишь от меня подарок и окончатель­но преобразишься.

Сегодня, в честь дня рождения Кайли, у Салли на завтрак блинчики, свежий апельсиновый сок и фрукто­вый салат, посыпанный сверху толченым кокосом и изюмом. Спозаранку, когда еще птицы не проспались, Салли вышла во двор, наломала сирени и поставила на стол в хрустальной вазе. Гроздья так и горят, каждый ле­песток отбрасывает лучик густо-лилового света. Если слишком долго смотреть, цветы оказывают гипнотиче­ское действие. Салли посидела за столом, глядя на них, и сама не заметила, как из глаз покатились слезы. И пер­вая порция блинчиков подгорела на сковородке.

Ночью Салли приснилось, что земля под кустами сирени окрасилась в кроваво-красный цвет, а трава жа­лобно стонет на ветру. Снилось, что лебеди, которые постоянно присутствуют в ее снах беспокойными ноча­ми, выдергивают на себе белые перья и вьют гнездо, такое огромное, что в нем свободно поместился бы че­ловек. Она проснулась, чувствуя, что лоб ей словно сда­вило тисками, а постельное белье насквозь промокло от пота. Но это еще что — прошлой ночью она видела во сне, будто здесь, за ее столом, сидит мертвец, и он недо­волен, что она подала ему на обед овощную запеканку. Разъяренный, он рывком смахнул со стола посуду; ос­колки фарфора разлетелись во все стороны, и пол в од­ну минуту покрылся колючим, опасным ковром.

Она столько раз видела во сне Джимми, его холод­ные, пустые глаза, что не способна подчас думать ни о чем другом. Он повсюду неотлучно при ней, хотя она, между прочим, и знать-то его не знала, — где же тут справедливость? Весь ужас в том, что между нею и этим покойником установилась глубокая личная связь, какой у нее за все десять лет не было ни с одним муж­чиной, и это страшно.

Сегодня утром Салли сама не разберет, отчего ей му­торно - из-за всех этих снов о Джимми, или это дей­ствует кофе, выпитый натощак, или просто потому, что ее младшей девочке исполнилось тринадцать. Возмож­но, сошлись все три причины. Впрочем, тринадцать — еще не возраст, это не значит, что Кайли совсем взрос­лая. Так, во всяком случае, уговаривает себя Салли. Но когда Кайли выходит к завтраку в обнимку с Джиллиан, Салли разражается слезами. Одну причину она забыла включить в составные своей маеты — и это ревность.

— Что ж, и тебя с добрым утром, — говорит Джил­лиан.

— С днем рождения, желаю счастья, — говорит Сал­ли дочери абсолютно замогильным тоном.

— Акцент делаем на слове «счастье», — напоминает ей Джиллиан, наливая себе большую чашку кофе.

Она ловит свое отражение в боковой поверхности тостера; для нее сейчас не самое выигрышное время. Джиллиан разглаживает моршинки у глаз. Отныне подъем — в девять или десять, самое раннее, а предпоч­тительнее было бы что-нибудь за полдень.